На днях саратовский политолог Дмитрий Чернышевский... Еще не закончив фразы, я уже чувствую сильнейший дискомфорт. Ну как если бы, например, меня заставили делить на ноль или есть вареный лук. Ладно, признаюсь: у меня бедное воображение. Хотя люди в костюмах и при галстуках, называющие себя российскими политологами, сегодня не вылезают с телеэкрана и с умным видом дают километровые комментарии по любому поводу и без, я при всем желании никак не могу понять, КТО они вообще, собственно, такие. И уж совсем мой разум буксует, когда на горизонте возникает загадочное словосочетание "саратовский политолог".
Нет, не подумайте, что я совсем тупой. Кое-что я соображаю. Я догадываюсь, например, что геолог занимается всякими полезными ископаемыми, стоматолог — спец по нашим с вами зубам, кинолог разбирается в собаках, а египтолог буквально собаку съел в той области, которая связана с египтянами, в том числе и древними. Но политолог? Он-то чем ведает? Неужели политикой? Он-то кого изучает? Неужто самих политиков? Это в голове не укладывается.
Понятно, что профессия профессии рознь. Есть спокойные отрасли науки, а есть крайне опасные для здоровья. Палеонтолог может десятилетиями возиться с окаменелостями и горя не знать, а жизнь серпентолога или вулканолога, наоборот, — ежедневный экстрим: то ли тебя укусит какая-нибудь особо ядовитая тварь, то ли ты провалишься в раскаленную лаву, то ли обе неприятности случатся сразу. И поскольку российская политика есть субстанция поопасней кипящей лавы, а отдельные персоны (особенно если их сильно раздразнить) могут оказаться куда страшней королевских кобр или болотных гадюк, всякий практикующий российский политолог должен по идее пребывать в состоянии перманентного стресса. Затравленный взгляд, бегающие глаза, несвязная речь, тремор...
Черта с два! Нынешняя практика идет вразрез с придуманной мной теорией. Глядя на безмятежные лица и круглые щечки многих наших записных политологов, начинаю смутно догадываться, что сфера их повседневной деятельности — не совсем наука или даже совсем не наука, по крайней мере когда речь идет о животрепещущей современности. Да, разумеется, во всех более или менее традиционных областях научного познания (например, в физике) измерительные приборы так или иначе влияют на результат измерений, но там речь, как правило, идет о тысячных долях процента. В нашей политологии по-другому: отношения между объектом и субъектом исследования сегодня оказываются куда теснее или, если угодно, интимней.
Как бы это продемонстрировать, понагляднее и без обид?
Представьте, что отечественная нефть марки Urals приглашает к себе в нефтехранилище уважаемого геолога и булькает: "Голубчик, постарайся, обоснуй мне рейтинг повыше, а я уж в долгу не останусь. Хочу завтра обогнать эту наглую выскочку Brent, и хорошо бы сразу на несколько пунктов". Гость ежится и втягивает голову в плечи. "Трудновато будет это сделать, мадам, — робким голосом говорит он, — по науке вы, извините, слишком тяжелая и серных примесей в вас по сравнению с Brent перебор, поэтому очищать вас выходит дороже". Urals ему отвечает: "Ой, да знаю я сама, что отяжелела и перепачкалась, но мы же с тобой не в академии наук, верно? А потребитель — он дурак. Соври, что это не примеси, а полезные добавки, спецбонус от нашей компании. Будто бы у всех нефть как нефть, а у нас эксклюзивная, цвета мокрого асфальта и с ароматом мяты... Ну не мне тебя учить, дорогуша, как меня лучше продать!"
Или представьте, как пес вызывает в свою загородную конуру маститого кинолога и повелительно рычит: "Эй, пр-р-р-роныр-р-ра, слушай сюда! На завтрашней выставке мы получим полдюжины титулов, столько же красных лент и медалей, а ты потом всем популярно растолкуешь, почему жюри выставки сделало единственно правильный выбор". Кинолог почтительно блеет: "Э-э, босс, я бы с удовольствием, но есть одна проблемка. Ваш формат — охранные породы, а завтрашняя выставка — она для комнатно-декоративных. Боюсь, даже наша привычная ко всему публика удивится, если, допустим, лучшим карликовым шпицем жюри признает московскую сторожевую". Пес щелкает клыками: "Ты че у нас такой бор-р-рзый? Умнее всех? Мне наср-р-рать, как ты объяснишь наши титулы, ленты и призовые места, но если завтра какой-нибудь щенок начнет против нас тявкать, а ты его не задавишь своим научным бла-бла-бла, наша стая найдет другого специалиста, посговорчивей. Вас, кинологов, нынче развелось, как собак. Мы только свистнем, поманим сахарной косточкой, и любой прибежит к нам на задних лапках. Ты понял, нет?"
