Сначала был портфель. Он был объемный и тяжелый, потому что у политика с большой буквы (с большой буквы «В» - третьей буквы алфавита, между прочим) ноша легкой быть не может. Поднимать этот портфель было большим счастьем, ведь любой человек, на которого взвалена хотя бы малюсенькая толика судьбы и будущего Отчизны, не может не испытывать счастья. Николай чувствовал всю ответственность, понимал свою миссию, поэтому не подводил
Сначала был портфель. Он был объемный и тяжелый, потому что у политика с большой буквы (с большой буквы «В» - третьей буквы алфавита, между прочим) ноша легкой быть не может. Поднимать этот портфель было большим счастьем, ведь любой человек, на которого взвалена хотя бы малюсенькая толика судьбы и будущего Отчизны, не может не испытывать счастья. Николай чувствовал всю ответственность, понимал свою миссию, поэтому не подводил.
Однако настало время, когда с портфелем пришлось расстаться. Это было печально. Из-за этого переживал не только он, но и многие вокруг. Возможно, он даже испытывал некую грусть по натертым мозолистыми ладонями лямкам, по приятной шершавой коже и величественному ощущению, что вот сейчас, в данную минуту, он поднимал будущее страны. Человек с большой буквы (той самой, третьей) умел быть благодарным, умел награждать и поощрять. Поэтому с портфелем пришлось расстаться.
Николая сослали обратно в Саратов. Скорее всего, на обратном пути он долго и мучительно думал - наказание это или похвала. С одной стороны, его отлучили от великой миссии нести в своих руках овеществленную государственную мысль, с другой стороны - и без нее хорошо пристроили. В тот момент Николай еще не понимал, что надо расти, надо двигаться вперед. Возможно, он думал, что портфель в его руках - это Портфель Его Жизни.
В Саратове Николай стал уже Николаем Васильевичем. Не просто Колькой, Колей или Коляном, а важным человеком. Новоиспеченному Николаю Васильевичу это льстило. Он вступал на новую для него тропу и, как ребенок, постепенно учился ходить, а заодно и говорить.
Сначала было портфельное дело, а только потом дельное слово.
А пока Николай Васильевич, как неизвестный ему булгаковский герой, молчал. Молчал долго, вбирая и впитывая в себя все, что он наблюдал, пока портфель был рядом с ним. А потом человек с большой третьей буквы несколькими легкими движениями пальпировал его судьбу. И Николай, точнее уже Николай Васильевич, заговорил!
Первое время получалось плохо. Над ним смеялись и за глаза (а может, и за простодушное лицо) писали всякие гадости. Потому что он говорил смешно, иногда нелепо, иногда наперекосяк, а порой нес нечто похожее на чушь. Но Николай Васильевич не сдавался. Как неизвестный ему булгаковский герой он пер напролом, чтобы однажды надеть кожанку, открыть любую дверь пинком ноги и… Слово за слово, пальцем в глаз, кулаком по столу.
Не сразу у Николая Васильевича получилось говорить. Это была сложная наука. Сначала самые простые слова, потом более сложные, потом вообще такие конструкции, что язык можно сломать. Затем он стал добавлять в голос всякие интонации - более жесткие, более убедительные, иногда волевые, иногда добрые, порой шутливые. Он старался брать пример с политика с большой буквы. Естественно, он и не мечтал достичь его высот, но для Николая Васильевича приятно было даже быть доброй его пародией.
Только спустя несколько лет Николай Васильевич сумел окончательно забыть про портфель и даже перестал по нему скучать.
Кстати, у него начало получаться. Он активно работал языком, разрабатывал гортань, тренировал связки - в итоге рос на глазах. Может быть, поэтому политик с большой третьей буквы снова взял его к себе в столицу. Однако Николай Васильевич понимал, что это очередная ответственность, и продолжал тренироваться, выбрав в качестве полигона свою малую родину. Сыпал комментариями, словно из рога изобилия. Готов был встрять в обсуждение любой темы и высказать свое мнение по любой проблеме, сдобренное новым, еще более высоким статусом. Николаю Васильевичу это даже нравилось. Нет! Он был в восторге от этого. Потому что его помощники (а у него появились личные помощники, его портфеленосцы!) убеждали его, что к нему прислушиваются.
Потом Николай Васильевич начал отрабатывать жесты. Как тот неизвестный ему булгаковский герой, он должен быть жестким, волевым, сильным. Тот тоже начинал с балалайки, а каких высот достиг! Науку жестов он усвоил если не на пятерку, то на твердую четверку. Он стал более расслабленно смотреть в этот когда-то страшный объектив телекамеры, перестал заикаться, начал излучать уверенность.
И вот пришел его звездный час! Николая Васильевича пригласили в эфир серьезной федеральной передачи. Справедливо пригласили, потому что только он мог дать ответы на актуальные вопросы, только он мог разложить все по полочкам, назвать поименно пострадавших и виноватых.
Наконец он в центре внимания! Стоит за трибуной и смотрит в глаза огромной стране. Он готов. Он может. Он научился говорить! Но… красноречия не хватило. Его перебили, ему не дали собраться с мыслями, скомкали весь эффект. От этого он взволновался и имманентно перепутал министра внутренних дел с генеральным прокурором.
А еще в самом начале передачи пошла какая-то странная бегущая строка: «Пропала собака… на улице Веселая… кобель… помесь овчарки с дворняжкой… кличка Баян…» Баян - это уж точно не о нем, но все равно не кстати.
И уже совсем расстроило, скорее даже добило, когда его земляки, пока Николай Васильевич выступал, читали еще одну бегущую строку: «Симпатичный беспородный рыжий пес со сложной судьбой ищет хозяина…»
Все летело в тартарары. Он был неубедителен, в чем-то даже смешон. Натренированное месяцами красноречие куда-то пропало. Отточенные жесты не получались. И, возможно, в этот самый момент впервые за несколько лет он вспомнил шершавую лямку портфеля.
Рано. Рано он вылез с Баяном на люди.
Если не получится, если он поймет, что это не его, будет ли у него шанс? Можно ли как того, неизвестного ему булгаковского, препарировать обратно? Чтобы ни о чем не думать, не жестикулировать, и главное - не говорить.
А только держаться за знакомую потертую лямку и вносить свою малую толику в великую миссию государственного строительства.