Почти полгода прошло с тех пор, как Татьяна Загородняя сменила Юлию Ерофееву на посту уполномоченного по правам ребенка в Саратовской области. Мы поговорили с Юлией Леонидовной о влиянии кофточек на работу детского правозащитника, о том, чего не стоит показывать школьникам в СИЗО, и как игрушки для взрослых влияют на подростковую преступность в регионе.
— Раскроете секрет, где и кем сейчас работаете?
— Я предпочитаю пока об этом не говорить. А зачем? Есть такие люди, которые все переворачивают с ног на голову. Не хочу давать им повода для упражнений в своих умениях. Иначе может получиться, как с Бахом.
— Тогда только ленивый не написал о том, что уполномоченный по правам ребенка в Саратовской области против великого композитора. Что, по словам Юлии Ерофеевой, от Баха у детей болит голова. Хотя, признаться, когда я учился в музыкальной школе, у меня у самого от некоторых его произведений голова раскалывалась...
— Смысл был другой, и слова другие. На самом деле обсуждался вопрос, как и что необходимо преподавать детям. Я привела пример того, как не надо делать. Неправильно, когда первоклассникам на самом первом уроке музыки на полную громкость включают фуги Баха. На мой взгляд, подобного делать не надо. Это все равно, что первокласснику начать преподавать математику с тригонометрии. Ребенок должен быть готов к восприятию материала. В этом плане и был приведен пример. О том, как можно на первом уроке вообще отбить желание заниматься тем или иным предметом. Никто не против классики, не против Баха, просто всему свое время. Можно было Чайковского включить: "Щелкунчика", "Лебединое озеро". Совсем другая музыка, более понятная для маленьких детей и легко воспринимаемая. А потом можно когда-нибудь и к Баху перейти.
— А почему выворачивали тогда ваши слова наизнанку?
— У нас так происходит: "Дайте человека, а уж выставить его дураком мы постараемся". Другой темы, наверно, не было. Когда действительно есть что гадкого написать про человека, пишут не на одну тему. А здесь решили воспользоваться случаем, чтобы придраться, и топтались на одном и том же. В комментариях, например.
— Вы имеете в виду форумы под статьями на информационных сайтах?
— Да. Я не всегда про себя читаю, потому что просто неприятно. Посмотрите, что там обсуждается. Фигура, например. Или там выражение лица. Я из этого делаю только один вывод: к самой работе придраться нет повода.
— Кстати, по поводу фигуры. Вы появлялись в довольно интересных кофточках, на мероприятиях вас фотографировали, и после этого форумы разрывались от комментариев. Не мешало это в работе?
— Веселило это. Самое первое время, как только меня назначили на должность, кофточка не понравилась моя… Кофта, кстати, из натурального шелка, из очень дорогого магазина была. Но дело не в этом, это все ерунда. Я так считаю: если про меня напишут какую-то гадость, то хотя бы про кого-то другого не напишут. Тоже польза (смеется).
— И не сказывалось такое внимание на работе?
— Те люди, которые обращались ко мне за помощью, они это не читают. Эти форумы читает тот, кто пишет, и тот, кто заказывает. Или тот, кому нечем заняться и компьютер перед глазами. Те люди, которые приходили за помощью, не имели такой роскоши, как свободное время. Потому что у них другие проблемы. У многих и компьютеры отсутствуют. Единственное, что делали эти комментарии — портили настроение.
— То есть не было какой-то намеренной атаки, чтобы вынудить вас, например, что-то сделать?
— А что можно вынудить сделать, покритиковав кофточку? Вынудить купить другую или что? Цель же какая-то должна прослеживаться. Может, кому-то приятно портить настроение другим.
— Когда вы работали детским правозащитником, насколько полномочия позволяли решать поставленные задачи?
