Публикуем новые фрагменты из книги доктора наук, автора «Истории советской фантастики» Р. С. Каца — о том, что в литературе все могло быть (а, может, даже и было!) по-другому. Это новый взгляд на знакомых персонажей. Хотя, быть может, вы и сами предполагали, что эти персонажи способны на многое.
На острове есть календарь! («Робинзон Крузо» Даниэля Дефо)
Если бы Робинзон встретил будущего Пятницу днем позже, ему бы пришлось назвать его Суббота. Это не нашло бы понимания ни у правоверных евреев, ни у жителей Гаити: первые вряд ли захотели бы чтить бывшего каннибала, а вторые не пожелали бы отдавать кому ни попадя имя Барона Субботы — одного из символов вуду…
Кстати, не все ясно с именем и у самого главного героя романа Дефо (1719). В оригинале он, конечно, был и остается Robinson Crusoe, но в разных вариантах русских переводов долго царила чехарда: моряк из Йорка был то Робинзон Крузо, то Робинзон Крузоэ, то Робинсон Крузо. Третья из версий (переводчик П. Канчаловский, 1888) выглядит наиболее здравой, однако она не прижилась. Зато с легкой руки Корнея Чуковского укоренилось это «зон» в фамилии — хотя других англо-американцев, кто зовется Robinson (даже соблазнительницу Дастина Хоффмана из фильма «Выпускник»!) у нас на Руси исправно называют Робинсонами. Неужели герой Дефо был таки немножечко еврей?
Штирлиц и люстра («Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семенова)
Если бы роман Юлиана Семенова о Штирлице позволили экранизировать Георгию Данелии, постановщику «Мимино», в сериале мог бы быть, например, такой эпизод: «Эти пальчики, — Мюллер подвинул Штирлицу второй дактилоскопический снимок, — мы обнаружили… где бы вы думали?» — «Мои пальчики можно найти в Австрии, — сказал Штирлиц, красуясь, — на особняках в Великобритании и ОАЭ, на самолете Bombardier, на акциях „Газпрома“… на люстре венецианского стекла, например…» — «Кстати о люстре, — перебил его Мюллер, — есть заключение эксперта. Она не из венецианского стекла, а изготовлена в артели имени Клары Цеткин и продается по цене 37 рублей 46 копеек». А вот это провал, с ужасом подумал Штирлиц, теперь все партайгеноссе, включая фюрера, будут меня за лоха держать. «Я не знал, что не из венецианского, — жалобно воскликнул он, — клянусь честью, не знал! Ну падла буду!»
Для любителей быстрой езды («Бедные люди» Федора Достоевского)
Если критик Белинский был прав и главный персонаж «Бедных людей» (1846) и впрямь вышел в люди из складок гоголевской шинели, то Достоевский выбрал для Макара Алексеевича не ту фамилию. Хотя герой твердит, что и комнатка у него маленькая, и житье-бытье — маленькое и сам он, извольте видеть, тоже маленький человек, его «говорящая» фамилия Девушкин — намек только на застенчивость и непорочность Макара, а не на принадлежность его к малым сим. Писателю следовало идти до конца: сделать персонажа не Девушкиным, а Деточкиным. Конечно, сюжет пришлось бы чуть изменить. У Макара Деточкина уже не хватит времени на письма Вареньке, чтение книг и пьянство. Днем он будет переписывать бумаги в конторе, вечерами участвовать в любительских спектаклях (вместе со следователем Порфирием), а по ночам угонять у петербургского жулья отечественные кареты, коляски, брички, пролетки и импортные кэбы, фиакры и ландо. Украденное Макар будет продавать знакомым пасторам, а вырученные деньги подбрасывать бедным людям. Отсюда, собственно, и название романа.
Бороды не хватит («Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина)
Если представить себе, что только в первом варианте повести (1938) бутылку с джинном вылавливает из реки юный пионер Волька, а уже в третьей редакции (1955) его сменил бы взрослый писатель-сталинист Всеволод Анисимович Кочетов, сюжет мог бы развиваться так. «Повелевай мною! — сказал бы Хоттабыч, глядя на Кочетова преданными глазами. — Нет ли у тебя какого-нибудь горя, о Севка ибн Анисим? Не гложет ли тебя тоска? Скажи, и я помогу тебе». Автор эпопеи «Журбины» и будущий автор романа «Чего же ты хочешь?» задумался бы: а чего он хочет? Джинн угадал: и горе, и тоска имели место. На страну надвигалась «оттепель». Хотелось бы, чтобы воскрес товарищ Сталин, чтобы опять стали сажать за анекдоты, чтобы все щели в «железном занавесе» были законопачены, и чтобы любое мнение, идущее вразрез с начальственным, стало бы опять равносильно предательству Родины…
«Слушаю и повинуюсь, — сказал бы джинн, когда писатель изложил свои жалобы. — Однако твои желания, о Севка ибн Анисим, как бы это помягче сказать… ну… слишком масштабные. Даже волшебной силы моей бороды не хватит, чтобы исполнить их сразу. Тебе придется подождать лет примерно шестьдесят». Кочетов вздохнул бы: «Я не доживу». И Хоттабыч утешил бы его: «Поверь, это даже к лучшему».
