В Москве поставили памятник автомату Калашникова… "Погодите, вы ошиблись! – возразит мне читатель-придира. – Это памятник конструктору АК, а вовсе не его детищу. И что, по-вашему, должен держать в руках Михаил Калашников? Букет цветов, что ли?"
Нет, дорогой читатель, ничего я не ошибся. Даже самым знаменитым оружейникам у нас не ставят семиметровых памятников в центре столицы. Ни Георгий Шпагин (автомат ППШ), ни Федор Токарев (пистолет ТТ), ни Василий Дегтярев (ручной пулемет ДП и противотанковое ружье ПТРД) не удостаивались такой чести – хотя их оружием, между прочим, сражались в Великую Отечественную войну. А Михаил Калашников чем, извините, лучше перечисленных выше оружейников? Он что, их намного талантливее?
Популярную версию о том, что над изобретением будущего АК, мол, вообще трудилась целая команда, вдохновленная трофейными разработками Гуго Шмайссера, а Михаилу Тимофеевичу общие заслуги приписали потом, я сейчас не рассматриваю – я тут не специалист. Речь в данном случае о другом. О самой концепции: кого или что здесь увековечивают. Человек Калашников на пьедестале памятника работы скульптора Салавата Щербакова – это лишь художественное, так сказать, дополнение к автомату Калашникова. Придаток, аксессуар. Раз уж никакое изделие из железа и дерева само по себе не стреляет, и нужен палец на спусковом крючке, то вот вам, пожалуйста, палец. И даже целый гражданин вместе с пальцем.
В принципе, вместо конкретной фигуры конструктора на пьедестале могла бы стоять условная фигура любого из солдат, которые "восстанавливали социализм" в Будапеште-1956 и Праге-1968, а в 1979 году вторгались в Афганистан с АК-74 в руках. Государству как заказчику памятника важен не человек, но бренд популярного в мире (особенно третьем) российского стрелкового оружия. Давно замечено: чем ближе империи к закату и упадку, тем больше в ней появляется монументов, обязанных напоминать нам о былой мощи страны. И чем дальше идеология государства от интересов обычного человека, тем чаще скульпторам предлагают запечатлеть метафоры…
Автомат как олицетворение нашей экспансии сегодня увековечен. Что будет завтра? На горизонте маячат два популярных бренда. Атомная бомба – во-первых. Водка – во-вторых.
Пропагандистские плюсы двух этих грозных символов очевидны: оба смертоносны и по общему количеству жертв могут легко посоперничать с "калашниковым". Минусы тоже понятны. "Эйч-бам" – разработка не вполне отечественная, а, скорее, заокеанская: благодаря успехам советской разведки физики из группы Курчатова могли не тратить время на тупиковые варианты, и двигаться дальше. С одной стороны, бомба позволила СССР вступить в клуб ядерных держав и превратила идею третьей мировой войны в идею гарантированного самоубийства. С другой стороны, ставить памятник "немирному" атому – все равно что увековечивать смерть с косой, а мы все-таки не Мексика с ее культом Санта Муэрты. Кроме того, история кражи ядерных секретов "Манхэттенского проекта" настолько хорошо известна, что как-то неловко увековечивать в бронзе результат интеллектуального воровства.
С водкой примерно такая же щекотливая ситуация. Да, она - наш национальный бренд и главная статья пополнения бюджета. Одновременно с этим водка – наше национальное зло, причина цирроза печени, пожаров, травм на производстве, ДТП, распада семей и пр. Ей даже торговать запрещено по ночам, а несколько дней в году – вообще круглосуточно. Поэтому для наибольшего правдоподобия памятник водке в Москве пришлось бы, наверное, на ночь огораживать сеткой и выставлять в качестве охраны полицейский наряд…
Однако вернемся к символам. Вспомним, какие русские слова вошли в иностранные языки без перевода. Matryoshka, balalaika, GULAG, pogrom. Бренды? Безусловно. Следует ли их увековечить? И вот тут начинаются вопросы. Да, несколько мелких памятников матрешке и балалайке в разные годы были уже тихонечко выстроены в российской провинции, но если подобный монумент появится в Москве, могут возникнуть проблемы с авторскими правами. Саму идею кукол внутри куклы российские умельцы XIX века позаимствовали в Японии, где вот уже более десяти столетий существует дарума. То же и с балалайкой: этот российский бренд появился в XVII веке, но основой конструкции послужила азиатская домбра. Концлагерь, кстати, тоже придумали не в России, хотя творцы ГУЛАГа придали этой идее такой размах и такой нечеловеческий масштаб, что окружающий мир давно уже предпочитает не спорить о первенстве и соглашается с нашим приоритетом.
