Шура Балаганов из Октябрьского райкома

19 июня 2016, 10:47
Шура Балаганов из Октябрьского райкома
Борис Донецкий
"Самозванство и шарлатанство было налицо, но для очистки совести уголовный розыск запросил Москву и Саратов, откуда выдан членский билет, о личности этого гражданина"

Несколько лет назад архитектор и краевед Борис Донецкий издал книгу "По саратовским следам "Золотого теленка". На протяжении нескольких десятилетий Борис Николаевич собирал сведения, указывающие на то, что знаменитый сатирический роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова мог быть основан "на материале" нашего города, а Арбатов — это и есть художественное преломление Саратова периода угара нэпа.

В качестве доказательств Борис Донецкий приводит упоминания о том, что Ильф дважды бывал в нашем городе в 1925 году. Причем один раз посетил он наши края не как-нибудь, а будучи журналистом газеты "Гудок", освещал тираж IV крестьянского выигрышного займа, путешествуя на агитационном пароходе "Герцен" по Волге. К слову, в другом знаменитом произведении Ильи Ильфа и Евгения Петрова — "Двенадцати стульях", — написанном спустя два года после посещения Саратова, Остап Бендер и Киса Воробьянинов катались на "тиражном" пароходе "Скрябин".

"Узнаю брата Колю!"

Между Арбатовом "Золотого теленка" и Саратовом середины 1920-х Борис Донецкий нашел немало параллелей. К примеру, прототипом Адама Козлевича мог стать один из механиков, работавших в модерновом гараже Иванова и Соколова на улице Московской, 116. Фамилию "великому комбинатору", по мнению Донецкого, мог дать купец Андрей Бендер, чей торговый дом ныне занимает мэрия. При советской власти от знаменитого предпринимателя, занимавшегося торговлей сарпинкой, осталось разве что напоминание, которое могло броситься внимательному гостю в глаза, — вывеска "Торговый дом "Андрей Бендер и сыновья" на фасаде дома со львом на Первомайской, 78, которая аж до 1960-х годов проступала сквозь слои краски и штукатурки.

Множество похожих с описанными в сатирическом романе учреждений и событий могло происходить на нынешнем проспекте имени Кирова (в 1920-е — улица Республики), в сквере Липки ("Бульвар молодых дарований") и бывшем Доме офицеров. В последнем ныне расположился Дом работников искусств, а когда разворачивались события "Золотого теленка", здесь был Народный дворец. Именно в нем проходили торжественные мероприятия в рамках саратовского этапа лотереи, которую как журналист освещал Ильф в 1925 году. По мнению Бориса Донецкого, это здание на улице Соборной в "Золотом теленке" могло превратиться в арбатовский исполком, куда "молочный брат" Остапа Бендера Шура Балаганов и гусекрад Паниковский отправились клянчить деньги под видом сына лейтенанта Шмидта. Фамилия знаменитого участника севастопольского восстания 1905 года могла прийти авторам книги в голову в связи с тем, что в 1920-е годы в Саратове еще была на слуху память о семейном клане его тезок — купцов и промышленников Шмидтов, оставивших в напоминание о себе целый ряд интереснейших особняков и готических мельниц в промзоне, растянувшейся вдоль Волги.

Казалось бы, подобных совпадений может быть множество и они могут быть чисто случайными, что никак не связывает Арбатов с Саратовом, как полагают некоторые критики краеведческого исследования Бориса Донецкого. Однако не только в книге "По саратовским следам "Золотого теленка" можно найти интересные совпадения, но и в саратовской прессе 1920-х. В старых подшивках нам удалось найти еще один забавный штрих, перекликающийся с романом Ильфа и Петрова. Штрих, который имел место за два с половиной года до выхода сатирического романа в свет, но через три года после визита одного из его авторов в Саратов, а именно летом 1928 года. Однако событие, о котором речь пойдет ниже, было довольно резонансным, посему не исключено, что про него писала и центральная пресса, откуда авторы "Золотого теленка" могли узнать и творчески преломить его в сюжетную линию книги.

Итак, в 1928 году в целом ряде советских городов произошла серия комично-криминальных эпизодов, главным режиссером и одновременно актером которых стал саратовский комсомолец Гребенщиков. Этот молодой человек имел все шансы стать прототипом "сына лейтенанта Шмидта" Шуры Балаганова. Только вот представлялся саратовский мошенник потомком не давно погибшего офицера-бунтовщика, а здравствующего на тот момент наркома иностранных дел Георгия Чичерина.

Как писала 5 сентября 1928 года краевая газета "Поволжская правда", семнадцатилетний комсомолец Гребенщиков до 5 июля работал заведующим общим отделом Октябрьского райкома ВЛКСМ. Но в указанную дату, присвоив около 30 рублей райкомовских денег, он исчез, а спустя некоторое время в Ростове-на-Дону, Новороссийске и Новочеркасске объявился под именем Лев Георгиевич Чичерин. На это имя он имел удостоверение, членский комсомольский билет и другие необходимые документы.

В Новочеркасске "Лев Чичерин" пришел в райком комсомола и подал заявление, в котором указал, что чек, выданный на 250 рублей в госбанк его отцом, просрочен, а посему он его отправил для продолжения срока, а пока просит заимообразно 25 рублей. "Проситель держался очень развязно, подозрительно часто употребляя фразу "мой папаша", — отмечается в статье "Поволжской правды".

