Уходящий год был годом Азимова и Чапека
"Вкалывают роботы, а не человек!" — такими словами герой популярного детского сериала приветствовал победное наступление научно-технического прогресса. Футурологи и социологи давно уже предсказали, что конец человеческой цивилизации наступит тогда, когда искусственные создания возьмут на себя репродуктивные функции человека и займутся потреблением продуктов питания...
Однако мы забежали вперед. Так совпало, что в уходящем 2015 году сошлись две даты: исполнилось 95 лет со дня рождения знаменитого американского фантаста Айзека Азимова (1920–1992) и 125 лет со дня рождения не менее знаменитого чешского фантаста Карела Чапека (1890–1938). Благодаря Чапеку, автору пьесы "R.U.R.", в человеческом лексиконе появилось слово "робот". Однако Чапек изобрел отнюдь не тех роботов, к коим мы привыкли впоследствии.
Если быть точными, героями упомянутой пьесы "R.U.R." вообще были, так сказать, биологические андроиды, обладавшие всеми необходимыми первичными половыми признаками, но — ввиду врожденной безынициативности — не умевшие этими признаками должным образом распорядиться. По этой причине андроидов у Чапека изготовляли промышленным способом, на специальных фабриках. В середине произведения андроиды, ощутившие, что в их жизни не хватает чего-то важного, поднимали мятеж против своих создателей, а к концу, озаботясь проблемами воспроизводства, уже вступали в первую стадию Дафниса и Хлои (когда уже имеется желание, понятно "зачем", но еще не известно "как").
Ранних последователей Чапека увлекла не столько идея пропаганды человеческих сексуальных отношений в среде разумных нечеловеков, сколько злободневная проблема восстания роботов. Не случайно Алексей Толстой, тонко чувствовавший конъюнктуру, разразился аналогичной пьесой "Бунт машин", созданной по чапековским мотивам, а Валерий Брюсов, сочинивший два научно-фантастических романа, задумывал третий — именно про бунтующих роботов. На несколько десятилетий тема стала модной, и человечеству уже грозила печальная участь замереть навечно в позе мальчика, вытаскивающего из ноги занозу: есть нечто утешительно-приятное в том, что ты можешь ощутить себя мучеником и объявить, что тебе угрожает что-то находящееся извне. Статус жертвы как бы заранее оправдывает. Любому горе-мастеру с руками-граблями куда отраднее полагать рукотворный катаклизм (от Чернобыля до Фукусимы) не следствием безалаберности или недомыслия, но результатом спланированных военных действий мира машин против мира людей.
К счастью, будущую глобальную войну роботов с людьми успел пресечь в зародыше коллега и младший современник Чапека, писатель Азимов. Став законодателем мод на рынке мировой сайенс-фикшн, писатель первым делом внедрил в общественное сознание им придуманные Законы роботехники (иной вариант написания этого слова — "робототехника" — появился в русском языке несколько позднее). Произошло это событие 75 лет назад в рассказе "Лжец" (впервые он был напечатан в американском журнале научной Astounding Science Fiction). Напомним законы: "робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред; робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону; робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам". Четко и лапидарно, согласитесь.
После того как были сформулированы эти заповеди, едва ли не вся мировая научная фантастика о роботах начала развиваться в указанном Азимовым направлении. Наука роботехника только-только делала первые шаги, зато литературная роботехника уже достигла солидных масштабов и обрела стройные очертания. Азимов стал первопроходцем, так что придуманные им правила были приняты коллегами-фантастами без споров, как неоспоримая данность, даже редкие попытки революционаристов (из числа фантастов младшего поколения) обойти законы или усомниться в компетентности пророка Айзека выглядели не более чем бунтом на коленях.
Тем временем Азимов в каждом новом рассказе не уставал проверять на прочность собственные построения, исследовал крепость формулировок законов и разумность любых "подзаконных актов". В конце концов он собрал воедино весь свой цикл — вкупе с прилегающими по тематике новеллами — в сборник под названием "Полный свод рассказов о роботах", куда вошли более трех десятков произведений на заданную тему. С 1939 по 1977 годы (таковы временные рамки названного сборника) писатель создавал рассказы и короткие повести о роботах самых разных модификаций; соответственно различается их основная проблематика — от сугубо "научно-фантастической" до чисто этической. Последние рассказы, объединенные в основном сквозными персонажами — робопсихологом Сьюзен Кэлвин в одном цикле, испытателями Донованом и Пауэллом — в другом, являются, бесспорно, лучшими в книге.
Обратите внимание: законы, которые предложил Азимов, изначально содержат в себе привлекательный нравственный императив: только человек, сделанный, увы, отнюдь не из железа и не из мрамора, может поступиться принципами, а робот в силу конструктивных особенностей этого выхода лишен. Этический дуализм, с коим научился справляться человеческий мозг, для мозга позитронного гибелен. В любом из этих случаев робот либо оказывается на грани помешательства ("Выход из положения"), либо погибает ("Лжец"), либо вынужден, опасаясь срыва, маскировать реальное противоречие особым псевдоконфликтом ("Улики"). Так, в рассказе "Лжец" робот Эрби умеет читать мысли и в силу этого вынужден постоянно лгать во спасение — говорить людям не о том, что есть в реальности, но что они хотели бы услышать. Ибо горькая правда может так или иначе нанести людям вред, а это противоречит Первому закону. Но обманывая людей ложными надеждами, он наносит им еще больший вред... Словом, спасти машину от невероятных нравственных мучений в логическом лабиринте смогло только короткое замыкание.
Фабула известного рассказа "Улики" еще более любопытна. Кандидат на пост мэра одного из американских городов Стивен Байерли заподозрен в том, что он не человек, а робот, — слишком честен, благороден, неагрессивен и выступает за отмену смертной казни. И ему приходится солгать и ударить — чтобы доказать публике свою "человеческую" природу и заслужить право баллотироваться в градоначальники и победить. Правда, акт мордобития всего лишь инсценировка и робот Байерли отправляет в нокаут просто другого робота, однако важна суть: существо, оказывается, имеет право называться человеком, только если способно дать в зубы. Сочиняя подобные рассказы, писатель рисковал впасть в мизантропию.
Впрочем, Азимов отнюдь не идеализирует искусственных друзей человека: среди роботов встречаются и религиозные фанатики ("Логика"), и лжесвидетели ("Раб корректуры"), и просто усердные дебилы ("Робот ЭЛ-76 попадает не туда"). Писатель не собирался выводить расу сверхлюдей из пластика и металла, он лишь осторожно намекал, что и люди — из плоти и крови — могли бы быть чуть лучше. Прошло всего несколько десятилетий после завершения азимовского цикла, а тема противостояния машин и их создателей успела смертельно надоесть. Нет, она не перестала быть актуальной, но для литературы стала "общим местом".
Фантазия завершила круг. Если авторы 30–50-х муссировали фрейдистскую тему злого умысла роботов ("ты меня породил, а я тебя убью!"), если писатели 60–90-х предпочитали излагать версии ужасных по последствиям машинных сбоев (какая-нибудь пылинка в микропроцессоре как причина развязанной компьютерами третьей мировой войны), то авторы нулевых главную ответственность возложили на создателей этих машин. Нынешние телесериалы (например, шведские "Настоящие люди" и американские "Люди") повествуют в первую очередь о собственной ответственности людей. Мол, хотели как лучше, а вышло как всегда. Это обидно, зато позволяет задумываться над своими просчетами, а не перекладывать их на фантастических — пока еще — созданий.