Нынешняя отечественная фантастика изрядно себя дискредитировала — настолько, что многие авторы порой опасаются сегодня ставить на свои книги гриф SF или Fantasy. Отчасти виноваты издатели: они сделали ставку на "серийность" и заполонили книжный рынок поделками никому не известных авторов, которые за скромные гонорары занимались "промышленной разработкой" какой-нибудь тематической "золотой жилы". В результате многие талантливые фантасты, не желающие вписываться в "проекты", ушли в тень, а многие некогда перспективные направления (например, путешествия во времени или альтернативная история) в значительной мере были заболтаны и опошлены фантастами-ремесленниками.
К счастью, некоторые имена с карты Страны Фантазии не пропали. Сегодня мы расскажем о романах Марины и Сергея Дяченко — бывших киевлян, бывших москвичей, а ныне жителей США. Первая книга писателей-супругов — роман "Привратник" — была опубликована в 1994 году. На вышедший сравнительно скромным тиражом роман обратили внимание немногие из числа знатоков фантастики и подлинных гурманов. В море разливанном штампованных фэнтези (калек со старых англо-американских fantasy) произведение Дяченко, не будучи свободным от недостатков, привлекало редкостной в наше время самобытностью. Вторая книга, роман "Ритуал", вышла в 1996 году, и лишь после него авторы оказались замечены массовым читателем. Таким образом, творческой биографии авторов — уже два десятилетия.
За прошедшие годы Марина и Сергей Дяченко выпустили почти три десятка романов (среди них "Скрут", "Ведьмин век", "Долина Совести" и др.), двадцать повестей (в их числе "Бастард", "Эмма и сфинкс", "Судья", "Парусная птица") и полсотни рассказов. Не все их произведения равноценны, однако писатели с самого начала, не выходя за пределы игровой фантастики, стали расшатывать привычный жанровый канон. В сегодняшнем обзоре — только три романа Дяченко (на взгляд обозревателя, самых лучших): "Пещера" (1998), "Армагед-дом" (1999) и "Vita Nostra" (2007).
Роман "Пещера" — гибрид твердой научной фантастики, антиутопии и психологического романа. О том, каким образом можно обуздать человеческую агрессивность (наследие животного прошлого), размышляли многие фантасты. Станислав Лем в знаменитой книге "Возвращение со звезд" нарисовал картину общества, в котором хищные инстинкты представителей homo sapiens насильственно подавлены при помощи химического снадобья. Стали ли после этого люди счастливее — еще большой вопрос. По крайней мере, космонавт Эл Брегг на этот вопрос отвечал отрицательно. В книге Дяченко эксперимент, начатый Лемом, поставлен по-иному. Здесь все жестокие ужасы подсознания насильственно загнаны в мир сновидений. Наяву царит благополучнейшая буржуазная реальность, где все конфликты ограничиваются легкими семейными перебранками и мирными производственными размолвками. Войн нет, насилия нет, замки на дверях квартир — большая редкость или причуда. Но вот ночью, в сновидениях, все по-иному. Здесь каждый становится обитателем фантастической пещеры: либо в образе хищного саарга, либо в облике быстрой сарны, либо в теле неповоротливого тхоля.
В пещере действуют суровые дарвиновские законы борьбы за существование: если ты не убежишь, то погибнешь; если не съешь — съедят тебя. Человеческая смерть — вот та реальная ниточка, которая соединяет мир сна с миром яви. Как только alter ego человека гибнет в виртуальных закоулках пещеры, гибнет и сам человек. Умирает во сне — и все, назавтра некролог: "Сон его был глубок, смерть пришла естественно..." Без комментариев, ибо всякие разговоры о пещере считаются дурным тоном. Людьми, чересчур озабоченными днем ночными проблемами пещеры, занимаются вежливые психиатры. Аномалии успешно лечатся. У главной героини романа, ассистенточки с телевидения Павлы Нимробец, на ее беду, оказывается супераномалия: ее alter ego, быстроногая сарна, способна избегать опасности. Трижды она стоит на краю гибели — и трижды уворачивается от саблезубого саарга. Это-то невинное свойство натуры героини может разрушить весь уклад общества, в котором она живет. Раз жертва в пещере способна "выпрыгивать" за пределы обозначенной природой ее животной сущности, то пещерный хищник неудовлетворен. Следовательно, его сублимированные инстинкты могут выплеснуться в дневном мире. Раз, другой, третий — и конец гармонии. Следовательно, нестандартная человеческая особь должна быть изучена, а затем уничтожена.
