Сифак

Сифак

В детстве все вокруг казалось другим. Свежим, наполненным красками, жизнью. Волга была безбрежной и бесконечной, картошка, запеченная в золе, - настоящим деликатесом, особенно когда сам пытался ее выкатить из горячего плена, непременно обжигая пальцы. Даже степь была другой - дикой и необузданной. Пугающей. Загадочной.

СифакВ детстве все вокруг казалось другим. Свежим, наполненным красками, жизнью. Волга была безбрежной и бесконечной, картошка, запеченная в золе, - настоящим деликатесом, особенно когда сам пытался ее выкатить из горячего плена, непременно обжигая пальцы. Даже степь была другой - дикой и необузданной. Пугающей. Загадочной.

Милые посиделки у костра, сборы всю ночь на рыбалку, огромное степное солнце на рассвете, тихий шепот камыша, разбегающиеся из-под ног ярко-зеленые ящерицы. Сколько радости они дарили азартной малышне! Погоня, визги…


А потом началась жизнь.


Говоря по-другому, счастье беззаботного детства скрылось далеко за спиной. И если вдруг резко остановиться и оглянуться - становится страшно. Настолько страшно, что оглядываться больше никогда не хочется.


Открытие охоты в этом году получилось каким-то смазанным. Терзали плохое настроение, да и вообще непонятная депрессия. Причем у всех охотников - кого ни спроси. Не было праздника. Не было эйфории. Пожалуй, первый раз за все сезоны.


- Без толку ехать, - говорили одни.


- Нечего там делать, - соглашались с ними другие.


- Все испортили, - вздыхали третьи.


Наша всегда большая компания как-то неожиданно распалась. Дела, проблемы… Осталось только трое.
- Ты уплывай, а мы ночью наверстаем.


Так я оказался один на изведанном до последней травинки еще с детства волжском острове. Накрапывал дождь, небо затянуло серыми рваными тучами.


Прячась под куском полиэтилена, я внимательно разглядывал унылый пейзаж. Все, что видели глаза, можно было охарактеризовать одним словом - «убожество». Мне было стыдно. За то, что мы такие. За то, что другими не будем. И за то, что потерянное нами уже не вернуть.


У меня было много времени, чтобы оглянуться назад.


Там были сочные луга волжских островов, кипящая в камышах жизнь, огромные щуки и ночной треск перепелов. А перед глазами - только грязь и запустение.


Неправда, что в детстве все кажется лучше и добрее. Я это понял, разглядывая горы мусора, истерзанные диковатыми «туристами» ивы и подпалины недавнего большого пожара. Какой-то умник, наверное, решил выгнать под выстрел из камышей косуль. И поджег острова.


Мы сами создали то, что нас окружает. И продолжаем создавать дальше. Каждый день и каждый час. Все вместе - маленькие люди и большие начальники. Это наш осознанный выбор. Поэтому и страшно.


До сих пор непонятно, какими словами надо объяснять власти или единороссам (они у нас то по отдельности, то вместе), что мы живем в одном регионе. Не в пустоте. Не в космосе. А в Саратовской области. Это ведь так просто понять.


Трагедия этой весны не научила ничему. «Какая трагедия?» - наверняка спросят они. Их трагедия - это очередная газетная статья с перечислением многочисленного бизнеса их родственников. Ничего, кроме информационной возни и «ленточного» позитива на местном телевидении, для них больше не существует.


Такого резкого падения уровня воды в Волге не было давно. Равно как и губительного эффекта. У Саратовской области не так много богатств, и одно из них - Волга. Так что сделал губернатор, что сделала партия, чтобы это богатство сохранить? Ничего.


Вспомним весну. Все средства массовой информации трубили об экологической катастрофе, тема не сходила со страниц газет до конца июня. А чем в это время занималась власть? Провели какую-то рабочую группу, тихо-мирно обсудили, как это плохо, замылили, спустили пар у экологов. Все. Никаких экстренных пресс-конференций. Никаких грозных заявлений губернатора, депутатов, секретарей или кого там еще… Никаких ночных дежурств перед половодьем, штабов, срочных донесений, переговоров с энергетиками. Гори оно огнем, это богатство. Нам не надо.


Я хорошо помню еще один кризисный для реки год. Тогда, правда, воду сбросили не так сильно. Проплывая на лодке по узким протокам, я случайно стал свидетелем очень трогательной картины. Известный на всю деревню старик-рыболов, отъявленный браконьер, всю жизнь зарабатывавший на реке, сидел тихонечко в своей сотни раз пересмоленной посудине и плакал, теребя в руках листья камыша, на которых гроздями висела засохшая икра. Отъявленный браконьер оказался намного умнее людей в пиджаках. Он хотя бы понимал масштабы трагедии. Он четко разделял важное и шелуху.


Какой только шелухой не занимаются саратовские деятели! Незадачливый гость города, взяв в руки наши газеты, а потом проехавшись по всем районам, был бы шокирован.


Скандалы, интриги, расследования. Непременный комментарий от Николая Васильевича - кто хороший, а кто плохой. Озадаченная аттракционами Линдигрин. Ландо, доказывающий, что он и партия любят евреев. И порция очередного конспирологического бреда от защитников партийных информационных интересов. Это все, что их волнует. Кто-то грызется на интернет-форумах, кто-то лезет по поводу и без на экраны телевизоров. Ругаются и мирятся, делят и отнимают друг у друга. Они живут в своем обособленном, тесном, замкнутом мирке.


Все наши руководители и функционеры пока освоили только жестокую детскую игру «сифак». Это когда тряпку пачкают в грязи, а потом начинают друг в друга кидать. В кого попала - тот «сифак». И попробуй потом отмойся. Игра увлекательная, но не оставляет ни капли времени оглянуться и посмотреть, во что превратилась за последние годы область. Но самое опасное, что люди поменьше берут с них пример и живут так, будто через год навсегда уедут и никогда больше в эту грязь не вернутся.


В этом году мало дичи, еще несколько прудов исчезли с карты Левобережья, на реке появились очередные горы мусора, которые вряд ли когда-нибудь кто-нибудь уберет. А весной все повторится снова. Потому что контролировать и решать эти «мелкие» проблемы некому, да и некогда. Пора бросать очередную грязную тряпку.


Детство не вернуть. И лучше никогда не оглядываться в этот светлый мир, потому что в реальность возвращаешься всегда с тяжелым чувством безысходности. Радует, что хоть солнце над степью такое же яркое и ящерицы по-прежнему такие же ядовито-зеленые. Как в то время, когда все вокруг казалось сказкой.