Прежде чем начать обзор июльско-августовского выпуска журнала «Волга», позволю себе отступление, которое имеет самое прямое отношение к одной из наиболее значимых публикаций этого номера
Прежде чем начать обзор июльско-августовского выпуска журнала «Волга», позволю себе отступление, которое имеет самое прямое отношение к одной из наиболее значимых публикаций этого номера.
Бывший спикер Государственной думы Борис Грызлов, произнеся теперь уже историческую фразу «Парламент - не место для дискуссий», сам того не желая, зафиксировал глубокий кризис современного российского парламентаризма. Поскольку без споров и дискуссий, какими бы сумбурными они, быть может, ни были, нет развития, нет движения вперед. Если с парламентской трибуны нельзя хотя бы высказать мнение, отличное от «центральных убеждений», значит, начисто разладился механизм обратной связи между российской властью и обществом. И, значит, главный орган представительной власти превращается лишь в госучреждение, где специально отобранные служилые люди штампуют чужие решения...
В отличие от парламента а-ля Борис Грызлов литературный журнал может и должен быть местом для дискуссий - даже когда мнения авторов разных публикаций на одну и ту же тему разнятся между собой. В этом смысле не может не радовать факт опубликования в свежем номере журнала статьи «Беженец из собственной эпохи. О современных попытках комментирования прозы Павла Улитина». Автор статьи, Зиновий Зиник, с 1975 года живущий в Великобритании, - не только прозаик (романы «Лорд и егерь», «Руссофобка и фунгофил»), но и видный публицист русского «дальнего зарубежья».
Напомним, что текст из литературного наследия П. Улитина - «Татарский бог и симфулятор» - увидел свет в предыдущем, майско-июньском, номере «Волги», и там же были помещены обширные комментарии Ивана Ахметьева и Олега Рогова. Признавая ценность названных комментариев («совершена огромная работа по розыску источников улитинских цитат и скрытых аллюзий»), автор новой статьи в журнале вместе с тем замечает и принципиальные, по его мнению, недочеты. «Игнорируется нечто крайне существенное: а именно разъяснение контекста, в котором создавалась та или иная подборка текстов Улитина», - пишет Зиник и предлагает читателю «Волги» свой взгляд на описываемое явление. По сути, его статья не противоречит публикации Ахметьева и Рогова, а, скорее, дополняет ее новыми нюансами, мемуарными и культурологическими подробностями бытования нонконформистской прозы в СССР 70-х годов прошлого века. Редакции журнала, надо полагать, близка мысль автора о том, что комментариям, как цитатам, свойственна «неумолкаемость», что это - цикличный род литературы: для каждого нового литературного поколения (если оно хочет понять поколение предыдущее и быть понятым поколением последующим) «всё надо периодически начинать сначала и всё повторять заново», не боясь при этом показаться тавтологичным занудой...
В этом же номере журнала есть еще одна публикация «родом» из Великобритании - повесть «Тридцать шесть страниц» живущей в Лондоне Марины Бувайло. Как и в предыдущем случае, речь идет о ценности сохранения исторической памяти. Текст, который поначалу закамуфлирован под сюжетную, даже остросюжетную прозу (главная героиня повести, Мария, сотрудница миротворческой миссии в некой неназванной стране, попадает в плен), скоро обнаруживает свою притчевую природу. Мария, конечно, мечтает сбросить цепь и выбраться на свободу, но еще больше она хочет успеть оставить описание всего того, что было ей увидено и пережито. Беда в том, что она - человек компьютерной эпохи - остается один на один с небольшим блокнотом. Править текст нельзя, иначе не хватит места, но и не править тоже нельзя: Мария - перфекционистка, а всякая словесная оболочка живой мысли требует непрерывной шлифовки и корректировки. Муки героини - не только муки плена, но и муки писательского безъязычия, вынужденной немоты, невозможности выразить свои мысли адекватным образом. В конце, когда рукопись все-таки закончена, поставлена финальная точка и у героини есть выбор - спасти себя или свое произведение, - читатель не сомневается в том, ЧТО ИМЕННО предпочтет Мария...
Новый номер «Волги» густо населен: здесь представлена подборка рассказов переводчицы из Санкт-Петербурга Веры Кобец («Кино и книги» и др.) и медика из Иерусалима Леонида Левинзона («Дождь», «В Тель-Авиве»), повесть молодого саратовского дебютанта Алексея Григоровича («Пыльная буря»), а также подборки стихов Виталия Лехциера («Футляр для Клио»), Михаила Квадратова («Персефона»), Владимира Иванова («Аналогия»), Маргариты Голубевой («Красное платье надену...») и других. В литературно-критическом разделе журнала рецензируются, помимо сборников стихотворений Дмитрия Чернышева, Геннадия Каневского и Бориса Лихтенфельда, еще и альманах-альбом «Дирижабль» и книга постоянного автора «Волги», прозаика Дмитрия Зарубина из Старого Оскола. В традиционной рубрике «Кинообозрение» Ивана Козлова речь идет о российских лентах - «Мишень» Александра Зельдовича, «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова и «Охотник» Бакура Бакурадзе.
Среди прозаических произведений, опубликованных в номере, следует выделить повесть «Анонимус» еще одного постоянного автора журнала, жителя села Красное Липецкой области Александра Титова - фрагмент нескончаемого полотна, долженствующего отразить абсурд окружающей нас действительности. В сказовой, почти платоновской манере здесь описаны странствия пламенного большевика-ветерана Пал Иваныча и бесенка Анонимуса, который берет на себя неблагодарную роль защитника капиталистических ценностей. Оба персонажа-резонера путешествуют по условной, как будто вырезанной из картона, реальности и останавливаются для того, чтобы заметить и обсудить какую-нибудь очередную несообразность. Александру Титову не свойственно хлесткое остроумие, но в некоторых эпизодах его слог весьма ядовит. Пример тому - образ новейшей выделки пропагандиста-хамелеона по имени Религий Патриотович. Точнее, раньше его звали Райком Портвейнович, а затем он, в соответствии с духом времени, обновил паспортные данные. «Некогда этот тип звался Долой Нэповичем и одновременно Ура Колхозовичем, хотя до этого прозывался Всерьез Надолговичем, - пишет Титов. - Перед началом войны он был Бейврагом Наеготерриторьевичем, затем Культур Отступленьевичем. Прозывался он также Глубокием Обороньевичем, Нишагом Назадовичем. В начале 50-х взял имя Долой Культовича, но вскоре стал Коммунизмом Кукурузовичем, а спустя год - Спутником Аплодисментовичем». Этот персонаж был также, разумеется, Борьбой Волюнтаристовичем и Перестроем Попрыгуничем, а в будущем может стать кем угодно - хоть Торгаш Хамовичем, хоть Сталь Диктаторовичем. Главное, не упустить момент, ухватить знамя актуальной расцветки - и вперед, к победе чего-нибудь!