Уроки морали и нравственности

История сороковая. Социология в деревне

Одной из необъяснимых загадок таинственной русской души является мистический страх российского начальства перед социологическими исследованиями. По этой причине социологи в России - люди жертвенные и вместе с тем хитроумные.

Поручило мне однажды осенью областное правительство выяснить электоральные предпочтения сельских жителей. Другими словами, узнать, стоит ли чиновникам напрягаться, чтобы сокрушительно победила наша Единственная всенародно любимая Партия, или все и так сойдет. Вместе со студентами-практикантами, взяв с собой запас социологических анкет и карандашей, отправились мы в одно из сел, на которое указала нам социологическая выборка. В каждом ремесле есть свои приемы, свои заморочки. В социологическом ремесле выборка означает, кого и где нужно опрашивать, чтобы все получилось по науке, точно и надежно.

Райцентр и село были оповещены о нашем визите, поэтому встречали нас почти как первых космонавтов - восторженным визгом и увещеваниями немедленно садиться во главе праздничного стола. Мягко и тактично мы заявили, что дело - прежде всего, и устремились к селянам - инструктировать и раздавать анкеты. Пока помощники добывали общественное мнение, мы степенно беседовали с местным администратором.

В окошко административного офиса - просторной бревенчатой избы - было видно, как студенты ходят по дворам, раздают анкеты, а за ними следом ходят некие гражданки и, судя по всему, эти анкеты тут же отбирают. Наконец, студентов усадили за стол, глава администрации с дружиной отправился якобы собирать заполненные анкеты, а я на минутку заскочил к знакомому ветерану - бывшему летчику штурмовой авиации. Еще до посещения администрации я уже забегал к нему, справился о здоровье, оставил два десятка анкет - столько народу мы должны были опросить в этом селе. То, что раздавали студенты, было не более чем маневром, призванным отвлечь тревожное внимание деревенских властей.

Ветеран, соблюдая все требования по полу, возрасту, профессии опрашиваемых, самолично обошел односельчан и уже ждал меня с заполненными самими людьми анкетами. Возвращаясь от ветерана, я увидел в окошко офисной избы, как две административные дамы, вибрируя телесами, заполняют наши анкеты, а лично глава администрации стимулирует их непечатной бранью. Наконец, все формальности были улажены, нам вручили стопку аккуратно заполненных анкет, дали пирожков на дорожку, и отправились мы в другую деревню. Там у меня знакомых не было, и пришлось одному студенту изображать из себя несчастного влюбленного, который разыскивает приглянувшуюся ему на дискотеке в райцентре чаровницу из этого села. В расспросах он не забывал об изучении общественного мнения. Остальная социологическая братия разыгрывала усыпляющие бдительность сельских правителей незатейливые действа.

Грешат двойственным отношением к социологии не только хитроумные деревенские лидеры, но и вполне цивилизованные руководители региональной власти. Минувшим летом, например, социологов не пустили в министерство здравоохранения и в областной комитет по имуществу. Они, правда, проблемы коррупции изучали, кому ж это понравится! В истории человечества немало зеркал разбито из-за того, что слишком четко отражали всякие непотребства. Вот и отечественная социология у нас битая-перебитая, но осколками своими еще что-то отражает.

История сорок первая. Официант

Еще совсем недавно в ресторане аэропорта славного украинского города Львова можно было увидеть странного, хромающего на обе ноги старика. Был он буфетчиком, но в случае наплыва посетителей выскакивал обслуживать специальные столики для летных экипажей. Обращался он к своим клиентам «пан официр, вельми шановно паньство» и, несмотря на странную хромоту, был очень проворен и внимателен. Порой он что-то шипел девчонкам-официанткам. Те отмахивались от него и называли почему-то Канарисом.

Однажды ненастной осенней ночью, голодный и замерзший, заглянул я в еще открытый ресторан. В кресле рядом со входом дремал Канарис. Увидев, вернее, услышав меня, старик бросился к служебным столам, ловко обмахнул салфеткой кресло и пригласил садиться, беспрестанно повторяя «пан официр, пан официр». Предстоящий день был у меня нелетным, штабным, и с устатку решил я выпить коньячку. Заказал две кофейные чашки. Рюмки, разного рода стопки считались за летными столиками дурным тоном. Одну чашку я предложил официанту. Тот сначала изобразил священный ужас, потом уступил настоятельным просьбам, выпил со знанием дела и рассказал мне свою историю.

Совсем молодым парнем его сначала мобилизовали в какие-то украинско-немецкие формирования, а потом, поскольку он был высоким, статным, ловким, отправили в Берлин учиться на официанта для господ немецких офицеров. «Ресторан был тут, недалеко, где сейчас гостиница, - рассказывал старик. - Однажды я обслуживал очень высоких начальников, среди которых, как говорят, был сам адмирал Канарис. Нечаянно капелька вина с горлышка бутылки капнула одному молоденькому офицеру на сапог. Я кинулся вытирать капельку, поскользнулся, упал, а офицер начал в меня стрелять из пистолета. Он, наверное, хотел убить меня, но я отполз, и он прострелил мне только ноги. Потом другие офицеры меня выбросили на улицу». Там неудачливого официанта подобрали поварихи, перевязали, как могли. Ноги срослись неправильно, стал бывший красавец-парубок уродом и был назначен кухонным рабочим.

Потом пришли русские, и несчастный калека вновь сделался официантом - других кандидатур не нашлось. Однажды он неловко взмахнул салфеткой и шлепнул по лицу советского офицера. Тот, как и немецкий, разозлился, но стрелять не стал, а сбил с ног и пару раз пнул сапогом по ребрам. Потом его еще несколько раз били подвыпившие офицеры. Я спросил, почему же он не бросил эту неблагодарную работу - чаевые хорошие были? «Какие там чаевые, - горестно вздохнул старик. - Сейчас хоть зарплату платят, а раньше мы за питание работали - объедки доедали. Просто подумал: вот уйду я, наймут на мое место молодого парня, и ему жизнь изуродуют. Мне-то уже все равно, я и плевки в лицо стерплю, и побои, а ему каково будет? Так и доживаю свою нелепую жизнь в услужении вздорным и неправедным людям». Потом старик немного повеселел и, заявив, что теперь угощает он, принес еще коньяку.