В предыдущей главе мы рассказали о том, как Гурский невольно вмешался в личную жизнь вождя пролетарской революции. От Ленина перебрасываем мостик обратно в современность. Мы снова в XXI веке. Ироническое выражение «кремлевский мечтатель», которое английский писатель-фантаст Герберт Дж. Уэллс в своей книжке «Россия во мгле» специально придумал для обозначения председателя Совнаркома, надолго пережило и самого Ленина, и мистера Уэллса с его брюзгливой брошюрой. У нас этот оборот до сих пор используют, когда хотят подчеркнуть оторванность большого начальника от окружающей реальности - и одновременно избежать опасного для здоровья слова «дурачок»
В предыдущей главе мы рассказали о том, как Гурский невольно вмешался в личную жизнь вождя пролетарской революции. От Ленина перебрасываем мостик обратно в современность. Мы снова в XXI веке. Ироническое выражение «кремлевский мечтатель», которое английский писатель-фантаст Герберт Дж. Уэллс в своей книжке «Россия во мгле» специально придумал для обозначения председателя Совнаркома, надолго пережило и самого Ленина, и мистера Уэллса с его брюзгливой брошюрой. У нас этот оборот до сих пор используют, когда хотят подчеркнуть оторванность большого начальника от окружающей реальности - и одновременно избежать опасного для здоровья слова «дурачок».
Тем не менее, кремлевские мечты сами по себе - дело неплохое, если предаваться им не на кухне или на диванчике, а в Кремле, где у тебя под рукой чудо-кнопки для управления страной. Нажмешь синенькую - и газ по трубам потечет вспять. Нажмешь зелененькую - и стратегическая магистраль пойдет не через лес, а в объезд. Нажмешь красненькую... Впрочем, эту как раз лучше не нажимать.
Рано или поздно каждый пишущий (пусть и детективы) начинает чувствовать реформаторский зуд и острое желание обустроить Россию. Честно говоря, публицистические трактаты мне кажутся глуповатой архаикой. Поза Учителя, Знающего, Как Надо, вызывает у меня инстинктивное раздражение. Если уж делиться с миром не только своими сюжетами, но и своими мыслями, то здесь должен работать принципиально иной жанр. Более радикальный, что ли...
Однако по порядку. В 2008 году я решил доверить Гурскому важную миссию: написать биографию какой-нибудь исторической личности, сыгравшей важную роль в жизни страны, мира, а то и галактики. Все пишут, а Льву Аркадьевичу что, меньше всех надо? Чем он хуже Быкова, Сараскиной и Роя Медведева? Оставалось придумать, какую из личностей надо отлить в граните (ну или хотя бы высечь в бронзе). Лучшие и худшие люди планеты поделены между шустрыми биографами; те, кто опоздал, могут довольствоваться людьми средними, добавившими в Книгу Бытия мелкую финтифлюшку вроде рецепта бананового суфле с корицей. Нет, это не для Гурского. Поэтому в конце концов я решил, что он напишет об Арбитмане.
И поскольку реальный я пока еще не дорос до величин, подобающих героям байопика, то главным персонажей книги будет нереальный я. Эдакий Арбитман 2.0, улучшенная версия меня, предназначенная для славных дел. Этот Арбитман-после-апгрейда будет не литературным критиком и не фельетонистом, конечно. Масштаб и уровень задач должны быть иными. Ну, вот, к примеру... Да. Не меньше. Благо у Гурского имеется секретное оружие - метод доктора Р.С. Каца.
Рустам Святославович уже неоднократно помогал мне, поможет и теперь. Кац выдумал иную советскую литературу, существовавшую как бы в параллельной реальности, а Гурский обратит взор в совсем уж недавнее, неостывшее прошлое, которое граничит с настоящим. Те границы еще не отвердели, день вчерашний пока не съеден стивенкинговскими лангольерами. Море былых возможностей еще теплое, плещется, и в нем плещется какая-то жизнь.
Я представляю себе картинку: вот мост через Волгу, по которому едет автомобиль с Ельциным - еще не президентом, - на переднем сиденье, а на заднем сидит, например, Арбитман. Через несколько секунд неопознанные стреляющие объекты попытаются совершить покушение на Бориса Николаевича, а Арбитман, допустим, проявит героизм и спасет от смерти будущего руководителя будущей страны. Все знают, что Ельцин выбрал себе преемником питерского юриста. Но какие причины мешали выбрать саратовского учителя? Нет их.
