18 июня исполнилось 80 лет памяти Алексея Максимовича Пешкова, или Максима Горького, — писателя, драматурга, основателя социалистического реализма и "буревестника революции". Для старших поколений его имя было почти что пушкинским "нашим всем" — произведения Горького изучались в школах, его память увековечена в камне, бронзе и названиях улиц, площадей, парков...
Сегодня про Горького как-то позабыли: поднимать темы бедности и бесправия, о которых писал "буревестник", нынче не в порядке вещей, да и сама фигура писателя, как бы сегодня сказали, "разделявшего экстремистские взгляды", не совсем удобна для нынешнего официоза. А у нас тут еще и 80-летие Саратовской области, на фоне которого другое событие такой же давности лучше не вспоминать, как не следует вдаваться и в подробности основания самой области путем территориального раздела ранее существующего Саратовского края, дабы не десакрализировать помпезность главной патриотической даты.
Вопреки всему в Саратове память о Максиме Горьком сохраняется: в городе существует одна из центральных улиц, носящая его имя, а также городской парк.
Удвоенная память
С саратовскими "горьковскими" топонимами связано несколько интересных деталей. Всем известная улица Максима Горького до 1924 года называлась Александровской — в честь императора Александра I. На волне послереволюционных переименований и борьбы с наследием царского режима, ее переименовали в Кооперативную, а сразу после смерти писателя в 1936 году — в улицу имени Горького. Но есть тут одна загадка. Дело в том, что сегодня в старом городе улица Максима Горького после пересечения с 1-й Садовой "перерастает" в свою "предшественницу" — Кооперативную. При этом чуть выше пересечения с 1-й Садовой в хитросплетениях частного нагорного сектора улица Максима Горького внезапно продолжается, узким коридорчиком между покосившимися изгородями ответвляясь от Кооперативной и далее идя параллельно ей вплоть до улицы Большой Садовой. Судя по старым картам Саратова, на месте, где проходят две эти улицы, жилые кварталы существовали еще с конца XIX века, так что интересующая нас улица проходила здесь, имея поочередно три названия Александровская-Кооперативная-Горького. Вопрос лишь в том, каким образом произошло "запараллеливание" старого и нового топонима. Кстати, забавное название рядом с сохранившейся Кооперативной улицей носит кривой проулок с текущим посреди него ручьем — улица Кооперативный овраг, идущая по дну одноименной лощины-притока Глебучева оврага.
Другая интересная деталь, связанная с именем Максима Горького в Саратове, имеет отношение к двум известным зеленым зонам. Многие хорошо помнят памятник писателю, установленный на входе в сад "Липки", с высеченной на постаменте цитатой: "Человек — это звучит гордо". В 1990-е годы памятник Горькому, как и изваяния различных деятелей культуры, давших одной из аллей сада народное название "аллея мертвых", из Липок убрали. Можно было подумать, что обилие скульптур в сквере — задумка прежних архитекторов и дизайнеров. Возможно, это и было так, но вот памятник Максиму Горькому был установлен там не просто так: начиная с 1930-х годов центральный городской сад Саратова носил имя писателя, но новое название не прижилось.
При этом несколько лет подряд именем Горького назывался и сад "Липки", и городской парк культуры и отдыха. Связано это было, очевидно, с тем, что изначально образованный в 1935 году на месте некогда пригородной дубравы, известной ранее как Парусиновая, или Вакуровская, роща, горпарк получил имя тогдашнего первого секретаря Саратовского крайкома ВКП(б) Александра Криницкого. Но в период большого террора в июле 1937 года Александра Ивановича арестовали, а в октябре того же года расстреляли. Естественно, имя бывшего руководителя, ставшего в одночасье "врагом народа" следовало как можно быстрее стереть из памяти. И это сделали довольно быстро, переименовав городской парк на московский манер в ЦПКиО им. Горького. К слову, именно московский парк, получивший имя советского писателя еще при его жизни в 1932 году, спустя два года стал образцом зеленого проектирования в градостроительной политике СССР. Так, на XVII съезде ВКП(б), состоявшемся в 1934 году, было принято решение о строительстве парков культуры и отдыха в столицах союзных республик, а также в крупных городах и промышленных центрах, результатом которого и стало появление парка Криницкого-Горького.
"А Саратов — кто?"