В райкоме в "сыне Чичерина" усомнились и отправили его в уголовный розыск для установления личности. "Самозванство и шарлатанство было налицо, но для очистки совести уголовный розыск запросил Москву и Саратов, откуда выдан членский билет, о личности этого гражданина. Из Саратова сообщили, что, вероятно, задержанный является комсомольцем Гребенщиковым, похитившим в райкоме бланки билетов и штампы"",— продолжаем читать газету "Поволжская правда".

При обыске у Гребенщикова были обнаружены документы как на его настоящее имя, так и на выдуманное. Некоторое время молодой человек утверждал, что он настоящий Чичерин, в доказательство чего написал письмо к "папе" и телеграмму к Николаю Бухарину следующего содержания: "Редактору "Правды" Бухарину, Коля, пришли распоряжение об освобождении меня". (Сразу вспоминается знаменитая фраза Балаганова: "Узнаю брата Колю!")

"Чтобы легче пробраться за границу"

После того как органы НКВД получили данные из Москвы и Саратова, "сын Чичерина", как теперь сказали бы, раскололся. В показаниях милиционерам саратовский комсомолец рассказал умопомрачительную историю:

"Я работал заведующим общим отделом райкома комсомола, получая жалованья 43 рубля в месяц. Положение заведующего общим отделом и получаемая ставка меня не удовлетворяли, мне хотелось более интересной работы и более крупного положения. У меня была мечта уехать за границу и там работать на благо революции. В середине июня в кино "Великий Немой" я встретился с комсомольцем Аргентинской республики по имени Фиш Форрест. Он говорил на разных языках, зарабатывал много денег и рассказывал, как интересно работать за границей. И вот вместе с ним я решил поехать за границу для того, чтобы посвятить свою жизнь революции. Я хотел поступить в революционную армию генерала Сандино. Для того чтобы легче пробраться за границу, посоветовавшись с Форрестом, я решил назваться сыном наркоминдел Чичериным".

Но революционная риторика самозванца не спасла — в сентябре 1928 года дело комсомольца Гребенщикова в показательном порядке рассматривалось в летнем театре клуба имени Карла Либкнехта, расположенном при Доме труда и просвещения. Так в первые годы советской власти стал называться особняк на улице 2-я Садовая, 23, где до октября 1917-го располагался Мариинский институт благородных девиц. Примечательно, что клуб Карла Либкнехта относился к ведению железной дороги, чьим центральным печатным органом выступала газета "Гудок", в которой работали авторы "Золотого теленка". Так что можно смело предполагать, корреспонденты железнодорожного издания Ильф и Петров скорее знали о показательном суде в подведомственном учреждении.

12 сентября 1928 года газета "Поволжская правда" сообщила, что четырьмя днями ранее народный суд приговорил Гребенщикова за кражу и подлог документов к четырем месяцам принудительных работ.

"Суд собрал полный зал рабочей молодежи. И не удивительно. Дело Гребенщикова имеет большое общественное значение, оно взывает к теме комсомольского быта", — говорилось в статье. Там же описывается, как выглядел подсудимый: "...высокий темноволосый парень, со странным рассеянным взглядом".

"У Гребенщикова в прошлом воспитание в детдоме, оконченная девятилетка, а в настоящем — стремление к чему-то необыкновенному, комсомольский билет в кармане (вступил в 1927 году) и прозаичная работа заведующего общим отделом Октябрьского райкома.

Неизвестно, что — может быть, детдомовское воспитание, вернее же, избыток фантазии, склонность к мечтаниям плюс отсутствие коллективного влияния здоровой среды —привело к тому, что Гребенщиков не может... примириться с обстановкой мирного строительства.

— Мне сейчас жизнь кажется серой и неинтересной, не то что в дни гражданской войны! — заявляет Гребенщиков на суде.

— Но ведь вы были в те времена совсем маленьким и не могли понять пафос тех дней, — удивляется суд.

— Да, правда, я был маленький, но у меня все это сохранилось в голове... Сейчас меня никто не знает. Да и в нашей серой, будничной жизни, где все рассчитано, где все делается по плану, нельзя стать героем.

И вот взлелеяна мечта уехать в Америку, в Никарагуа, поступить в революционную армию генерала Сандино, а там вырасти над массой и загреметь на весь мир".

"Прототипы — дело сложное"

Слова афериста Гребенщикова о "серой и неинтересной" жизни периода мирного строительства согласуются с характеристикой Балаганова, данной Ильфом и Петровым: "Из мировых очагов культуры он, кроме Москвы, знал только Киев, Мелитополь и Жмеринку. И вообще он был убежден, что земля плоская". А вот мечта прорваться в Никарагуа больше похожа на мечты Остапа о Рио-де-Жанейро.

Казалось бы, все смешалось, но тут нельзя не согласиться с Донецким, который, исследуя саратовские следы "Золотого теленка", отвечает критикам: "Литературный образ — не мертвый слепок с действительности. Прототипы — дело сложное, замысловатое и загадочное. В свое время даже саратовец Константин Федин просил читателей не искать в его произведениях фотографического описания родного города. Ильф и Петров также сознательно напускают описательного туману, уводят в сторону неожиданными эпитетами".