Диагноз «мания величия» в литературе - такая же глупость, как и «принцип Оккама»: надо замахиваться на большое и надо умножать сущности сверх всякой меры. Но все-таки, чтобы добрые люди не вызвали ко мне санитаров из ближайшей психушки, я обозначил дистанцию между двумя Арбитманами. Будущий герой книги получил важное для России отчество Ильич и дырку в голове, пробитую метеоритом, когда мальчику было три года. В конце повествования Гурский намекнет читателю, что метеорит тот оказался непростым - обломком древней планеты Криптон. Если ты намерен обустроить Россию, и сделать это по-хорошему, тебе надо быть чуть-чуть Суперменом. Без легкого чудотворства фиг что выйдет, доказано. Не стану подробно излагать содержание. Кто заинтересовался, пусть читает: «бумажные» тиражи невелики, но книга свободно выложена в Сети для всех желающих - бесплатно, без ограничений.
Сразу после выхода «Арбитмана» один из рецензентов назвал это сочинение «едва ли не первой в современной России либеральной утопией». А в другой рецензии я нашел формулировку идеи книги - четкую, внятную, грех не процитировать: «Гурский создал этакий альтернативный вариант новейшей истории, Россию с человеческим и интеллигентным лицом. Перед нами не книга об Арбитмане, каким хотел бы себя видеть Арбитман, а книга о России, которой мы все хотели бы ее видеть, но которой, увы, не случилось...»
Будь книга чистой беллетристикой, идея, я думаю, провалилась бы, но беллетристика маскировалась под иные формы повествования. Если книга Р. С. Каца выдавала себя за научную монографию, то Гурский выбрал стилизацию под байопик в духе «ЖЗЛ», под суховатое жизнеописания, переполненное цитатами из мемуаров и документов и лишь время от времени расцвеченное более-менее живенькими эпизодами. Книга не могла обойтись без гротескных моментов и вполне безумных трактовок уже случившихся событий: нельзя было «пересерьезнить» текст и, упаси Боже, не выглядеть современным гуру, эдаким умником задним числом. Книга должна была балансировать на грани между интеллектуальной игрой без берегов и просчитанным историческим перевертышем, где всякий эпизод - на своем месте, а в совокупности эти импрессионистские мазки сложатся в некую стройную картину страны и мира...
Солженицын писал, что «одно слово правды весь мир перетянет». Беранже, напротив, восславил певца неправды - того, кто «навеет человечеству сон золотой». Думаю, между этими двумя позициями нет противоречия. Фантазия - действенный инструмент и, похоже, пока единственный в нашем теперешнем арсенале. Так почему же не использовать его с максимальным к.п.д.? Очевидное скукоживание политических свобод еще не означает сужение свободы воображения. Человек, наделенный воображением, может мысленно пересоздавать реальную действительность, вытеснять ее придуманной. Раньше это выглядело бы эскапизмом, но сейчас все не так однозначно.
«Сон золотой» тоже отчасти материален. Пусть в микроскопических дозах, но мир вымысла влияет на остальной мир. Несмотря на издательские технологии литература остается непредсказуемой областью. Нам не дано стопроцентно предугадать, как слово наше отзовется. В окружающей нас жизни уже так много виртуального, что любые подвижки в этой сфере могут сработать. Мышь способна сдвинуть гору, моська - повлиять на слона, Давид - накостылять Голиафу. Если твой симулякр окажется ярче, точнее, уместнее, то, озможно, произойдет чудо вытеснения. В физическом мире не победить Левиафана, однако в мире виртуальном шансы есть.
Правда, этот род деятельности тоже не совсем безопасен: внутри Матрицы вы столь же уязвимы, как и за ее пределами. У книги про вымышленного президента фантастической России оказалась странная судьба, и в какой-то момент ею стали распоряжаться не читатели и критики, а люди в милицейских погонах и судейских мантиях...
Стоп, сделаем паузу. Если раскрыть все карты, потом будет не так интересно. Снизим скорость, выйдем из кабины машиниста и сдвинем железнодорожные стрелки повествования на другой - кружной - путь. Некоторое время назад я обещал отдельный рассказ про обложки книг Гурского и намерен сдержать слово. Тем более что без этого важного отступления история судебно-милицейских мытарств «Арбитмана» едва ли будет понятна в полной мере...
Нам опять придется совершить экскурс в 90-е годы. В Саратове первые пять детективных романов Льва Аркадьевича были выпущены в 1995 - 1998 годы. Отрезок хоть и небольшой, но как раз в это время интенсивно менялся стиль оформления нашей pulp fiction. Примерно до середины 90-х приключенческие книги у нас выпускали в цветастых суперобложках, прикрывающих однотонный и невзрачный советский коленкор, и лишь затем издатели сделали выбор в пользу обложек с припрессованным целлофаном (7БЦ) как более удобных для всепогодной торговли с уличных лотков. Однако первые две книги еще успели увидеть свет в эпоху суперов. Ради экономии их печатали на тонкой бумаге, срок их жизни был краток. Помянем же добрым словом суперобложки 90-х; фото в интернете плюс эти мемуары - вот то немногое, что ныне от них осталось.