Гуманизм гуманизмом, но интересы социума для властей предержащих превыше всего. Во всяком случае, именно так они оправдывают свои поступки. Авторы умело выстраивают сюжет, исподволь подводя читателя к "моменту истины": червоточина в гармонии постепенно превращается в черную дыру. Постепенно читатель понимает, что общество, описанное в романе, пострашнее оруэлловского. В "1984" телескрины контролировали лишь видимую часть реальности. В мире "Пещеры" любой член общества абсолютно беззащитен перед олигархами. Где бы ты ни скрывался, рано или поздно ты захочешь спать. И тогда в твой сон постучится Некто с хлыстом и убьет твое "второе Я". А значит, и первое "Я" погибнет... Тут мы ставим многоточие: пусть читатель сам узнает, чем закончилось противостояние высокоответственного чиновника Тритана Тодина (сложный, неоднозначный образ) и великого театрального режиссера Рамана Ковича (не менее сложный и противоречивый образ) и какую роль в этом противостоянии (истинном или мнимом) сыграла Павла Нимробец. Живые характеры — большая редкость в научной фантастике, но на этот раз мы имеем дело как раз с исключением из правил...
Литераторы Дяченко, похоже, исповедуют принцип Хуана Рамона Хименеса, призвавшего писать поперек на линованной бумаге. В то время когда публика ждала от них fantasy, а издатели готовы платить приличные деньги за эльфов и троллей, колдунов и ведьм, писатели пошли наперекор тогдашней моде и выпустили книгу "Армагед-дом", произведение в духе "Пещеры". То есть даже не science fiction, не роман-предупреждение, но почти нормальный реалистический роман. Правда, со смещенной реальностью. Не знаю, обсуждает ли еще Святой Престол проблему возможности наступления конца света в одной отдельно взятой стране? Но знаю, что супруги-фантасты уже на вопрос ответили. Да, возможно. Более того, не исключена и ситуация, когда апокалипсис (в просторечьи — мрыга) происходит раз в двадцать лет. После чего спасшиеся в регулярно отверзаемых Воротах (их природа неизвестна) хоронят трупы не уцелевших, восстанавливают жизнь на пепелище, ремонтируют дома, рожают детей и радуются передышке, вслед за которой все повторится. Любители НФ могут заметить, что в "Армагед-доме" (как и в "Пещере") украинская специфика размыта и доведена до усредненно-общероссийской: реалии обобщены, имена микшированы, топонимика смазана (улицы Угловая, Портовая или Свободы могут быть где угодно). Но саму идею жизни в условиях перманентного апокалипсиса во многом породила не только зыбкая, нестабильная, постсоветская действительность, но и взрывоопасная атмосфера истеричного эсхатологизма. Фантастам почти ничего даже не потребовалось придумывать. Они только превратили конец света из ужасного пророчества катастрофы в сквернейший, опаснейший, но уже привычный атрибут бытия (как рак, как СПИД, как терроризм) и встроили этот атрибут в бюрократическую государственную систему.
Если в прошлом прерогативой человека, попавшего в "верхние эшелоны", становилась причастность к кормушке (спецдачи, закрытые распределители, возможность покупать лучшие книги и смотреть фильмы, недоступные остальным), то теперь ценностью номер один становилось занесение в особый список Гражданской Обороны, дающий право попасть в спасительные Ворота раньше других. Кстати говоря, служба ГО у Дяченко выглядит амальгамой армии, полиции и лишь в последней степени МЧС, причем на некоторых страницах ГО угрожающе нависает над обществом, почти на манер оруэлловского Министерства Любви, и тогда тактико-техническая подготовка к очередному апокалипсису достигает степени общегосударственной паранойи. Впрочем, и в "Армагед-доме", и в "Пещере" фактор смещенной реальности влияет на повседневные реалии далеко не в той степени, в какой требовал бы сюжет. Трудно поверить, что в обществе, раз в двадцатилетие сотрясаемом бедой такого масштаба, социальные институты (образование, здравоохранение, представительная власть) так мало отличались бы от теперешних. Хотя, с другой стороны, этот подход авторов может быть тоже обусловлен жанром.
