В университет я начал поступать перед окончанием 9-го класса, и вот как. На областной математической олимпиаде школьников я занял первое место. Не то чтобы я сильно увлекался математикой, но учился хорошо, и так уж получилось без всяких с моей стороны усилий. Дней через десять после вручения почетного диплома меня пригласил молодой доцент мехмата Емельянов, который за эту олимпиаду по общественной линии отвечал, и рассказал о своих далеко идущих планах.
Посвящается юности
В университет я начал поступать перед окончанием 9-го класса, и вот как. На областной математической олимпиаде школьников я занял первое место. Не то чтобы я сильно увлекался математикой, но учился хорошо, и так уж получилось без всяких с моей стороны усилий. Дней через десять после вручения почетного диплома меня пригласил молодой доцент мехмата Емельянов, который за эту олимпиаду по общественной линии отвечал, и рассказал о своих далеко идущих планах.
А именно, что летом этого 1960-го года Московский университет, в порядке эксперимента, проводит свою олимпиаду в открытом режиме и приглашает для участия победителей провинциальных олимпиад. Эксперимент этот закончился успешно, и со следующего года олимпиада МГУ превратилась во Всесоюзную. А план Емельянова был такой: он организует усиленную подготовку трех областных победителей в экстремальном режиме загрузки при полном всеоружии собственных знаний. Непочатым источником этих знаний был известный мне учебник Яглома и Яглома «Неэлементарная математика в элементарном изложении», который я из любопытства перелистывал, но из-за лени и других забот не изучал.
В группу интенсивной подготовки «кроликами» вошли я и занявшие второе-третье места Сева Соловьев (мой одноклассник) и Миша Рорер из другой школы. В личном алфавите Мишки было всего 32 буквы: он не картавил - буквы «р» в его речи просто не было. Свою фамилию он произносил как Ое, и я даже подумывал, что он родственник знаменитого тогда литовского артиста Бруно Оя из кинофильма «Никто не хотел умирать».
Группу «удавов» составили сам Емельянов, ассистенты Чернявский и Терентьев и аспирант Шевченко. Четыре дня в неделю по отдельности и один совместно «удавы» безжалостно дрессировали «кроликов» в течение месяца. 25 невероятных для простого школьника задач в день и одна умопомрачительная контрольная в неделю. И это при полном непротивлении сторон! Так я никогда раньше и никогда позже не только не учился, но и не работал.
«Удавы» были молоды, умны, веселы и на редкость демократичны. Судьба их сложилась по-разному: Емельянов стал доктором, профессором, завкафедрой любимого матанализа и умер от инфаркта, не дожив до заслуженных седин, Шевченко в Донецке убили какие-то бандиты, Терентьев сильно пил и тоже сошел в могилу раньше времени. Доцент Чернявский, слава Богу, жив и даже здоров, находясь в иронической доброй памяти.
В общем и целом, нас натаскали на всю оставшуюся жизнь и отправили душным летом в стольный град. Поселили несколько десятков провинциальных гениев в задрипанную гостиницу «Восток» на ВДНХ и стали автобусом возить в МГУ на Ленинских горах на олимпийские игры. МГУ мне в первый же час понравился своим туалетом в главном корпусе. На белоснежном кафеле черной краской каллиграфически было выведено: «Абитуриент! Не пей из унитаза!», а под призывом коряво: «Что же ты мне раньше не сказал?». Участники соревнований, вне зависимости от места жительства, отличались удивительным однообразием как в фамилиях, так и в профилях. Подобный контингент уже в наше, другое по этой части время я встречал только на праздниках в еврейских воскресных школах. Причем, в качестве зрителей.
Занять среди этих яйцеголовых вундеркиндов первое место было нереально, даже при нашей супер-пупер подготовке. Поэтому я спокойно попивал вечерами дорогое пиво «Двойное золотое» в витых бутылочках под самую дешевую чесночную колбасу на бородинском хлебе с соседом по этажу - прыщавым здоровяком Левой Темкиным из Самары (тогда - Куйбышев). Деньги у меня на это уже любимое дело были - сто родительских рублей тайно удвоил мой старший брат Юра, пятикурсник физфака СГУ, известный на родине решальщик школьных задачек повышенной трудности и мой естественный болельщик.
Темкин был остроумцем, например, я запомнил его очень точную шутку по поводу нашего проживания: «Превратили гостиницу в какое-то общежиДие!» К моему удивлению, похмельный Темкин занял победное второе место и впоследствии обнаружился профессором в Штатах. Я вошел в первую двадцатку (семнадцатым), решив из четырех две с половиной задачи, и ничуть этим не расстроившись. А в качестве сюрприза, как и вся двадцатка, получил официальное индивидуальное приглашение деканата мехмата МГУ на льготное поступление через год в самый престижный вуз страны! Вот с таким щитом я и явился с поля боя в родные пенаты.
