Саратовская область оказалась богата на конфликты, связанные с системой исполнения наказаний. Это и дело Артема Сотникова, которого до смерти запытали в колонии № 13, и случай с Юрием Аванесяном, который в Европейском суде по правам человека смог доказать, что условия его содержания в СИЗО № 1 были пыточными. Это и множество прецедентов, не дошедших до суда. Например, более 40 заявлений от осужденных, которые чудом удалось передать неофициальными путями на волю, так как официальные пути здесь оказались недоступны.
Главная претензия заключенных к системе в том, что их не хотят слышать, словно после их попадания в "места не столь отдаленные" на них окончательно поставили крест. К сожалению, примерно о том же говорила и председатель общественной наблюдательной комиссии за исполнением закона в сфере исполнения наказаний Таисия Якименко, которая называла заключенных, жалующихся на условия содержания, "отдельными фантазерами".
На днях в регионе был избран новый состав комиссии, которую возглавил член Общественной палаты Саратовской области полковник запаса ФСБ Владимир Незнамов. Мы поговорили с ним, чтобы выяснить, как он пришел к этой должности и на какие принципы собирается опираться в своей работе.
— Владимир Васильевич, возглавляя комиссию общественной палаты по взаимодействию с силовиками, ранее темы системы исполнения наказаний вы почти не касались. А сейчас сами изъявили желание принять в ее разработке такое активное участие?
— Желанием я не горел, не стремился. "Желание" даже слово не то. Я не проявлял инициативу для назначения на эту должность. И объясню почему: я очень ответственно отношусь к своим обязанностям в общественной палате, в той комиссии, которую я возглавляю. Набирать различные должности и кичиться ими я бы не хотел. Прекрасно понимая высокую ответственность за эту работу, я не стремился занять пост председателя. Я так, в общих чертах, закон прочитал. Когда Антон Цветков, председатель президиума Общероссийской общественной организации "Офицеры России", возглавил аналогичную комиссию в Москве, я заинтересовался. Потом узнал, что меня будут рекомендовать на должность председателя. И опять-таки сказал, что не горю желанием, но если меня изберут, то я почту это за честь и отнесусь со всей ответственностью. И постараюсь сделать максимальное из того, что возможно по закону и в моих силах. Я не хочу быть свадебным генералом.
— То есть специфика для вас абсолютно новая?
— Я очень трепетно отношусь к пословице "От сумы да от тюрьмы не зарекайся". Особенно в нашем государстве. Мы знаем, что, к сожалению, есть случаи, когда люди туда попадают и не по воле закона, чего уж греха таить. И оговаривают иногда, и следствие ошибается. Всякое бывает. Я в 1984 году после окончания спецшколы КГБ был направлен в Аткарское горотделение и курировал Екатериновский район. И естественно, в сферу моего обслуживания входил местный РОВД. Когда я с ними знакомился, для меня провели экскурсию по камерам временного содержания. Хватило 30 минут, чтобы понять, как это все тяжело и неприятно. В этом я поддерживаю "батьку" Александра Лукашенко, который всех своих министров водит периодически на экскурсии в тюрьму. И это определенный психологический барьер. Для нормального человека и 30 минут хватает, чтобы понять, что ничего противозаконного делать не надо. А люди садятся и на больший срок. Понятное дело, что нужно защищать их права. Понятно, что оборотни в погонах были и в КГБ, есть и будут в ФСБ и в полиции. И в системе исполнения наказаний есть люди разные. Кому-то, может, нравится над людьми иметь власть.
— Были ли колебания: соглашаться — не соглашаться?
— Я прекрасно понимал, что подставляюсь под СМИ. Уже получаю какие-то отголоски этого. Уже пишут: "Бывший полковник ФСБ возглавляет. Собрались там одни в погонах, какие они правозащитники?" Удивляет меня это немного. В запас я ушел в 1992 году. То есть 22 года я нахожусь в запасе. Уже и организации той нет, где я служил. Во-вторых, за это время я уже был дважды депутатом. Депутат — это в какой-то мере тоже правозащитник. Потом и сколько было общественных организаций, и всего... Поэтому брать из всей моей биографии только службу в КГБ, я считаю, что это неправильно. Ну да, полковник запаса ФСБ. Ну а остальное — это все не жизнь, что ли? А что, полковник ФСБ не имеет чувства сострадания, своей точки зрения, чувства правоты? Почему сразу говорят, что я не буду защищать интересы заключенных, а буду защищать чьи-то там?
— Действительно, много претензий к составам общественной наблюдательной комиссии (ОНК) из-за обилия в них силовиков. Но, насколько я понимаю, основное раздражение вызывают даже не как таковые люди при погонах, а действующие или бывшие представители Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН России). Например, многие упоминают в этом контексте Леонида Шостака, который стал вашим заместителем.
— Есть два направления контроля за соблюдением прав в этой ОНК: это УФСИН и правоохранители, ведь на их территориях есть камеры предварительного заключения (КПЗ). Леонид Григорьевич (Шостак — авт.) на первом собрании сразу категорично сказал, что будет осуществлять контроль в сфере правоохранительных органов. А за УФСИН предварительно предложили закрепить Александра Лебедева. Леонид Григорьевич прекрасно все понимает, поэтому взял на себя обязательства осуществлять контроль в чуть другой сфере. С другой стороны, он пришел и в пять минут может сказать, где и что нужно исправить. Я не судил и не сидел. И не знаю, куда нужно смотреть. В каждом деле есть своя специфика. И кому как не профессионалу эту специфику знать.