Еще на стадии редакционной подготовки дебютного романа Гурского не только мне, но и всем вокруг меня было очевидно: на супере политического триллера о покушении на главу государства должны присутствовать люди в строгих костюмах, серебристый пистолет, зубчатая кремлевская стена и Спасская башня с мишенью вместо курантов. Главный вопрос - в расположении названных элементов.
Слово «детектив» поначалу не планировалось выносить на первый план (ясно же, что не любовный роман), но суперобложка для книги «Убить президента» и сама книга печатались в разных местах: какой-нибудь сверхбдительный сукин сын запросто мог бы настучать в органы, что мы, мол, тиражируем прокламации, призывающие к цареубийству. Решено было подстраховаться. Кстати, слово «детектив» - на видном месте - оказалось единственной деталью оформления, которую при обсуждении вариантов обложки приняли единогласно. Все прочие детали рождалось в коллективных муках мозгового штурма и в такой дикой спешке, что мнением исполнителя наших замыслов в суете забыли поинтересоваться. Лишь после того, как супер отпечатали, мы вдруг обратили внимание на странноватые пропорции фигур и на то, что положение пистолета в руке стрелка нарушает законы перспективы. Но сама рука была нарисована отлично. Издательский художник Женя признался, что из всех частей человеческого тела руки ему лучше всего удаются.
Женя был нам больше, чем просто художник издательства «Труба», - он был друг, и менять иллюстратора из-за пустяков никто не собирался. Черт с ним, с пистолетом: этот, уже нарисованный, пусть останется кривоватым, а в другой раз и вовсе обойдемся без огнестрельного оружия. Разве мало иных способов нагнать страха? Если у Жени хорошо получаются руки, они и будут опознавательным знаком гурской серии, от книги к книге. Превратим слабость в силу. Придумаем визуальный гибрид из детсадовского ужастика про «черную руку» и пропагандистского слогана о «руке Москвы».
Так и сделали. На обложке второго романа, «Перемена мест», руки передвигали по шахматной доске человеческие фигурки. На обложке третьего, «Опасности», чьи-то пальцы сжимали в горсти бильярдные шарики со значком радиационной угрозы. И еще одну руку крупным планом Женя по моей просьбе пригвоздил к ядовито-зеленому сукну ломберного стола на обложке романа «Поставьте на черное».
Не дожидаясь, пока прием обветшает и станет предметом сторонних насмешек, я поспешил первым над ним посмеяться. Так среди персонажей книги «Поставьте на черное» возник писатель-эмигрант Паоло Токарев - карикатура не только на Эдуарда Тополя, но и на Гурского тоже. Цитирую роман: «То ли из суеверия, то ли по каким-то еще причинам в заглавии каждого опуса непременно присутствовало слово «рука» - «Красная рука», «Железная рука», «Смертельная рука» и тому подобное. Романы эти исправно выходили в Европе и Штатах, их регулярно читали по радиоголосам; журналисты «Правды», завидуя успеху своего бывшего коллеги, злобно именовали пашины опусы антисоветским рукоблудием».
Узнали? Фокус-покус: самоирония продлила жизнь штампу. Пятый роман, «Спасти президента», по ряду причин вышел в другом местном издательстве и с другим художником, но ради сохранения остатков преемственности серии здесь тоже присутствовала рука - с колодой карт. На этом «ручная» серия окончательно иссякла, а с нею вместе завершилась и история саратовских изданий Гурского.
После 1998 года ни одна из книг у меня не выходила в родном городе. Примерно лет шесть я занимался только текстами и был избавлен от необходимости ломать голову над оформлением. Хотя при виде очередного издания я испытывал разнообразные чувства - от удовлетворения (редко) до удивления и смущения (чаще).
Первое московское издание «Убить президента», вышедшее в «Центрполиграфе» мне, например, понравилось: мысль о возможности наступления в России диктатуры фашистского типа художник проиллюстрировал без реверансов и оглядки, соединив два символа: наш двуглавый орел, обернутый триколором, сжимал в своих лапах свастику. Обложка первого издания триптиха «Яблоки раздора» («Фантом Пресс») мне, наоборот, показалась неуместной: художник, намеренно перепутав Парисово яблоко с Адамовым, раздел главных героев догола - и вместо детектива получилась эротика, которой в книге не было вовсе. Обманутый читатель злился, десятитысячный тираж расходился со скрипом; когда в следующем издании вернули авторское название, «Игра в гестапо», и дали другую обложку, с гнусной рожей на первом плане, заморочки с продажами исчезли.
