История тридцать восьмая. Мечеть в Худжанте
Возвращаться туда, где давно уже не был, тяжело для души - время становится очень уж зримым. Но все же хочется посмотреть, что там изменилось, что осталось прежним. Когда давний приятель предложил мне слетать в составе рабочей делегации саратовского авиапредприятия в таджикский город Худжант, я с радостью согласился. Это ведь прежний Ленинабад, где я бывал не раз во времена советские, теперь почти былинные.
С почтеньем и трепетом небольшая группа представителей коммерческих структур, журналистов, саратовских чиновников миновала таможенников и пограничников. Были эти блюстители государственных интересов с виду строги и неподкупны. И вот уже восторг полета, полузабытое чувство прекрасной беспредельности мира. Проплыли за иллюминаторами жалкие остатки Аральского моря. Не дождалась природа милостей от человека - взяла да и сдохла.
Пустынен был аэродром, прежде кишевший самолетами, пустынен был город, который мы поехали осматривать по любезному предложению местного авиационного начальства. По широченной восьмирядной дороге трусил ишачок, запряженный в арбу на резиновом ходу, да изредка попадались скособоченные «копейки» с какими-то тюками на крыше. Над огромными воротами горно-обогатительного комбината ржавые буквы: «Наша цель - коммунизм». Попадание было точным - за повалившимся забором видны руины и заросли бурьяна.
Громадный городской рынок. Он запомнился мне тем, что однажды какой-то местный парень подарил нам ведра два изумительных персиков, когда узнал, что я родом из Саратова. Он срочную службу проходил в Пугачеве. Теперь рынок был пуст. В одном углу несколько молодых людей в национальных халатах и бейсболках играли в нарды, в другом орал и визжал небольшой фрагмент цыганского табора. Ассортимент небольшой. Рядом с рынком выросла изящная мечеть. Небольшой дворик застелен коврами, а вдоль стены на длинной лавке сидело десятка полтора древних стариканов, вместе напоминавших саксаул.
Большинство аксакалов были одеты в затрапезные пиджаки. Ордена и медали украшали затрапезность от плеч до пояса. При ближайшем рассмотрении оказалось, что среди наград представлены боевые медали «За отвагу», за освобождение и взятие городов, ордена Славы, Красной Звезды. Еще оказалось, что многие из пришедших в мечеть имеют явно славянскую внешность. Я представился ученым-религиоведом, не очень погрешив против истины, и спросил типично русского старикана, когда он перешел в ислам. Дед был несколько удивлен и сказал, что никуда не переходил и вообще, вероятно он - лютеранин, поскольку происходит из поволжских немцев.
Саксаулоподобные старики оказались интересными собеседниками. Один заявил:
- Я вот таджик, а друг мой Алексей - русский. У нас на двоих - две ноги, он под Смоленском свою оставил, а я - под Будапештом. Живем мы сами по себе, родни не осталось на этом свете. Печку топить не можем - дров нету, а из одноногих дровосеки хреновые. Вот мы и приходим в мечеть, греемся, беседуем.
- А как имам, другие верующие к вам относятся?
- Имам у нас очень добрый и умный человек, относится к нам очень уважительно, кормит, лекарства достает. У нас офицер-подводник есть, православный, имам его с собой в Ташкент взял и там в церковь возил.
Окончательно поверженный в смятение такими фактами, хотел я повидать этого имама, но времени у нас было очень мало, и встречи не получилось. Решил я оставить старикам немного денег и спросил, кто у них старшина. Старики единодушно сказали, что деньги нужно положить в ящик для пожертвований в мечети. «Имам разберется, а мы, сам понимаешь, люди простые. Недалеко тут казино открылось, возле него девки ходят. Если деньги увидят - утащат нас, как шайтаны».
Обратный рейс прошел так же быстро и спокойно. Вспоминал я только слова одного из стариков: «Мы здесь, на лавке, сидим в очереди за смертью. Жить нам негде, все порушили».
История тридцать девятая. Планов громадьё
В самом начале нового века научная общественность Саратова была радостно встревожена совершенно проверенными слухами о том, что областное правительство затевает какой-то колоссальный проект. Для его реализации потребуется участие всех-всех саратовских ученых. Взволновались культурологи и гельминтологи, психолингвисты и метеорологи. Потом оказалось, что нужны только экономисты.
Однажды я стал свидетелем того, как на школьной ярмарке молодая мамаша требовала для своего чада учебник иностранного языка. Несколько продавщиц бились в истерике, пытаясь выяснить, какого именно языка нужен учебник. Ответ был короток - иностранного. От верной гибели несчастных женщин спас случайный знакомый. Он впарил мамаше учебник башкирского языка для начальной школы, прихваченный с другого лотка. Множество таких знакомых шляется по ярмаркам, шоу на открытом воздухе.
Попали таковые и на заседание, где начальство узнало, что кроме экономистов есть еще масса всяких диковинных ученых. Из зала заседаний правительства их вежливо попросили, дескать, ошибочка вышла, а из твердого осадка научной общественности наформировали множество рабочих групп. Денно и нощно когорта избранных трудилась над перспективным планом развития Саратовской области на ближайшие и отдаленные годы. Ученым был предоставлен безлимитный интернет, а чиновники для изучения зарубежного опыта ездили в Ниццу, Таиланд и на Багамы.
По утрам невыспавшиеся доктора и кандидаты наук кое-как проводили занятия со студентами, а потом до глубокой ночи сочиняли, переписывали вновь и вновь светлое будущее нашей богоизбранной губернии. Они научились почтительно вскакивать при появлении губернатора, произносить тосты во здравие руководства на частых экспертных советах, а также с высокомерием не замечать коллег, не задействованных в великом научном процессе.
Результат был, как всегда, впечатляющим. Через пару месяцев хмурая неопрятная старушка торговала семечками на углу улиц М. Горького и Цыганской. Малюсенькие стаканчики она опрокидывала в кульки из великолепной мелованной бумаги, на которой просматривались слова «в ближайшие два года, в ближайшие пять лет» и т.д. Иных сведений о судьбе эпохального научного творения не имеется.