Наше издание рассказывало о том, что представители энгельсской частной клиники обратились к журналистам за помощью. Они отметили, что опасаются необоснованного обвинения врачей в гибели шестимесячной девочки, произошедшей более двух лет назад. Начальник следственного отдела города Энгельса СУ СК России по Саратовской области Андрей Морозов, до которого при подготовке публикации не смог дозвониться корреспондент, воспользовался правом на ответ и рассказал о том, как проводится расследование этого резонансного дела.
Напомним, маленькая девочка трагически скончалась 28 июля 2013 года в лечебном учреждении Пензы. До этого она длительное время наблюдалась в муниципальных больницах Саратовской области, а также проходила ультразвуковое исследование сердца в одной из частных клиник города Энгельса. Причиной смерти стал врожденный порок сердца, который медики не сумели своевременно выявить.
О своих опасениях заявила врач-узист Любовь Королькевич, которая отмечала, что не имела возможности диагностировать страшную болезнь у младенца, но сейчас якобы может стать крайней в этом деле. В то же время к муниципальным учреждениям, по ее информации, у следствия особых вопросов не возникает.
— Королькевич находится в статусе свидетеля, — рассказал начальник следственного отдела Андрей Морозов. — Все, что говорится в статье, в принципе правда. Но в том ключе, в котором изложено… Читатель может подумать, что на милую, красивую девушку просто возлагают вину.
Андрей Алексеевич объяснил, почему расследование идет уже два года. После того как было возбуждено уголовное дело, следователи назначили экспертизу в Саратове. Потом провели еще две — в Российском центре судебной медицины в Москве и в аналогичном учреждении в Санкт-Петербурге.
— В настоящее время, поскольку дело очень сложное, проводим еще одну экспертизу в ином субъекте, который пока нельзя называть. То есть, пока не окончены все эти мероприятия, мы не можем сказать, есть ли чья-либо вина в случившейся трагедии или ее нет, — отметил Морозов. — Я не понимаю, с чем связано напряжение, возникшее в частной клинике. Они что, хотят, чтобы мы их не допрашивали даже? Королькевич говорит, что два года в стрессе. Понятно, почему стресс — произошла трагедия. Но она за эти два года была допрошена у нас всего три раза. Когда мы получаем результаты экспертизы, мы вызываем врачей и задаем им четкие, конкретные вопросы, относящиеся к этой экспертизе. Понятно, если бы было 20 или 30 допросов, они бы проводились ежедневно или в ночное время суток… Но ничего такого не было. Ничего лишнего никто не делал. Когда погиб ребенок, думать о том, что тебя даже никто не станет допрашивать — по меньшей мере неправильно.
Андрей Морозов отдельно рассказал о том, как проводились допросы Королькевич и зачем перед одним из таких допросов он лично общался с врачом. Сама Любовь Сергеевна заявляла о том, что почувствовала некое давление со стороны следствия. Ей показалось, что вопросы были составлены таким образом, что ответить на них было сложно, а сам Морозов якобы говорил с ней туманно, чуть ли не предлагая сознаться в преступлении.
— На самом деле были четкие, короткие вопросы и ее стопроцентные ответы, — подчеркнул начальник следственного отдела. — Из ответов видно, что она поняла каждое слово вопроса. Она очень хорошо с адвокатом отвечала... Я говорил не туманно во время той беседы, юридическим языком, абсолютно без лишних слов. Мне никто не запрещает провести беседу перед допросом, это та же форма приема граждан. Я объяснил, что у нас есть заключение эксперта, рассказал основные позиции экспертизы. Целью общения было разобраться в ситуации самому и объяснить тем, кого будут допрашивать, все юридические тонкости.
Тем не менее, как признает собеседник, возникло некое недопонимание между сторонами. Андрей Морозов не исключает, что происходит это из-за специфики работы врачей — творческих личностей, далеких от юриспруденции.