— Полномочий было достаточно. К сожалению, не все я успела сделать, потому что какие-то проблемы имели застарелый характер, какие-то возникали по ходу работы. Но когда я поработала некоторое время, очень многие проблемы уже можно было решить одним телефонным звонком. Стало гораздо легче. Надо сказать, что основная масса проблем имеет субъективный характер. Когда конкретное должностное лицо не помогло, не захотело или не успело принять меры.
— Тот самый телефонный звонок поступал руководителю такого человека?
— Иногда и самому должностному лицу. Оперативно можно было решить возникшую проблему. Но опять же не так: иди и сделай. Нет, человеку надо объяснить в чем он ошибся, в чем не прав.
— Шли на контакт? Слушали?
— Да. Первый год было очень тяжело, а потом мне удалось наладить очень даже хорошие отношения со всеми органами власти. Очень легко стало работать.
— Кстати, летом этого года у нынешнего уполномоченного по правам ребенка в Саратовской области Татьяны Загородней журналисты спросили: "Что ваша предшественница успела сделать за пять лет?" Она довольно скупо ответила. Как раз про эти налаженные контакты с органами власти и про то, что была создана система работы с обращениями граждан. Она сказала что-то вроде: "А все остальное будем делать мы". Действительно вклад в общее дело был таким?
— Вы знаете, новому человеку трудно разобраться в том, что было сделано до него. Поэтому у меня никаких претензий к ней нет. Ну сказала она и сказала. Лучше всего, конечно, мою работу могут оценить люди, которым была оказана помощь. А их немало. В этом случае я не могу к себе какие-то претензии предъявлять, потому что знаю: если чем-то занимаюсь, то делаю это добросовестно. И за каждое свое слово и действие несу ответственность. Меня так учили семья и школа. Я считаю, что людям моего поколения, которые ходили в школу в советское время, им гораздо проще. А молодежи, которая училась в переходный период, ей пришлось очень тяжело. Потому что тогда старые авторитеты ушли, а новые еще не появились.
— Сейчас возвращаются к советскому опыту, хотят создать школьные движения. Что-то вроде пионерии, комсомола...
— Думаю, очень хорошо, что заговорили о создании детских организаций. Дело не в пионерии или комсомоле. Дело в том, что когда отсутствует положительная идея, на ее место приходит отрицательная. Найдутся люди, которые научат плохому. Пустоты в мире не бывает. Поэтому государство, конечно, правильно озаботилось. Конечно, гораздо раньше это можно было сделать.
— Но у нас часто бывает так, что на федеральном уровне выдают какую-то умную идею, а на местах ее извращают до такой степени, что получается что-то плохое. Даже вот в таких случаях, как подготовка к встрече первых лиц. Когда к нам Путин или Медведев приезжают в Саратов, тут начинают быстренько прибираться, под проливным дождем асфальт кладут. Не получится ли с этими движениями такой же показухи? Когда из-под палки детей соберут, скажут: "Будете стоять, флажками махать и улыбаться".
— Я позволю себе напомнить, что бывало такое и в советское время. Если я не ошибаюсь, когда к нам приезжал Брежнев, дорогу на улице Танкистов (тогда она называлась Высокая) всю заделали, вместе с канализационными люками. Причем не смешная ситуация получилась, потому что потом, когда в этом районе начался пожар, не могли его потушить. Гидранты оказались под асфальтом. То есть такое не только сейчас происходит, это просто человеческая сущность. Людям присущи как хорошие черты, так и плохие. В том числе и лень. Лень делать и лень думать о последствиях.
— Как же избежать такого отношения в случае с детскими движениями?
— Здесь нужно правильно организовать работу. Если выгонять детей на улицу с барабаном на шее, то едва ли добьешься чего-то хорошего. Это как с уроками музыки, о которых мы говорили. Нужно заинтересовать детей, дать им, прежде всего, четкую цель. Они намного больше, чем взрослые, нуждаются в ясности действий и поступков. Те, у кого есть дети, наверное, замечали, что если ребенку просто скажешь: "Одевайся, пошли!" — то он испугается, не поймет, что происходит. А если ему все объяснить, то он спокоен и идет с удовольствием. Так и здесь — должны быть ясны цели.