— Самым громким в этой сфере оказалось нашумевшее дело о гибели в ИК-13 заключенного Артема Сотникова. Вы следили за ним?
— Не пристально, не глубоко. Сейчас, например, знаю, что осуждены пять сотрудников колонии за пытки и истязания Сотникова. Что я эту тему отслеживал, сказать нельзя. Но она меня, безусловно, взволновала. Потому что я вырос в то время, когда, заканчивая занятия в 13-й школе, мы разъезжались во все районы Саратова. Я жил в центре города и провожал своих до Крытого рынка. Там к нам подходили два сотрудники милиции в метр с кепкой каждый. Заставляли поднять руки, обыскивали карманы. Словно мы представляли какую-то угрозу для безопасности, учась в 7-8-м классах. И это очень унизительно, но они представляли власть. Я не приемлю, когда человек, используя форму принадлежности к власти, пытается подавлять другую личность. Но у нас, к сожалению, есть примеры, когда в силовые структуры идут люди именно такого склада ума. Чтобы сказать, что у меня есть дубинка и я могу тебя ударить, так как ты якобы посягаешь на какой-то правопорядок. Я считаю, что это люди с какими-то определенными психологическими отклонениями.
— Среди прочего это дело нам дало нового общественника — Ларису Сотникову (мать Артема Сотникова — авт.). Также есть и другие, работающие в этом направлении, например, Виктор Синаюк, который давно занимается этой проблематикой. Собираетесь ли вы с ними сотрудничать, налаживать взаимоотношения?
— Я не совсем представляю, как это я должен делать. Но я могу сказать, что мои двери постоянно открыты. И для Сотниковой, если она сочтет это необходимым. Я от нее бегать и прятаться не буду. Если она хочет участвовать как эксперт — такую форму давайте придумаем и сделаем. Ведь есть у нас такая категория в общественной палате, как эксперты. Их привлекают для работы в определенных направлениях.
— Общественники напирают на необходимость смены руководства регионального УФСИН. Как вы к этому относитесь?
— Я не могу сказать ни "за", ни "против". Я не был знаком, допустим, с Гнездиловым (начальник УФСИН по Саратовской области — авт.), который уже находится в распоряжении кадров в Москве. На каких-то общественно-политических мероприятиях, может, и пересекался. Видел, может, какого-то генерала, но не знал, что он Гнездилов. Чтобы судить об этом, нужно посмотреть на реакцию. Дайте время. Можно, конечно, сейчас "лизнуть" общественность и сказать: да, давайте заменим. Но я не готов к этому, хочу разобраться. Если я приду к руководству управления ФСИН и скажу, что вот такие-то проблемы есть, а там мне скажут, запишись у секретаря, то, наверное, нужно будет менять. Люди системы такие, что я не думаю, что уедет Гнездилов, а приедет Сидоров и он будет прямо противоположным. Это система. Тут будет все ясно, когда мы поедем знакомиться. Когда будем определять уровень взаимодействия, будет сразу видно, хотят ли с нами дело иметь.
— На заседании комиссии вы себе нередко позволяете достаточно резкие заявления и реплики в отношении силовиков. Не испортило ли это отношения с кем-то из них?
— Мне хочется верить, что те критические замечания, которые я высказываю, достаточно объективны. И люди, в отношении которых я высказываюсь, понимают, что я это делаю не ради пиара. Знаете, я не пытаюсь ничего выдумать. Себе все уже доказал. Я с помощью критики не пытаюсь подняться на какие-то высоты. Если я думаю, что много проблем в сфере эвакуации автотранспорта и не надо раскачивать лодку, злить людей безграмотными действиями, то я это и говорю. Мне было удивительно, когда я приехал на один развод личного состава, передо мной стояло где-то 50 офицеров ГИБДД, а я им рассказывал закон Саратовской области. А когда мне задали вопросы, я понял, что они этот закон не совсем хорошо знают. Это было удивительно. Потому, когда я изучил этот закон лучше, чем некоторые сотрудники, это вызвало уважение. И с Павлом Алексеевичем Роговым (начальник управления ГИБДД по Саратовской области — авт.) мы в хороших отношениях. Он грамотный руководитель. Поэтому и нет конфликтов, когда есть понимание. Вот вы сказали, я даже задумался на эту тему. Да нет, ни с кем не портил отношений.
— Когда у вас на заседании комиссии отчитывалась предыдущий руководитель ОНК Таисия Якименко, основной ваш тезис был в том, что не может быть все так идеально, как у нее в отчете. Может быть, вы уже знаете какие-то проблемные точки?
— Возвращаясь к тому, с чего начали, скажу, что если я не готовился и не лоббировал свое назначение, то каких-то конкретных проблем я пока не знаю. Все с чистого листа. Когда я говорил с Таисией Витальевной, было все не очень понятно. Дело в том, что самый высший судья самому себе — я. Я не боюсь признаваться в недостатках. Ну не может быть система идеальной, когда везде в ней есть недостатки. А у нас их якобы нет.