Или вот еще: вообразите, как на почтенного вирусолога надевают защитный костюм и доставляют прямо к пробирке, где в секретной лаборатории хранится возбудитель сибирской язвы. "Здра-а-асьте, господин академик! — ласково, словно родному, говорит гостю вирус. — Рад видеть вас, так сказать, вживую. У меня тут есть кое-какое дельце, именно по вашей основной специальности. Вам не кажется, что я перерос свой негативный образ? Вы не задумались над тем, что мне пора делать ребрендинг в сторону усиления моего позитива? Прислушайтесь: у хорошего русского слова "сибирская" много прекрасных и сугубо положительных коннотаций. Вспомним для примера сибирское здоровье, сибирские пельмени или пиво "Сибирская корона". Да и словом "язва" испокон века называют не только болезнь, но и, например, насмешливого человека. Полагаю, самое время заняться исправлением моего имиджа. Как вам идея?" Вирусолог деликатно кашляет в ответ: "Видите ли, голубчик, вы, в некотором смысле, зараза. Вы ведь, мягко говоря, людей убиваете". Вирус довольно усмехается: "Браво! Именно то, что надо! Первые два шага в сторону моего реабилитанса вы наметили правильно. Сначала надо объявить, что слухи о моей заразности сильно преувеличены, затем сообщить, что и так называемая 90-процентная смертность от меня — тоже миф, придуманный коварными западными вирусологами, и речь идет максимум о 45 процентах. А оставшиеся 55 процентов, то есть статистическое большинство, выживает. Как только донесете до публики этот очевидный тезис, включайте Фридриха Ницше: "То, что нас не убивает, делает нас сильнее". Делайте акцент на слове "сильнее"! Иными словами, у России появился шанс вырастить новое поколение сильных, закаленных людей, способных преодолеть грядущие невзгоды. Надо только каждому переболеть мной... Видите, все просто. Буду рад, если моим ребрендингом займетесь вы. Нет, я не настаиваю, решать вам, просто имейте в виду: вы — человек пожилой, а костюмчик, который на вас, — защита хлипкая, не мой уровень. Я чихну в вашу сторону — и вы до утра не доживете..."
Сарказм, вы говорите? Гипербола? Для геологии, кинологии или вирусологии — да. Но для политологии, особенно провинциальной (где независимых политспецов практически не бывает, а музыку заказывает крайне ограниченный круг лиц), все очень реалистично.
И раз уж мы начали разговор с Дмитрия Чернышевского, о нем и продолжим. С тех пор как этот профессиональный историк стал именоваться политологом, он не отклонялся от генерального курса.
Взять хотя бы оценку результатов минувших выборов. Вот Дмитрий Викторович, захлебываясь от восторга, хвалит главную партию и рассказывает "о той огромной работе, которая была проведена в предвыборной кампании". Он доволен "подъемом настроения наших граждан, впервые за многие годы поверивших, что Саратовская область может быть не депрессивным регионом и что у нас тоже могут строиться набережные, прокладываться проспекты и ремонтироваться дворы". Он бурно радуется, что "народ поддержал конкретную программу по благоустройству города, которая начала реализовываться задолго до старта предвыборной кампании". И "если учесть, что уровень поддержки партии очевиден, то что мы увидели в регионе, совершенно естественно". При этом "профессиональный политик должен с достоинством принимать как выигрыш, так и проигрыш", ведь "не признавать поражений и упираться в свои иллюзии — значит замыкаться в скорлупе неудачников. Если это их принципиальный выбор — да будет так". В конце концов, "оппозиция получила то, на что наработала... Если оппозиционеры будут продолжать в том же духе и дальше, они потеряют последних сторонников, которых и так по пальцам пересчитать можно..."
Ой, извините, дорогие читатели, все я напутал. Приношу господину Чернышевскому извинения: из открытого окна подул легкий ветерок, и выписанные на отдельных бумажках цитаты из Дмитрия Викторовича случайно смешались с цитатами из комментариев других местных политологов — Дмитрия Олейника и Сергея Саратовского. И я уже теперь не могу точно сказать, кто где. Господин Чернышевский, кажется, более экспрессивен (в уже процитированном его тексте имеются еще "гаденыш", "несет пургу", "словесный понос", "каркнуть из ветвей" и т.п.), остальные спокойнее. Но это нюансы, а в главном они идентичны. Речь идет не только об этой троице, но и о большинстве их местных коллег. Им кажется, что они хорошо устроились и так будет всегда. Ведь что бы ни случилось, они во всем поддерживают власть и бранят оппозицию — с одинаковым пылом и практически в одних и тех же выражениях. Утром, вечером, по любым поводам и вообще без поводов — их "центральные убеждения" неизменны и, кстати, хорошо конвертируются в наличные...
Минуточку! Раз все заранее предсказуемо, то в чем, простите, смысл официальной политологии по-саратовски? Если выразители мнения начальства так стандартно блямкают своим "одобрямсом", на кой черт эти "органчики" нужны вообще? Тумбочка с деньгами и так уже наполовину пуста, себе не хватает. Думаю, скоро работодатели наших политологов решат сэкономить: куда проще обучить двум-трем ритуальным фразам попугаев — и дело сделано. Впрочем, дрессировка попугаев тоже стоит денег. Тогда есть совсем дешевый способ: записать те же фразы на автоответчик. А вы, граждане, звоните и слушайте, пока не надоест.