Кулинарная изнанка изгнания

21 апреля 2016, 13:40
Кулинарная изнанка изгнания
Три десятилетия назад в США была написана знаменитая поваренно-эмигрантская книга

Было время, когда имена авторов этой книги Петра Вайля и Александра Гениса наш соотечественник мог найти только в самиздате и "тамиздате" или услышать сквозь скрежетание глушилок на волнах Радио Свобода. К середине 80-х два бывших рижанина стали в США видными русскоязычными публицистами, литературоведами, культурологами и политологами; вместе с Сергеем Довлатовым они выпускали газету "Новый американец". Благодаря горбачевской оттепели и, как следствие, яковлевской гласности произведения Вайля-Гениса (выступающих "то вместе, то поврозь, а то попеременно") стали постепенно возникать и в нашей прессе: сперва в "Независимой газете" и отдельных толстых литературных журналах, потом повсеместно.

Итак, Петр Вайль и Александр Генис, друзья Бродского и сотрапезники Довлатова, писали обо всем на свете темпераментно, ехидно, смело, задиристо, подчас весьма талантливо и даже если не всегда глубоко, то всегда остро и легко. Сочинения задорной парочки многим из совграждан успешно помогали таким образом преодолевать навязшие в зубах старые совковые стереотипы (от литературных и общекультурных до политических и поведенческих), чтобы по ходу дела не сотворить себе новых.

Произведения двух "новых американцев", популярные среди русско-еврейской эмиграции, пришлись по вкусу интеллигентам и по эту сторону Атлантики. Вскоре на российских книжных прилавках возникли книги обоих соавторов: сперва у нас выпустили их "Родную речь" (весьма нетрадиционный и увлекательный экскурс в мир русской классики), потом "Американу" (взгляд на США глазами эмигрантов), несколько позже —обширный труд под названием "Шестидесятые" (попытка окинуть мысленным взором эпоху, возникшую при Хрущеве и угасшую при "дорогом Леониде Ильиче").

Лишь одно, наиболее известное за рубежом произведение двух соавторов, написанное в 1986 году, не могло быть издано в России до середины 90-х. Дело было отнюдь не в цензуре, скорее в авторской самоцензуре. Книга предназначалась читателям, живущим за пределами СССР; в нашей же стране она до определенного времени была просто бесполезна и даже вредна, поскольку провоцировала ненужные мечтания и спазмы в желудке.

Ну посудите сами, КАКИЕ чувства у гражданина, отоваривающего талоны в продмагах, могли пробудить пассажи типа: "Фунт мяса крабов (не из банки —в приличном рыбном магазине продают уже готовый продукт crabmeat) смешать с двумя мелко нарезанными стеблями сельдерея, 1,5 ст. ложки мелких каперсов и мякотью двух плодов авокадо (выбирать мягкие, чтобы продавливались пальцем), чуть поперчить, но не солить"? Злость и больше ничего.

Авторы это понимали отлично. Только в пору исчезновения всех и всяческих дефицитов, кроме дефицита денег, книга под названием "Русская кухня в изгнании" могла увидеть свет и у нас. Это произведение изначально не являлось поваренной книгой в чистом виде. Скорее это сочетание двух трудносоединимых жанров —милой беседы на кухне (о политике, об Америке, о женщинах и т.п.) и сборника любопытных кулинарных рецептов. Своего читателя авторы идентифицировали как "скромного труженика-интеллектуала, всегда готового к эксперименту". По мнению авторов, именно кулинарные традиции оказывались теми наикрепчайшими узами, которые связывали эмигранта с оставленной родиной, хотя, как известно, Отечество невозможно унести с собою на подошвах сапог, ностальгию может слегка приглушить умно составленное родное меню. Потому-то соавторы-эмигранты и стали помимо прочего еще и недурными кулинарами: увы, "чтобы насладиться русской кухней, надо попасть в изгнание". Впрочем, уже в год выхода первого российского издания эмигрантское гастрономическое наслаждение могли разделить и гурманы метрополии, были бы деньги, свободное время и желание экспериментировать у плиты.

Главное кулинарно-публицистическое произведение наших соавторов строилось на двух важнейших постулатах. Первый: "Культура еды говорит о человеке больше, чем эрудиция и умение пользоваться носовым платком". Второй: "Лучше не есть вовсе, чем есть без аппетита и интереса". А поскольку возможность "не есть вовсе" для нормального человека начисто исключена, авторам ничего не оставалось, как всеми силами стимулировать читательский аппетит, попутно не забывая и о читательском интересе. Искусство гастрономии здесь умело вписывалось в общекультурный контекст — так, что внимание к потребностям желудка не выглядит чем-то низменным, лежащим далеко за пределами понятия "духовность". (Недаром автор предисловия к первому изданию, поэт и литературовед Лев Лосев так много внимания уделял теме еды в русской литературе от Державина и Пушкина до Солженицына.)

Каждая из сорока четырех глав, составлявших книгу, была посвящена какой-нибудь одной теме — щам, котлетам, рассольнику, грибным блюдам, картошке, ухе, салатам et cetera. Некоторую сухость рецептов авторы обильно разбавляли околокулинарным трепом, возбуждающим аппетит, либо ценными сведениями об истории русской кухни ("вилки появились на Руси на четыреста лет позже ложек"). Время от времени господа сочинители приостанавливали плавное течение рецептов, чтобы посвятить главку-другую какой-нибудь животрепещущей проблеме.