Десятый класс начался с фантастики: учительница Ольга Георгиевна освободила меня от посещения уроков математики! До этого освобождали худосочных, и только от физкультуры. Обидно было за Севу Соловьева, моего попутчика на олимпийские игры, не получившего, в отличие от меня, справки о гениальности на гербовой бумаге. Это не помешало Севе окончить саратовский мехмат, защитить диссертацию и всю жизнь преподавать эту самую математику. Классный руководитель, учитель физики Давид Львович тоже мной гордился и позволял на свои уроки ходить, но физику не учить. На выпускном экзамене по этому предмету Давид Львович меня просто завалил в назидание, но поставил «пятерку», чтобы я получил медаль. Медаль в тот год никому не была нужна, так как льготы медалистам отменили.
И на выпускном вечере веселопьяным я ее демонстративно выбросил в окно под столь же веселопьяные визги влюбленных в меня одноклассниц. Но московскую справку-приглашение на всякий пожарный случай я сохранил, хотя ехать в МГУ не собирался. Причиной тому был не выбор качества образования, а соображения более приземленные.
Наша семья, уже двадцать лет проживавшая в Саратове, была эвакуирована в войну из Москвы, и мама, беззаветно любившая столицу за избыток в ней яиц, мяса, масла, колбасы и культурных учреждений, всегда сидела на чемоданах. И вот папаню той весной наконец-то перевели главным конструктором в секретное подмосковное НИИ и дали квартиру, правда не Москве, а за 60 км от нее, но езда на электричке маму не смущала! Час по московскому расписанию был лучше, чем по полтора на саратовских перекладных на работу и с работы. Обо мне родители не думали: куда я денусь с подводной лодки!
А я думал, да как! Все уезжали, а я мог остаться! Один, с меблированной комнатой в центре города! Среди друзей и подруг, в 17 лет! Да, хрен я поеду! И я подал документы на физический факультет Саратовского университета. Почему на физический? Да по целым трем причинам. Первая: математику я уже, как мне казалось, всю знал. Второе: это было время «физиков в почете, а лириков в загоне», и друзья старшего брата мне все уши прожужжали расшифровкой этого модного тезиса. И третье: мне было стыдно перед хорошим человеком, учителем Давидом Львовичем, что физику в школе я не выучил, а «пятерку» на экзамене получил по блату.
Сдавать надо было тогда 5 экзаменов, и за четыре я нисколько не беспокоился. Но физика? С ней-то что делать? Конечно, за месяц я бы ее выучил, но страх был. Опасения были рассеяны все теми же буйными друзьями брата, не только окончившими год назад университет, но и занявшими на физфаке довольно солидное и прочное положение. Они, стуча кулаками в грудь, орали мне на кухне: «Да ты идиот, Вовка! Ты только приди на экзамен - там ни одной не знакомой тебе рожи не будет! Там будем - мы!» Что так, примерно, и вышло на практике.
Я с удовольствием ходил на консультации, знакомился с ровесниками, пил пиво и ел в одном и том же кафе очень вкусные пельмени - три порции с маслом и сметаной. На целый день. Однажды именно в этом заведении я оказался рядом со своим прошлогодним супер-репетитором Юрием Ивановичем Терентьевым. Он был слегка, но заметно пьян и с удовольствием вспоминал наши былые математические победы.
Когда он узнал, что я поступаю на физфак, он ничуть не удивился и даже обрадовался. «Володя, ты не хочешь меня выручить?» - спросил он. «Хочу. А чем?»
«У меня через час консультация у физфаковской абитуры, а я, как видишь, подшофе. Тема занятий - комбинаторика, а лучше тебя, даю слово, эту дисциплину никто не знает. Расскажи ребятам о перестановках и сочетаниях, как я тебя учил, примеры там разные приведи, ответь на вопросы. Ладно?» «Ладно», - сказал я. И подумал - вот это хохма!
Консультацию я провел на ура. Дело это я действительно знал на шесть с плюсом. Потом провел еще одну, и еще одну с тем же успехом. На них уже сидели Терентьев с Шевченко и умиленно радовались процессу вместе со мной.
Каково же было удивление моей клиентуры, когда я вместе с ней сдавал, как ни в чем не бывало, предметы, которым ее обучал, высоким членам приемной комиссии!
В университет я, конечно, поступил. Но еще года два, как и в школе, был освобожден моими старыми друзьями от занятий (не от экзаменов!) уже по высшей математике!
И сделал важный вывод, что учиться рано никогда не поздно.
Из цикла
«Записки пьющего провинциала»