Иосиф Бродский, сказавший в своей Нобелевской лекции о том, что «в настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор», вряд ли имел в виду, будто смерть отдельного героя, который остался вне хора, как-то снижает уровень трагедийности повествования. Однако не исключено, что именно высказывание Бродского запустило сюжетный механизм нового романа «Хор» писательницы Марины Палей, ныне живущей в Нидерландах. Роман этот стал центральной публикацией в только что вышедшем 7-8 номере журнала «Волга»
Иосиф Бродский, сказавший в своей Нобелевской лекции о том, что «в настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор», вряд ли имел в виду, будто смерть отдельного героя, который остался вне хора, как-то снижает уровень трагедийности повествования. Однако не исключено, что именно высказывание Бродского запустило сюжетный механизм нового романа «Хор» писательницы Марины Палей, ныне живущей в Нидерландах. Роман этот стал центральной публикацией в только что вышедшем 7-8 номере журнала «Волга».
Повествование начинается в 1945 году, когда девушка, в годы войны угнанная из СССР на работу в Германию, едва не была убита и изнасилована в окрестностях Дрездена, а завершается в 1960 году, когда муж этой героини, благонамеренный и трезвомыслящий голландец Андерс Виллем Францискус Мария ван Риддердейк, кончает жизнь самоубийством на маленьком пустынном островке. Прошедшие полтора десятилетия вместили в себя не только брак, рождение детей и попытки ассимиляции героини (ни разу, кстати, не названной по имени) на новой родине, но и выявили в душе новоявленной госпожи ван Риддердейк нечто, в итоге приведшее Андерса к двум инфарктам, умопомрачению и добровольной смерти.
Марина Палей называет свой роман притчей, и неспроста. Ничтожный как будто повод, безобидное хобби приобретает апокалиптические черты. Поскольку для чувствительного Андерса русский хор, куда его жена отправляется дважды в неделю, хуже супружеской измены. Инстинкт подсказывает герою, что для его жены «правильное» и «нормальное» голландское существование пять дней в неделю - ничто по сравнению с теми двумя днями, когда можно отключить разум и отдаться на волю песенной стихии на родном, непозабытом языке. Конечно же, не слова пугают Андерса, не язык (он его практически не знает), но растущее, как опухоль, ощущение, что у его любимой есть ДРУГАЯ жизнь, и в этой жизни Андерсу нет места по определению. Не потому, что он плох, а потому, что он лишний.
Речь не о банальном непонимании Его и Ее, но о двух разных способах существования - «роевом» и индивидуалистском. Первый сильнее, и потому в финале он берет верх. Более того: к тому же хору присоединяются дети и внуки Андерса. Для писательницы все это - симптом социального недуга. Знакомый нам с детства страшноватый рефрен песни поэта Матусовского и композитора Шаинского - «и, конечно, припевать лучше хором» - это, если вдуматься, не столько о всепобеждающем чувстве коллективизма, а о стыдной радости растворения твоего голоса в общем, когда, по словам Александра Галича, «вместе со всеми ты скажешь «да» и вместе со всеми «нет»...» А значит, ответственность за все, что угодно, делится на всех и никто по отдельности не виноват...
О том же самом - о вине, «распределенной» поровну на нескольких персонажей - рассказывается и в других публикациях этого номера «Волги». Например, новелла Сергея Шикеры «Идущий против ветра» формально представляет собой импрессионистский пастиш. Тема - взаимоотношения людей, выведенных за пределы социума и, по сути, предоставленных самим себе. Персонажи страдают от боязни принятия решений и навязывают окончательный выбор своим ближним. Кто угодно (девушка, сосед, бывший сослуживец), но только не я. Для некоторых намного удобнее быть жертвой чужих манипуляций (и даже предательства) - лишь бы самому не ставить окончательные точки над «i» и затем иметь повод для самооправдания: мол, не я бросил, а меня бросили. Но внутренний голос трудно обмануть...