,Иллюстратору моего четырехтомника, выпущенного в Смоленске, видимо, дали на всю работу дня два-три, поэтому для коллажных фотообложек (они тоже были модными в 90-е годы) он механически настриг из первых попавшихся голливудских фильмов всяких там «мерседесов», рулеток, снайперских винтовок, а для местного колорита щедро добавил кремлевских стен. Актер Пирс Броснан, сыгравший Джеймса Бонда, едва ли подозревал, что где-то в Смоленске ему придется, не выходя из образа агента 007, изобразить еще и эфэсбэшника Лаптева на обложке романа «Опасность». Заметая следы, автор коллажа «зеркально» вывернул кадр из «Золотого глаза» - отчего Бонд-Лаптев стал левшой.
В отличие от смоленского фокусника иллюстратор из московского «Эксмо» получил кинокадры для обложек вполне законным путем - по договору с создателями нашего сериала, в обмен на рекламу видеокассет «Д.Д.Д.». Другое дело, что из шести романов, быстро вброшенных на книжный рынок «под сериал», только два имели хоть какое-то отношение к сыщику Штерну (он же Дубровский). Но не пропадать же добру? И актера Валерия Гаркалина - экстрасенса из телесериала - пристроили на роль президента-узурпатора на обложке покетбука «Убить президента». В сериале, кроме детектива Дубровского, присутствовал, кстати, и эфсэсбэшник Лаптев; эту роль играл известный Владимир Стеклов. Однако обложку «Спасти президента», где тоже действовал персонаж Лаптев, украсило лицо не Стеклова, а Караченцова. Через пару лет два романа о Штерне переиздали еще и в Харькове. Эти книги я вообще впервые увидел в московском книжном магазине на Полянке - и опечалился. Договора с «Д.Д.Д.» у харьковчан не было, так что оформитель, некто Б. Бублик, налепил на фотообложки совсем посторонние блеклые физиономии: и не из нашего сериала, и не из Голливуда...
Словом, в один прекрасный день я понял, что хочу снова - как в 1995 году - сочинять еще и обложки Гурского. Не надо актеров, не надо «мерседесов», хочу рисунков со смыслом. В издательство «Время» я пришел уже с названием своей персональной серии, «Парк Гурского периода», и конкретными идеями. Для книги «Траектория копья» я придумал перевернутого Св. Георгия. Для книги «Спасти президента» - охраняемый пьедестал, где давно нет статуи. Для книги «Попались» - кремлевские зубцы, похожие на зубы. А для книги «Никто, кроме президента» - эмблему с двуглавым Бэтменом (через восемь лет эту картинку описал Пелевин в своем романе).
Несколько малотиражных изданий мы сделали (и, надеюсь, еще сделаем) вместе с белорусским художником Аркадием Гурским. В отличие от фантомного вашингтонца Льва Аркадьевича житель Минска Аркадий Николаевич - подлинный Гурский, по паспорту, без обмана. Его мрачноватые, а порой и жутковатые карикатуры как нельзя лучше соответствовали настрою моих фельетонов, и я мечтал о цирковом дуэте «2-Гурский-2». Мы заочно познакомились в 2006-м и принялись за дело. Читатель, увидев наши совместные книжки, пребывал в уверенности, что авторы текстов и иллюстраций - кровные родственники. Я этого не подтверждал, но и не отрицал. Меня вдохновляли идеи трудовых династий и семейного подряда - при том, что художник старше меня всего на восемь лет и совсем на меня не похож... Из книжек двух Гурских мне больше всего нравится «Наше всё - всё наше», где Штерн с Лаптевым обсуждают русско-еврейские литературные темы. Форзац украсили шагаловские скрипачи с лицами Льва Толстого, Гарри Поттера, Шварценеггера, Мела Гибсона и пр., внутри было полсотни отборных картинок, а на обложке явлен Александр С. Пушкин в пейсах и хасидской шляпе.
После выхода «Нашего всего» я не избежал устных и печатных упреков в кощунстве: с советских времен Александр Сергеевич был возведен в ранг литературного генералиссимуса. Разве так можно относиться к святыне? Ну ладно, арап, но чтобы еще и еврей? К счастью, появление на обложке Пушкина-в-пейсах все-таки обошлось без административных последствий. Зато за внешний вид книги о президенте Арбитмане нам с моим издателем пришлось расплатиться. И дело, подозреваю, было совсем не в обложке...