— Как вы относитесь к тому, что в Саратове закрылся последний детский дом? Мы много писали на эту тему, в интернете огромная подписная кампания была организована, там сотни тысяч подписей в защиту детдома № 2. Сейчас, если даже сироту выявляют в областном центре, его увозят в один из районов, где такие учреждения сохранились.
— Еще в самом начале, когда этот вопрос впервые был озвучен несколько лет назад, у меня сформировалось твердое мнение. Оно было тогда, есть и сейчас. Детский дом существует не для того, чтобы его директор и сотрудники радовались тому, что дети называют их мамами. Это не та цель, которая преследуется направлением ребят в детский дом. Нужно четко понимать, что это временное убежище, вынужденная мера для ребенка, который не может оставаться в своей родной семье. Поэтому гордиться тем, что дети там по двадцать лет находятся, называют сотрудников "мама" и поэтому пусть детдом будет вечно — это неправильно. Ведь эта "дневная мама" после работы возвращается в свою семью, а ребята остаются все теми же детдомовцами. Но стоит помнить, что они не в меньшей степени нуждаются в семье, любящей, отзывчивой, постоянной. Детский дом — это место, где ребенку должны помочь обрести семью. Если смотреть именно с этой точки зрения, то всю проблему можно увидеть в другом ракурсе. Возникает вопрос: почему так мало детей уходит оттуда в семьи? Учреждение все-таки находится в областном центре, здесь населения гораздо больше, чем в районах. Здесь даже чисто математически больше вероятность найти потенциальных родителей для воспитанников.
— То есть работа не была нормально налажена?
— Нет. Работа шла, я не говорю — нормально или нет. Просто, защищая свое место работы, руководство детдома использовало не те аргументы. Если человек начинает манипулировать детьми, это, на мой взгляд, неправильно и недопустимо. Представьте, если бы у меня заканчивался срок полномочий, а я бы начала бегать по СМИ, кричать, что я самый лучший сотрудник, и пытаться таким образом надавить на депутатов, на губернатора. Это неправильно. Нельзя, чтобы преобладали личные интересы, пускай даже очень важные, ведь в наше время потерянное место работы — большая проблема. Но в первую очередь необходимо думать о детях. Это моя точка зрения.
— Но от закрытия этого дома дети едва ли выиграли. Во всяком случае те, которых отправляют куда-то на выселки.
— Как я понимаю, детский дом не закрыт. При нем был открыт очень важный центр помощи лицам, желающим усыновить детей. Подготовка приемных родителей — это очень важно, особенно если вспомнить основную цель детского дома. Ну а подписи в интернете… Понимаете, любую проблему можно представить в разном свете. Когда добрые, душевные люди читают о том, что закрывается учреждение, конечно, они проголосуют против. Это хорошо. Это показывает, что есть большое количество людей, неравнодушных к детским проблемам. Но иногда, к сожалению, не зная ситуации, эти люди заблуждаются. Их вводят в заблуждение.
— У нас в последнее время много всего запрещают для того, чтобы защитить детей. Например, ввели маркировку печатной продукции. Пытались законодательно запретить курить в машине, в которой находятся дети. Что, по вашему мнению, нужно еще запретить, чтобы детям хорошо жилось в Саратове и вообще в России?
— Вопрос немного не так поставлен. Не "что надо запретить", а "что надо сделать". В первую очередь необходимо помочь взрослому населению осознать, какой опасности они подчас подвергают детей. Чтобы люди понимали, что нельзя выдыхать табачный дым в лицо детям, что нельзя возить ребенка в автомобиле непристегнутым… В людях накрепко засела такая формулировка: "Если нельзя, но очень хочется, то можно". Нам нельзя просто запретить. Надо разъяснять и рассказывать. Объяснять последствия. Я до сих пор этим занимаюсь.