В выборе тем "лирических отступлений" соавторы оказывались практически всеядны. То они рассматривали кухонные вопросы в свете проблемы женской эмансипации (и тогда читатель узнавал, почему, по мнению писателей-кулинаров, лучшие повара — мужчины). То соавторы дружно клеймили позором русский раздел тогдашнего "Международного гастрономического путеводителя" (безграмотному мистеру Квентину Крю доставалось на орехи). То текст книги превращался в настоящий стихотворный гимн во славу русско-американской кулинарной конвергенции. В финале соавторы из своего американского далека грезили о таких фантастических явлениях, как "стейк из Харькова, белый налив авокадо, массачусетский борщ, астраханский банан"...

И вот почти все свершилось: в постсоветской России книга стала не только литературным произведением, но и реальным кулинарным подспорьем для читателей. Прошло еще несколько лет, дуэт распался. И хотя реальность требовала нового издания, существенно дополненного (176 страниц уменьшенного формата — уже слишком мало), соавторы не решились заново переписывать "Русскую кухню в изгнании". В 2009 году Петр Вайль скончался, а за три года до этого печального события Александр Генис написал новую книгу — "Колобок. Кулинарные путешествия". В России она вышла в свет в 2006 году, то есть через два десятилетия после того, когда была создана первая кулинарно-эмигрантская книга.

"Много лет назад, путая ностальгию с похмельем, мы с Вайлем написали кулинарную книгу... — вспоминал автор "Колобка". — В эмиграции ее приняли за исторический роман, в России — за научно-фантастический, и только на деловитом Востоке "Русскую кухню в изгнании" посчитали годной к применению и перевели на японский..." В "Колобке" отчасти продолжена важная для первой книги тема —кулинария и культура. Есть тут, например, целое исследование "Писательская кухня"— о степени внимания или невнимания писателей разных эпох и стран к меню персонажей. Есть замечательное эссе "Красный хлеб"— о том, чем питались герои утопических романов, созданных в России в предреволюционные годы... И все-таки главное и почетное место в "Колобке" занимает раздел "Открыв рот"— обстоятельнейшее описание кулинарных путешествий автора по свету, от южных гор до северных морей.

"Проведя лучшую, хотя, к сожалению, не бОльшую часть жизни за столом, я давно убедился в том, что вкусная еда дарит нам ту же эйфорию, что и благородная выпивка..."— пишет Александр Генис. Отдадим должное автору: в гастрономических пристрастиях он —либерал без берегов. Ему внятно все, он стремится всякую истину попробовать на зуб и лишь тогда признать ее или отвергнуть.

"Дома мы едим, потому что хочется, в пути — еще и потому, что интересно, —отмечает автор в преамбуле к своему труду. — Транзит обостряет вкус. Для любознательного путника аппетит — могучее орудие познания... От других путевых очерков эти записки будут отличаться тем, что в далекие и близкие страны мы проникнем через их застольные традиции и пристрастия... Появляясь на столе, как на арене, чужеземные блюда представляют не только себя, но и породившую их историю с географией".

Вместе с тем автор вовсе не боится гастрономических банальностей и не щеголяет нарочитой экзотикой. Говоря об Италии, Александр Генис пропоет гимн макаронам (они же pasta), а в Турции расскажет о кофе ("Придумав кафе на открытом воздухе, турки довели приготовление этого напитка до такого совершенства, за которым может следовать только падение в пучину растворимого кофе и прочих глупостей"). В Шотландии писатель поднимет на пьедестал обычную, казалось бы, овсянку ("Ее нужно полчаса варить на малом огне из цельных зерен. Только тогда овес отдаст тот нежный аромат орехов, который жалко перебивать сахаром, вареньем или даже маслом"). В Португалии будет помянута восхищенным словом соленая треска бакалао. В Японии нам расскажут истинную правду о суши ("Запад не разобрался в сути: главное в суши не рыба, а короткий, сваренный с уксусом и остуженный веером рис"). В Грузии автор приобщит нас к подлинному харчо, в Марокко найдет хариссу — "жгучую, как белое солнце пустыни, приправу из чеснока, кориандра, тмина, мяты и всех сортов перца, включая бешеный кайенский"). И так далее, всего на карте Александра Гениса 24 кулинарных эпицентра...

Сегодняшний читатель живет в странную эпоху: похоже, что кулинария (как в старые недобрые времена) вновь смыкается с политикой. Если в годы молодости авторов через железный занавес не пропускали людей, то теперь гражданам не возбраняется путешествовать, зато некоторые продукты, в том числе и упомянутые авторами, уже объявлены в нашей стране нежелательными иностранцами, персонами non grata. Их уже снова не найдешь на российских прилавках. Очень хочется надеяться, что к сорокалетию выхода "Русской кухни в изгнании" она опять не сменит жанр и снова не превратится из "руководства к действию" лишь в экзотическую литературу. В конце концов, научной фантастики на книжных полках ныне полным-полно, а хорошие кулинарные книги, написанные со вкусом, все наперечет.