Появление "горьковских" топонимов в Саратове, как и во многих других городах, — во многом дань директивам 1930-х годов. Казалось бы, наш город никак не связан с биографией писателя, но, с другой стороны, это как посмотреть. Читая забытые произведения забытого классика и листая старые газеты, можно найти довольно интересную информацию о визитах Алексея Максимовича Пешкова в наши края. Начнем, пожалуй, со статьи известного журналиста-краеведа Леонида Ивановича Лодгауза-Прокопенко "М. Горький в Саратове", опубликованной в газете "Молодой сталинец" 14 июня 1939 года и посвященной третьей годовщине памяти писателя. В ней отмечается, что писатель бывал в Саратове целых четыре раза. Впервые Горький был в наших краях в детстве, и первое посещение нашего города было связано с двойной трагедией его семьи. Будущий писатель оказался в Саратове вместе с семьей, когда они ехали из Астрахани в Нижний Новгород после смерти отца. В последние годы жизни отец Горького Максим Саввантьевич Пешков был управляющим Астраханской конторой пароходства, основанной купцом Иваном Колчиным. В раннем детстве Алеша заболел холерой — отец сумел сына выходить, но при этом сам заразился "волжской болезнью" и погиб.
Как писал Леонид Лодгауз-Прокопенко, по дороге из Астрахани умер брат Алексея Максим, которого похоронили в Саратове.
Первое знакомство с Саратовом Горький описывает в автобиографической повести "Детство":
"— Саратов, — неожиданно громко и сердито сказала мать. — Где же матрос?
Вот и слова у нее странные, чужие: Саратов, матрос.
Вошел широкий седой человек, одетый в синее, принес маленький ящик. Бабушка взяла его и стала укладывать тело брата, уложила и понесла к двери на вытянутых руках, но — толстая — она могла пройти в узенькую дверь каюты только боком и смешно замялась перед нею.
— Эх, мамаша! — крикнула мать, отняла у нее гроб, и обе они исчезли, а я остался в каюте, разглядывая синего мужика.
— Что, отошел братишка-то? — сказал он, наклонясь ко мне.
— Ты кто?
— Матрос.
— А Саратов — кто?
— Город. Гляди в окно, вот он!
За окном двигалась земля; темная, обрывистая, она курилась туманом, напоминая большой кусок хлеба, только что отрезанный от каравая.
— А куда бабушка ушла?
— Внука хоронить.
— Его в землю зароют?
— А как же? Зароют".
Следующий раз Максим Горький оказался в Саратове 11 июня 1903 года, путешествуя по Волге на пароходе "Великая княжна Ольга Николаевна".
"М. Горький сошел с парохода и в сопровождении своих спутников — жены, врача и г. Пятницкого, редактора изданий "Знания", отправился осматривать город, был в Радищевском музее, который ему понравился, прошелся по улицам Саратова, который ему не понравился, и затем вернулся на пароход", — описывала визит писателя газета "Саратовский дневник" 12 июня 1903 года.
Корреспондент газеты рассказал, что ему удалось пообщаться с гостем, несмотря на "скромность писателя и его нерасположение к журналистам вообще и интервьюерам — в особенности".
С виду усталый и равнодушный, писатель, как отмечал корреспондент саратовской газеты, заметно оживлялся, когда речь заходила "о наших общих злобах дня":
"Между прочим, вспомнивши, что у меня есть связи с одним из сибирских музеев, М. Горький просил достать кое-каких изданий для одного его знакомого мужичка из Нижегородской губернии, простого мельника, который со страстью занимается палеонтологией, изучил для этого два иностранных языка, делает раскопки и исследования. Я, конечно, с радостью обещал исполнить эту просьбу и выразил удивление по поводу появления столь оригинальных мужичков.
— О, у нас несколько таких! — сказал Горький. — Есть, например, мужички-астрономы...
Мой собеседник, видимо, с увлечением мог говорить о подобных отрадных явлениях. Но он не забывал и расспрашивать об интересующих его предметах.
— Ну, как живется у вас в Саратове? Признаться, он мне не понравился...
— Еще бы! — сказал я. — Вероятно, Саратов встретил вас пылью... Это — с внешней стороны. А с внутренней — одно можно сказать, что прежде он был лучше...
— Да, я слышал.
[...]
По городу быстро облетела весть о посещении Саратова интересным гостем. В музее М. Горького не узнали.