Изваять такие памятники нетрудно. Визуальные образы GULAG в нашей стране всем знакомы до боли: бараки с зэками, вышки с вертухаями и колючка по периметру. Pogrom тоже, в целом, ясен: целая толпа охотнорядцев, с топорами и хоругвями. В сегодняшней России уже многие затосковали по ГУЛАГу и мечтают о масштабных погромах (не только выставок современного искусства), однако среди этих мечтателей пока нет скульпторов. Даже Церетели с Щербаковым не торопятся подавать заявку в мэрию Москвы…
А еще в тех зарубежных словарях имеются слова glasnost, perestroika, sputnik. Вы вообще первые два слова помните? Символы горбачевских реформ, очень популярные в середине 80-х, ушли в историю и сегодня реанимации не поддаются – куда уж им на пьедестал! Спутники еще на слуху. Памятник первому спутнику в Москве стоит возле метро "Рижская" с 1958 года, но вряд ли его подновят и перенесут поближе к Кремлю: в последнее десятилетие космическая отрасль переживает у нас не лучшие времена. Провал следует за провалом: ракеты взрываются, средства на строительство нового космодрома разворовываются и так далее. Невольно напоминать об этих неприятностях еще и средствами монументального искусства – сыпать соль на раны.
Что остается в резерве? Клюква? Лапти? Русская печь? Дураки и дороги? Всё это, конечно, известные в России бренды, но тоже крайне двусмысленные. При слове "клюква" сегодня мы вспоминаем, скорее, не о ягоде, а о телепрограммах федеральных каналов и о газетах вроде "Комсомолки". Пиарить лапти в эпоху кроссовок, может, и патриотично, но даже такой молодой человек, как Иванушка-дурачок, эту лыковую национальную идею едва ли осилит. Что же касается печки, то с ней в общественном сознании ассоциируются два персонажа – один былинный богатырь (Илья Муромец), другой сказочный бездельник (Емеля).
Первый пролежал на печи 33 года и лишь затем отправился совершать подвиги. Второй использовал печь как индивидуальное транспортное средство. Ну-ка сложите 2017 и 33 – получится 2050. Такое нехитрое арифметическое действие придется выбить на пьедестале гранитной печи: дескать, на богатырские подвиги можно надеяться не раньше середины XXI века. А самодвижущаяся печь – это что, прототип отечественной "Лады-Калины"? Намек на то, что по нашим дорогам она поедет без проблем только по щучьему велению? Многострадальному российскому автопрому до полного позорища только подобных памятников и не хватало. Посмотрит гражданин на печной монумент, злобно сплюнет, пересчитает наличные и со вздохом пойдет покупать подержанную иномарку…
Может, в качестве символов сгодятся какие-нибудь иные сказочные герои? Три медведя? Курочка Ряба? Колобок? Хм. После того, как мишка угодил на эмблему "Единой России", сильно поблек даже любимый всеми образ Винни-Пуха, а уж если медведей на пьедестале будет три штуки – вообще беда. Да и что писать на постаменте? "Кто ел из моей миски? Кто спал в моей кровати?" Какая-то очень жалобная геополитика. Курочка Ряба более соответствует моменту: домашняя птица, которая несет золотые яйца, даже сегодня внушает оптимизм. Но почему же бабка с дедкой не радуются этому чуду природы, а норовят его разбить? Загадка.
Колобок на роль национального символа, в принципе подходит лучше всего: Россия в последние годы тоже убежала далеко от дедушки Сэма и от бабушки Ангелы. Но как представишь финал сказки… Нет, это был бы очень грустный памятник. Потому что его пришлось бы назвать "Докатились" – и никак иначе…