Столичный думский депутат от правящей партии «Великая Россия» Иван Губанов, выходец из крупного волжского города, внезапно узнает, что ему необходимо срочно выехать на свою «малую родину». Зачем? Без комментариев. САМ приказал, а приказы второго человека в «Великой России» не обсуждаются. Вместе со своим дядей, тоже депутатом (хотя и помельче) Манцовым, Иван в абсолютно пустом поезде прибывает в родной город и с тревогой обнаруживает, что для остальных его земляков все пути перекрыты, то есть ни въехать в город, ни выехать из него нельзя. Вскоре Губанов выясняет, что он - не единственный, кого вернули в родные места и разместили в неуютных гостевых комнатах хорошо известного горожанам серого особняка на улице Дзержинского. Что стряслось? Мобилы молчат, а охранники информации не дают
Столичный думский депутат от правящей партии «Великая Россия» Иван Губанов, выходец из крупного волжского города, внезапно узнает, что ему необходимо срочно выехать на свою «малую родину». Зачем? Без комментариев. САМ приказал, а приказы второго человека в «Великой России» не обсуждаются. Вместе со своим дядей, тоже депутатом (хотя и помельче) Манцовым, Иван в абсолютно пустом поезде прибывает в родной город и с тревогой обнаруживает, что для остальных его земляков все пути перекрыты, то есть ни въехать в город, ни выехать из него нельзя. Вскоре Губанов выясняет, что он - не единственный, кого вернули в родные места и разместили в неуютных гостевых комнатах хорошо известного горожанам серого особняка на улице Дзержинского. Что стряслось? Мобилы молчат, а охранники информации не дают.
За день до описываемых событий упомянутый САМ, он же Вождь, он же Он, он же Второй человек в партии, он же Владислав Алексеев, лично прибывает в родное Поволжье с очередным отеческим визитом («поездки его в регион, из которого он когда-то удачно стартовал, были для него крайне необходимы, он за этим сюда и приезжал - убедиться в своем величии и, соответственно, продемонстрировать всем и, в первую очередь, себе»). Именно здесь Алексеев застигнут телефонным звонком из Москвы.
На проводе - Главный Человек Страны, который кратко объясняет диспозицию: в здешнем регионе - проблемы, и ему, Алексееву, надлежит исполнять указания военных и чекистов. Возникший, как чертик из табакерки, бравый генерал в штатском сообщает свежие губернские секреты. Дескать, образовались неполадки во втором блоке местной АЭС. Не то чтобы второй Чернобыль, но и не мелочь. Губернатор Липатов, сам атомщик, вместе с вице отправлены на место происшествия - разбираться. Жителям области врут про заразу из Казахстана, ставшую причиной временного карантина, а пока, на период чрезвычайного положения, руководство губернией возложено на самого Владислава В. Алексеева как наиболее авторитетного уроженца здешних мест. Раз уж, по счастливому стечению обстоятельств, он все равно находится здесь.
Владиславу Владимировичу неуютно. Ох, как же ему хотелось бы изобрести какую-нибудь вескую причину, чтобы не взваливать на себя такую ношу! «Губернатором этого поганейшего депрессивного региона он на самом деле не хотел быть никогда. Он знал, что про него говорили, что эту область он держит для себя на всякий случай, как запасной аэродром. И всячески поддерживал уверенность людей в этом, поскольку такие слухи тоже прибавляли ему могущества. Но он также твердо знал, что никогда в жизни не сядет сюда губернатором (...) Он не сможет управлять регионом без ущерба уже сложившейся его репутации». Однако, как известно, есть предложения, от которых не отказываются и даже не намекают на возможность отказа. Делать нечего - свежеиспеченный и.о. губернатора назначает своего верного «портфеленосца» Василия Николаевича Гоголева и.о. вице-губернатора и идет руководить...
Такова завязка романа «Карантин», который вышел в Саратове совсем недавно, в апреле нынешнего года (издательство «Научная Книга», 210 страниц; тираж не указан, но явно невелик, поэтому не поленимся навыписывать побольше цитат). Автор - саратовская журналистка, скрывшаяся под псевдонимом «Мария Киванович» (так и будем ее для простоты называть). Жанр - роман-фельетон, и этим жанром обусловлены и недостатки, и достоинства произведения.
Авторские просчеты здесь даже не маскируются и потому видны невооруженным глазом: художественные образы не прописаны, но лишь намечены; редкие попытки сочинять «прозу» (то есть с метафорами и прочими литературными фиоритурами) тонут в обычной повествовательной скороговорке; многие сюжетные линии, едва возникнув, повисают в воздухе (к примеру, история экс-земляков, запертых в «сером доме»), а большинству эпизодических персонажей, возникших было на страницах книги, делать просто нечего: автор не придумала, чем их вообще занять, но и бросить жалко. В финале, когда сочинительнице надоедает собственная конструкция, действие мчится галопом, а развязка укладывается в несколько торопливых абзацев. Ну и, разумеется, бьющая в глаза публицистичность часто превращает романный текст в газетный.