— Какая жалость! — сказал заведующий, а то мы предложили бы ему расписаться в книге для почетных посетителей".
"Дважды два — пять"
Третий раз Горький прибыл в Саратов поздно вечером 1 августа 1928 года на пароходе "Урицкий". Когда на берег сошел сутулящийся человек в мягкой шляпе и осеннем пальто, вокруг него быстро собралась толпа. Как отмечал Леонид Лодгауз-Прокопенко, многие спрашивали, надолго ли он приехал в СССР. Дело в том, что третий саратовский визит писателя в наш город состоялся в период, когда Горький ненадолго приехал в Советский Союз из Европы, куда он отправился на лечение еще в 1921 году по настоянию Ленина.
"Алексей Максимович отвечал, но и сам не оставался в долгу, спрашивая:
— Кто хорошо знает Саратов? Расскажите мне, как благоустроен этот город сейчас? Какие в нем фабрики и заводы? Есть ли театр? Что вообще нового в этом городе? Я в этих краях не был давно...
С радостью, перебивая друг друга, отвечали пассажиры на вопросы Алексея Максимовича, а он подробно расспрашивал о Саратове, интересовался всеми сторонами жизни города", — писал Лодгауз-Прокопенко в 1939 году.
Последний визит Горького в Саратов состоялся во время его следующего приезда в СССР из Италии 24 августа 1929 года.
Вот как на следующий день это событие описывала краевая газета "Поволжская правда":
"Вчера на пароходе "Карл Либкнехт" по пути из Нижнего в Сталинград через Саратов проехал писатель Максим Горький.
Из Сталинграда Максим Горький проедет по трассе строительства Волга-Дон.
М. Горький на пароходе принял представителей краевого исполнительного комитета, печати, пролетписателей и группу грузчиков, с которыми имел продолжительную беседу".
Спустя два дня в комсомольской газете "Молодой ленинец" появляется развернутый репортаж с автографом и цитированием гостя:
"Мы слушаем Горького:
— Есть три категории людей: пессимисты, утверждающие, что дважды два — три, оптимисты, доказывающие, что дважды два — все-таки — пять, и скептики, вносящие скромную поправочку, что дважды два — именно четыре, а не иначе.
— Я оптимист, я верю, что дважды два — пять. И действительность убеждает меня в моей правоте.
И сразу же, непринужденно и просто, начал рассказывать Алексей Максимович о том, что он видел, что заставило его не верить таблице умножения, о том, чему многие и многие из нас не придавали и не придают значения.
— ...Краснощекий, одиннадцатилетний тов. Палкин, выступивший на пионерском слете, — говорит писатель,— убедил меня, что яйца, вопреки всем пословицам, начали учить кур, и учат довольно успешно. Я узнал, что некий пионер, грозясь неведомо откуда добытым снимком раздутой печенки алкоголика, излечил от пьянки отца.
— Мне пришлось быть свидетелем, как во время антиимпериалистического митинга в бакинском исправдоме арестованные возмущенно осадили заявляющего о своей готовности защищать советские границы бывшего белогвардейца, заявив:
— Нет, ты останешься здесь, а в армию пойдем мы.
— Я был глубоко потрясен, узнав, что работу на ленинградской электрической станции, которую немецкое техники производили шесть месяцев, русские рабочие, вступив в соревнование, выполнили в семь недель.
Разве все эти факты не говорят о том, что дважды два — пять, а не четыре? Наконец, темп первого года пятилетки, темп, оставивший далеко позади себя все планы и расчеты, разве еще и еще раз не подтверждает мою правоту?
Горький воодушевляется. Порывистее становится речь, длительнее паузы. Не слышно ни склянок, ни звонков.
— Мы привыкли к огромному, мы не видим зачастую великих мелочей социалистических будней, великих контрастов эпохи.
Узбечка, говорящая о правах женщины, крестьянка, указывающая на недостаток пятилетки, пионер, обучающий грамоте семью, пролетарий, показывающий в соревновании чудеса самоотверженности, — вот тема нашего разговора, разговора о великом в малом.
Последние звонки. Помощник капитана настойчиво просит покинуть палубу. Писатель прощается.
Кончается погрузка. На дебаркадере о Горьком говорят волгари:
— Душа-человек.
— Силен старик!".