Сюр вызывается контрастом: детишки ходят в школы, депутаты витийствуют с трибун, газетчики кропают статьи — причем все знают, что каждое двадцатилетие, с неумолимостью маятника из рассказа Эдгара По, на страну упадет катастрофа... Вернемся, однако, к главной сюжетной линии. Авторы сознательно не раскрывают единственную криминальную тайну романа — кто же убил в самом начале депутата Зарудного, духовного родителя главной героини Лиды Сотовой, проходящей через всю книгу (девочка, подросток, девушка, женщина, старуха). Ибо к финалу любой ответ на этот вопрос становится неважным, уходит в тень, на периферию сюжета. Заказчики убийства умерли. Исполнители умерли. А о борьбе Зарудного с привилегиями (то есть правом оказаться в списке внеочередников ГО) позабыла даже сама Лидия, едва родила своего первенца. Именно право гарантированного спасения для сына Андрея в конечном итоге становится идефикс героини. И именно этого права лишает себя ее сын в финале романа, когда огненный вихрь должен смести всех оставшихся за Воротами. Но...
"Впервые за тысячу лет Ворота не открылись. Их не засекла ни одна служба ГО — их просто не было. Но и апокалипсиса не было тоже. Вулканы, уже начинавшие извержение, заткнули глотки и поперхнулись собственной лавой. Земная кора, уже вздыбившаяся перед очередным катаклизмом, замерла и успокоилась. Гигантские волны смирно улеглись обратно в океан, метеоритные дожди так и не достигли земной поверхности, глефы (здешние чудовища, вроде суперихтиозавров — Р. А.) вернулись в море, клубы ядовитого газа рассеялись на безопасной для человечества высоте..."
Сочиняй писатели Дяченко чистую science fiction, они вынуждены были бы давать разъяснения о естественно-научной природе апокалипсиса, о механизме возникновения Ворот и, конечно, о том, почему в последний раз запланированный конец света не состоялся и каким образом повлиял на это (и повлиял ли вообще) финальный поступок Андрея Сотова. Но, к счастью для авторов и для читателей, жанр фантастического реализма избавил всех от этой необходимости. Поскольку всегда — даже когда наука отсекает все надежды на лучший исход — остается надежда на чудо.
Последняя из книг в нашем обзоре, пожалуй, самая интересная и необычная. Авторы романа "Vita Nostra" берут за основу сюжета постулат, перекликающийся со "Словом" Николая Гумилева. В романе мир состоит из людей-чисел, но всерьез изменить его могут лишь люди-слова. Сила их велика, однако процент ничтожен, а истинная природа обычно скрыта от самих уникумов. Правда, их способности можно развить, если подобрать ключик к каждому, быть настойчивым и не стесняться в средствах. Фантасты растворили в узнаваемых бытовых реалиях притчу, мрачноватую и завораживающую. Сашка Самохина, главная героиня романа, долго не подозревает, отчего ее преследуют и почему направляют ее судьбу, определяя ее после школы в странный Институт специальных технологий в городе Торпа. Ускользнуть невозможно. Одна ошибка — и за твое непослушание расплатятся здоровьем (как минимум) твои же родные и близкие.
Увы, Институт ничуть не похож на благообразный Хогвартс из сказки про Гарри Поттера. Скорее это механическая пыточная машина из рассказа Кафки; удавка, из которой не вырвалась бы даже люк-бессоновская Никита; беспощадная Корпорация "Бросайте курить!" из рассказа Стивена Кинга. Тут все всерьез: не хочешь — заставим, не можешь — зароем. Страх — главная мотивация, остальные в расчет не берутся ("Вы внутренне незрелы, поэтому вас надо заставлять, и заставлять жестко..."). Бесполезно вякать про права человека: педагоги — давно уже не люди. Более того, профилирующие дисциплины должны к третьему курсу "расчеловечить" и студентов, превратить их в некую философскую абстракцию, необычную совокупность символов, архимедов рычаг... Возможности выпускников Торпы (тех, кто выживет) будут безграничны, как в упомянутом стихотворении Гумилева: солнце останавливать — без проблем, разрушать города — дел на один чих. Но что вообще такое — перестать быть человеком? И на что способно чистое Слово, бывшее когда-то девочкой по имени Сашка Самохина? Кое-что авторы сознательно оставляют недосказанным, и понятно почему: читатель романа должен сам о многом поразмышлять.