Небольшая повесть Яниса Грантса «MARSHAK» не имеет никакого отношения к детскому поэту Маршаку; в заголовок вынесено название ресторана, где начинается действие. Интриги тут, собственно, нет, поскольку повествование - как в американском фильме «Двадцать баксов» - стремительно перетекает от одного персонажа к другому со скоростью эстафетной палочки. Сходный прием, кстати, использовал почти два десятилетия назад Алексей Слаповский в своем романе «Я - не я» (впервые опубликованном в «Волге»). Только у Слаповского главный герой последовательно превращался в тех, на ком задерживалось его внимание, а у Грантса ту же функцию протея выполняет сам автор-демиург, поочередно меняя повествователей. Принцип, впрочем, остается тот же: один взгляд на следующего фигуранта повести (клерк, повар, официант, собака и др.) - и вот уже он вращает лотерейный барабан нехитрой фабулы, чтобы в финале все вернулось на круги своя, в тот самый заглавный ресторан, где и завязался сюжет. Аптека, улица, фонарь - все возвратилось на круги своя...
Среди других текстов, напечатанных в номере журнала, упомянем поэтические подборки Геннадия Каневского, Олега Юрьева, Семена Ханина, Натальи Калининой и Натальи Ключаревой, а также концептуальные рецензии Олега Рогова (на поэтический сборник Сергея Стратановского), Анны Голубковой (на книгу Андрея Сень-Сенькова), Алексея Александрова (на стихи Евгения Заугарова) и Алексея Колобродова (на «жэзээловский» том «Леонов» Захара Прилепина... впрочем, тут, скорее, все же не рецензия, а крайне неравнодушное эссе Колобродова о самом Прилепине).
Отдельного упоминания требует развернутая статья Виктора Селезнева, посвященная вышедшему в Саратове двухтомнику «История Саратовского университета. 1909-2009». Рецензент «Волги» честно проштудировал этот труд, приуроченный к недавнему юбилею СГУ, и нашел в двухтомнике немало печальных рецидивов бессмертного «совка». «Сколько страниц посвящено в книге воспеванию всевозможных трудовых подвигов студенческих строительных отрядов! - пишет Виктор Селезнев. - И после столь восторженных словес - тихое признание: эти отряды начальство считало «бесплатной и бесправной рабочей» силой (Т. 2. С. 139). Если бы не реальная угроза отчисления, вряд ли бы студенты мчались на легендарную целину, на вечные стройки коммунизма...»
Как выясняется, авторы «Истории...» в погоне за «позитивом» не раз и не два «тактично» обходили молчанием трагические моменты: к примеру, упоминая имена Герберта Маннса и Григория Гуковского, авторы «забыли» сообщить о том, что эти замечательные ученые были репрессированы; повествуя о достижениях Юлиана Оксмана, аккуратно «не заметили» все многочисленные «проработки», которые - не умри Сталин в марте 1953 года! - могли бы стоить Оксману свободы и жизни; рассказывая о Владимире Пугачеве, сделали вид, будто никакой травли историка не было, и словно бы он сам, по доброй воле, сменил СГУ на экономический институт...
«Чем дальше читаешь книгу, тем больше тебя оглушают сплошные юбилейные фанфары в честь самой передовой в мире советской науки, в честь родной партии и ленинского комсомола, - с печальной иронией пишет Селезнев. - Что ни монография, то эпохальное событие, что ни административное переименование, то судьбоносный знак, победа следует за победой, открытие - за открытием, подвиг - за подвигом». Рецензент напоминает и о событии совсем недавнем: об административном превращении истфака в Институт истории и международных отношений, и о том, что эта «комбинация-махинация» нужна была ректору Леониду Коссовичу «для того чтобы убрать независимого декана исторического факультета В. С. Мирзеханова. Но, торжественно вещают о сем ректорском акте наши летописцы, «в университетской структуре появились новые, во многом уникальные звенья...» (Т. 2. С. 257)».
Проанализировав «Историю...», Виктор Селезнев делает вывод: «Если двухтомник был задуман как торжественный юбилейный подарок ректору СГУ Л. Коссовичу и генсеку «Единой России» - бескорыстному университетскому шефу В. Володину, то дар получился по высшему разряду. Ничто на триумфальных собраниях и на роскошных банкетах не сможет омрачить их сиятельные и светлейшие лица. Вперед, без грусти и сомненья, к новым научным и административным подвигам! К новым юбилеям!..»
Похоже, лишь одна тема осталась за рамками рецензии на двухтомник: мы не узнаем, как в СГУ обстоят дела с хоровым пением. Есть ли перспективы на будущее тысячелетие?