— Частная клиника всячески пытается представить, что есть вина муниципальных учреждений, — продолжил он. — Действительно, в экспертных заключениях говорится о том, что недостатки в лечении были — неполно был выставлен диагноз. То есть муниципальные клиники в самом начале, когда ребенок родился, не выявили порок сердца. Там не делалось исследование, и это определенное нарушение. В следственном комитете не врачи работают, поэтому мы и проводим многочисленные экспертизы. И вот в заключениях говорится, что основной причиной позднего диагностирования порока сердца являлось ошибочное заключение УЗИ. То есть муниципальные клиники не выявили своевременно, а в частной — ошиблись. У тех, кто в первый месяц не выявил, можно говорить о признаках халатности. Они провели ряд исследований, но главные не провели. В детской поликлинике девочке поставили другие диагнозы, которые являлись правильными, но были не полными. У них ответственность есть, но говорить о халатности или неосторожном убийстве очень сложно. А в случае с частной клиникой — ребенку проводилось конкретное исследование именно сердца, и не выявили порок. Эксперты указывают, что это дефект диагностики. И сообщают, что имелась реальная возможность для выставления правильного диагноза.
Кроме того, начальник следственного отдела отметил, что узист частной клиники в своем заключении после проведения исследования указала на необходимость УЗИ-контроля через 4-8 месяцев.
— Понятно, что от таких рекомендаций мать расслабилась, — считает Морозов. — Она приходит в частную клинику, ожидая, что здесь суперсовременное новое оборудование, а ей пишут, что с сердцем у ребенка все нормально, и указывают довольно длительный срок, через который нужно проходить очередное обследование. Теперь Королькевич говорит о том, что она якобы допустила техническую ошибку — вместо "недель" написала "месяцев". Ей следователь в ходе допроса задала вполне конкретный вопрос: "Что вызвало такую ошибку и как часто подобные ошибки бывают у вас в практике?" Разве это непонятный, туманный вопрос? Нет. Вот какой был ответ: "Такая ошибка произошла, так как во время рекомендаций я объясняла Усовой, что я видела при УЗИ, что мне не нравится цвет кожи ребенка… Такие ошибки у меня не часто".
Собеседник также рассказал, как врач-узист объяснила то, что не увидела в ходе исследования порок сердца у младенца. Она, в частности, сослалась на отсутствие специального оборудования. В ответе говорилось следующее: "У меня был аппарат скринингового класса, который не соответствовал экспертному классу. Кроме того, ребенок находился в беспокойном состоянии, у него были маленький вес и одышка. Учитывая все эти факторы, в момент проведения мною исследования рассмотреть клапаны было затруднительно". На вопрос следователя: "Предупреждали ли вы Усову о том, что аппарат, с помощью которого вы проводите исследование, не соответствует экспертному классу?" — Королькевич ответила отрицательно.
— И тут возникает вопрос: кто станет проводить исследование в частной клинике, если ему скажут, что на имеющемся там аппарате не видны клапаны сердца? — отметил Андрей Морозов. — Следователь также спросила у нее, поставили ли в известность Усову о том, что при помощи имеющегося аппарата невозможно рассмотреть клапаны сердца при небольшом весе ребенка и в беспокойном состоянии? Она ответила следующее: "Я считаю, что Усову предупреждать не должна была. Я провожу скрининговое исследование сердца. Глубокую оценку делают в специализированных кардиологических центрах. Если бы я выявила патологические признаки, я бы направила для проведения обследования в более специализированное учреждение".
Как бы то ни было, начальник следственного отдела подчеркнул, что выводы можно будет делать лишь после того, как будут готовы все результаты назначенных экспертиз. Что же касается опасений частной клиники по поводу предвзятости расследования или даже возможной попытки рейдерского захвата, то Андрей Алексеевич заверил, что ничего подобного нет.
— Я не понимаю, почему они обращаются во все органы. Что сделал не так следственный комитет? Что мы сделали? Мы допросили людей, изъяли медицинскую документацию и назначили экспертизы. Это все наши действия. В чем здесь какое-либо воздействие? У нас всегда по каждой смерти несовершеннолетнего проводится проверка, где бы эта смерть ни произошла. Эти смерти случаются и в других клиниках, естественно, и в муниципальных тоже. В чем непонимание наших действий в этом случае? Кто скажет матери погибшего ребенка, что никто не виноват? Мы пытаемся установить истину этими экспертизами. За два прошедших года никому так и не предъявлено обвинений — ни Королькевич, ни кому-то другому. Нет никакой ангажированности. Мы не имеем никакого отношения к хозяйственной деятельности клиники. Действуем исключительно исходя из заключений экспертов, — отметил Андрей Морозов.
Мы продолжим следить за развитием событий.