Жизнь насекомых («Превращение» Франца Кафки)
Если бы Франц Кафка жил в СССР и принес бы в издательство свое «Превращение», его бы отправили в редакцию научной фантастики. А там бы посмотрели — никакой науки нет! — и по-дружески перепасовали в редакцию детлита: мол, чудеса, превращения, короче сказка. А в детской редакции попалась бы опытная редакторша, которая бы ему сказала: «Отлично, Франц Германович! Берем вашу вещицу. У меня только несколько ма-а-ахоньких замечаний. Во-первых, возраст героя. У нас же детская редакция. Пусть он будет помоложе — лучше всего школьником. Во-вторых, имя. Грегор — звучит как-то не по-нашему. Давайте он будет Григорием, а еще лучше — Юрием, как Гагарин. В-третьих, объем текста. Для книжки тут маловато. А давайте у нас будет не одно превращение, а несколько. Сперва Юра, допустим, превращается в галку… („Нет-нет!“ — нервно возражает Кафка)… ну ладно, пусть в воробья. Потом — в бабочку, а потом, например, в муравья». Кафка спрашивает: «Не многовато ли превращений?» А редакторша: «Нормалек! Овидия читали, „Метаморфозы“, там их в десять раз больше, и ничего, проперло… Классика».
Вздохнул Кафка и пошел исправлять. Возвращает с новым вариантом. Редакторша ему: «За-ме-ча-тель-но! Сегодня же ставим в план на ближайший год!.. Вот только название меня смущает, оно какое-то скучное. И фамилия у нашего Юрика, только не сердитесь, чуднАя — Замза. Давайте он будет, например, Баранкин. И книжечку вашу мы так и назовем: «Баранкин, будь человеком!»
«Дам вам парабеллум!» («Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова)
Если бы Остап не врал… Все помнят, как великий гуру советской интеллигенции О. Бендер, желая помочь старгородской контре побыстрее расстаться с нетрудовыми рублями и не чувствовать себя в опасности, вдохновенно врал о том, что средства пойдут страдающим малюткам. А если бы не врал? Если бы был не веселым жуликом, а угрюмым фанатиком с большими организационными возможностями? Если бы тайный Союз Меча и Орала действительно существовал? Если бы его адепты обладали бы, среди прочего, фантастическими возможностями супервоина Нео из «Матрицы»? Вы представляете, каков мог быть сюжет? Ося и Киса — два воина Света! — разыскивают древний артефакт, принадлежавший мистической Теще. А Кислярский подносит нашим героям гаджеты.
Это не Спарта («Чайка» Антона Чехова)
«Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Эти слова Нины Заречной, обращенные к писателю Тригорину, почему-то считаются объяснением в любви. Хотя в русском языке выражение «взять чужую жизнь» или «забрать чужую жизнь» означает совсем другое: убийство. (Недаром же Акунин превратил «Чайку» в детектив, а ля Агата Кристи.) А еще в России всякий, кто хотя бы краем соприкоснулся с классическим образованием, помнил: «приди и возьми» — это издевательский ответ спартанского царя Леонида персидскому царю Дарию (Μολών λαβέ).
Впрочем, не думаю, что Нина действительно хотела принести себя в жертву маньяку-убийце или зачем-то напоминала о древних разборках при Фермопилах. На самом деле она, должно быть, имела в виду другое: если тебе, писатель Тригорин, для новой книги понадобится женский персонаж, можешь списывать с меня. Понятно, отчего так завидовал сопернику писатель-неудачник Треплев: мало того, что гад пишет лучше — к нему в прозу даже персонажи сами напрашиваются, в очередь записываются! Ну как если бы в приемной у Льва Толстого сидели Наташа Ростова, Соня Мармеладова и Настасья Филипповна Барашкова. И Лев Николаевич, высунувшись из дверей, хищно оглядывал бы претенденток и говорил Наташе: «Прошу сюда-с. А вам, голубушки, лучше сходить к Федору Михалычу, у него нынче тоже кастинг…»