Вместе с тем у романа-фельетона есть, по меньшей мере, два важных преимущества, которые позволяют читателю (в данном случае - продвинутому читателю из одной отдельно взятой Саратовской губернии) отмахнуться от всех перечисленных недостатков и радостно погрузиться в текст. Эти преимущества - ЗЛОБОДНЕВНОСТЬ и УЗНАВАЕМОСТЬ. Действие происходит прямо сейчас, на знакомых улицах, в знакомых интерьерах, а в толпе действующих лиц почти нет полностью вымышленных: у большинства - очевидные прототипы. Мария Киванович испытывает реальных земляков необычными ситуациями и с любопытством естествоиспытателя наблюдает (а читатель - вместе с ней), кто и как будет выкручиваться.
В отличие от иных журналистов, вступивших на скользкую почву романистики, автор «Карантина» не переусложняет своей задачи и почти не зашифровывает прообразы своих персонажей. Угадать, «кто есть ху», совсем несложно. В особенности, когда это касается героев, автором не любимых, а в числе нелюбимчиков - почти все.
Вот, например, московская чиновница Ирина Дмитриевна, обладательница редкой и несклоняемой фамилии. Волею случая (и прежнего губернатора тоже) Ирину Дмитриевну, словно девочку Дороти из «Волшебника страны Оз», однажды вихрем зашвырнуло из Поволжья в столицу и вознесло вдруг на заметный пост. «Она упивалась своим положением, и вела себя соответствующе: видела и слышала только себя, а когда приходилось разговаривать с кем-нибудь из более высокопоставленных, не принижала почтительно голос, а говорила все так же - громко и не задумываясь о смысле сказанного». (Догадались, кого автор имела в виду?) А вот вам похожая на бульдога женщина-редакторша пропартийной газеты «Дневной и ночной дозор»: «тяжелая походка и всегда выставленные к бою локти, а также челюсть с единственным зубом в пасти».
К губернским журналистам мы еще вернемся, но сначала - о Вожде.
Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы разгадать, КТО послужил прототипом центрального персонажа романа. Вот вам характеристика Алексеева, увиденного глазами той же Ирины Дмитриевны (заметно, что гранд-дама Думы явно недолюбливает земляка и побаивается): «единственные интересы, которые он соблюдал, - это его собственные. Все остальное для него не имело значения. Интересы же у него были одни, вернее, один: деньги и власть, власть и деньги, именно в такой связке. Она не считала его сильно умным, то есть вообще отказывала ему в уме: то, чем он действовал, называлось иначе: какая-то феноменальная хитрость, помноженная на сверхразвитый инстинкт самосохранения, с этим качеством он и шел напролом, то есть даже не шел, а полз, извиваясь, как змея, и, как показывали его успехи, полз всегда в нужном направлении».
Роман-фельетон - это не роман-катастрофа. Про нелегкую судьбу ликвидаторов аварии Марии Киванович писать скучно. Так что скоро выясняется, что ничего серьезного на АЭС, в общем-то, не случилось. Но раз уж в регионе все равно карантин и чрезвычайка, отчего не попытаться провести эксперимент на своих гражданах - в одном отдельно взятом регионе «ввести прямое партийное правление», что «по сути будет аналогом военного положения»?
Генерал в штатском, вошедший во вкус, формулирует Алексееву программу-минимум и программу-максимум на ближайшие месяцы: «Пусть регион станет опытным полигоном, на котором и разовьется новый тип государственных ценностей, а в случае удачи эксперимента опыт можно будет распространить на другие регионы (...) Наша конечная цель - создание однопартийного государства с абсолютной любовью нации к своему национальному лидеру».
Инстинкт не подводит Владислава Владимировича и на сей раз. Немного поерзав в неуютном губернаторском кресле и мысленно посетовав на чрезвычайку (люди с воинскими званиями ведут себя по-хамски, а еда - далеко не та, к которой он привык в Москве), Алексеев принимается за дело: начинает проводить в жизнь идею, подсказанную генералом. И вот уже возникают контуры идеального региона, где Верная Направляющая Сила - одна, а все прочие - неправильные, а значит враждебные. Материализуется образчик указа, опубликованного в СМИ: «Гражданам, состоящим в какой-либо партии, настоятельно предписывается зарегистрироваться в отделах внутренних дел по месту жительства и честно указать партию, в которой гражданин состоит. При регистрации возможна перерегистрация на членство в партии «Великая Россия», более того, такая акция будет только приветствоваться».