— Татьяна Загородняя сейчас, похоже, объявила войну куклам, Монстрам Хай или еще каким-то. Якобы они влияют на рост подростковой преступности. Доходит уже до предложений вводить цензуру на игрушки. Причем уполномоченная показывает картинки кукол, явно хэллоуиновских, для взрослых. И говорит, что это вроде как дети все покупают. Хорошо еще, пока резиновых кукол из секс-шопа никто не демонстрирует. Насколько, по вашему, стоит углубляться в борьбу?
— Вы вспоминали про маркировку товаров. Думаю, не лишним будет предупреждать людей о том, что определенные игрушки не для ребенка, ему их покупать нельзя. И было бы правильным, если бы продавцы тоже разъясняли: "Эта кукла — для взрослых, а эта — для такого-то праздника". Вообще, не очень последовательно получилось. Сначала наше государство позволяет отмечать Хэллоуин, против чего я всегда выступала, торговые сети начинают зарабатывать на этом очень большие деньги, а потом вдруг говорят: эти куклы покупать нельзя. Продавать можно, а покупать — нет. А вообще, может быть, стоит вспомнить о том, что у нас много своих хороших праздников?
— Не так давно началось обсуждение еще одной идеи, как защитить детей. Чтобы ребята не становились преступниками, школьников предложили водить на экскурсии в следственные изоляторы. Мол, увидят, как там плохо, и не выберут себе скользкую дорожку. Как относитесь к такой инициативе?
— Я думаю, что более важно показать детям что-то хорошее, чтобы они к этому хорошему стремились. Хотя иногда эта тюремная романтика, появившаяся в некоторых кругах, на самом деле может сформировать в подростке притягательность. Некоторым, возможно, необходимо заглянуть туда, посмотреть, что там происходит.
— А это, напротив, не укрепит положительное отношение к той самой романтике? Например, увидят там каких-то накаченных мужиков в татуировках…
— Да нет, подождите. Я не думаю, что предлагается показывать накаченных мужиков. Скорее всего, имелась в виду сама ситуация замкнутого пространства. Не надо никаких мужиков. И взрослому человеку иногда необходимо понять, что это такое — раз в день выходить на свежий воздух. Когда за тобой закрывается дверь камеры и ты понимаешь, что нельзя просто взять и выйти. Нельзя позвонить близким, знакомым, когда захочется. Нельзя съесть то, что хотелось бы. Это не значит, что всех надо водить в СИЗО и показывать постояльцев. Но некоторым, наверное, полезно понять, что тюрьма — это не только тюремная романтика, но еще и закрытые двери и окна с решетками.
— Получается, когда в СИЗО приходит уполномоченный по правам человека, ему показывают, как там все хорошо. Ведь он защищает интересы тех, кто там содержится. А уполномоченному по правам ребенка предлагают водить туда детей и показывать, как все, наоборот, плохо. Такая интересная ситуация.
— На самом деле, я в свое время посещала СИЗО и детскую колонию, когда она была здесь, на территории Саратовской области. Посещала детскую колонию в Самарской области, где сейчас наши дети отбывают наказание. Следила за соблюдением прав ребят. Поэтому вы напрасно думаете, что уполномоченный по правам ребенка существует только для того, чтобы напугать.
— К вам продолжают обращаться?
— За консультациями. Я просто такой человек… Правозащитник, тем более детский, это не столько должность, сколько состояние души. И сейчас не могу пройти мимо, если вижу, что права ребенка нарушаются или существует какая-то опасность. До сих пор звоню в комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав в Саратове. У меня с ними очень хорошие отношения.
— О каких случаях идет речь?
— Например, еду по Саратову, вижу огромную яму, ничем не огороженную. Дети рядом бегают, камни и палки туда кидают. Это что значит? Что следом за камнем туда может и ребенок свалиться. Явная опасность.
— Реагируют на такие сообщения?
— Конечно. Я привыкла доводить дело до конца.
Интервью с уполномоченным по правам ребенка в Саратовской области Татьяной Загородней вы сможете прочитать на следующей неделе.