А поскольку «карантин» и «продуктовый дефицит» - понятия из одного ряда, новоиспеченной власти приходится уже думать, как сдерживать будущие выплески недовольства. Дальше - чистой воды Оруэлл: «Министерство занятости реорганизовано в министерство народного труда, министерство экономического развития и торговли реорганизовано в министерство распределения товаров народного потребления, министерство информации и печати реорганизовано в министерство правды, министерство социального развития реорганизовано в министерство партийной поддержки населения».
Власти придумывают маневр, долженствующий превратить регион в стопроцентно партийный; партпринадлежность тесно увязывается с потребностями граждан в еде. Мол, жрать захочешь - желудок подскажет правильный путь: «Главным основанием для выдачи документов на продукты должны стать партийные билеты с отметкой об уплате членских взносов (...). Предусмотрены и льготные карточки, по рекомендации партийных ячеек». Таким образом, «у населения должен появиться стимул для вступления в нашу партию. Речь идет только о нашей партии, участие других партий в распределении продовольствия не предусматривается».
Хотя автор книги относится к Алексееву без малейшего сочувствия, все же Вождь - не главный отрицательный персонаж романа. Свою миссию Владислав Владимирович осуществляет добросовестно, но без особого вдохновения, даже испытывая легкий дискомфорт. А вот кто в предлагаемых обстоятельствах счастлив развернуться на полную катушку, так это свеженазначенный вице-губернатор Василий Гоголев (кто его прототип, догадайтесь с одного раза).
Привыкший быть только тенью властного хозяина и ходячим ртом для комментариев на любую тему, Василий Николаевич всегда чувствовал себя несправедливо задвинутым в угол: «А ему сколько раз перед Алексеевым на задних лапках приходилось танцевать? Никогда не забудет, как тот над ним смеялся: съешь, говорит, без хлеба банку майонеза, тогда будет тебе награда. Он давился, но ел». Но теперь уж - шиш, теперь Василий Николаевич получает реальные полномочия. Теперь он сам запросто может любого заставить лопать майонез! «У него есть своя власть - идеология, - радуется, как дитя, герой. - Кто возразит против правильной идеологии? (...) Сначала с прессой разобраться. Газеты закрыть. Какие? Этот, как его, список принесет. По закону чрезвычайного положения».
Автор книги, с явной оглядкой на гоголевский «Нос», описывает телодвижения Василия Николаевича саркастически-брезгливо, как если бы герой был не человеком, а, допустим, ожившей бородавкой, которая отделилась от тела сюзерена и получила право командовать, совершая одну глупость за другой. Однако уже к середине книги читатель понимает: роман создан не только ради обличения властных субъектов типа Алексеева и Гоголева.
Лирическим героем романа выступает журналистка Жанна Елизарова, и наиболее суровым образом она оценивает поступки своих коллег (их портретная галерея максимально широка; все промелькнули перед нами, все побывали тут). В конце концов, чиновники - на то и чиновники, чтобы держаться за кресла и проводить в жизнь любые, даже безумные, идеи любого, даже слетевшего с катушек, начальства. Но пресса-то! По идее, она должна стать последним островком вменяемости в царстве оруэлловского единомыслия и гофманианского кошмара. Однако на деле репортеры в «Карантине», тихо хихикая на идиотских брифингах, исправно доносят до народа властный идиотизм, не желая бунтовать и обходя острые углы.
Для Гоголева это оказывается сюрпризом. Он-то готов «тащить и не пущать», искоренять крамолу, но вся потенциальная крамола сдувается, как проколотый шарик. Пара робких протестов, похожих на художественные перформансы, - и всё. Почему? На вопрос о причине феномена и.о. вице-губернатора получает объяснение: «У журналистов так бывает, что они говорят о своей работе как осознанной необходимости информировать общество обо всем, что происходит вокруг, не скрывая недостатков, не взирая на власть и так далее. Некоторые называют это свободой слова. Так вот, в основном, все на словах и происходит. Потому что когда доходит до дела (...), то большинство журналистов в первую очередь начинают беспокоиться по поводу собственной судьбы. И, знаете, чем более кто-то известен у публики, тем больше беспокоится. Потому что место уже теплое, насиженное, терять его не хочется (...) Наша пресса, понимаете, звонкая, то есть кусачая, то есть нападает, но до тех пор, пока не принимаются меры».
Думаем, теперь-то ясно, отчего сочинительница книги предпочла спрятаться за псевдонимом: Мария Киванович опасается не столько партфункционеров, которые (даже если прочитают книгу) предпочтут не опознавать себя в карикатурном обличье, сколько коллег по «цеху», которые, пожалуй, сочтут свои портреты чересчур реалистичными. И обидятся на зеркало - недостаточно кривое.