Все, что я расскажу о своей последней встрече с Евгением Григорьевым, - это чистая правда. Многим нашим общим, как мне тогда казалось, хорошим знакомым я пересказал содержание моего последнего разговора с Евгением Федоровичем почти дословно вскоре после того, как он состоялся. Конечно, могут появиться желающие подвергнуть сомнению или опровергнуть мой рассказ, но мне на это, честно говоря, наплевать.
Не удивлюсь, если среди желающих поспекулировать на этой теме будет Ландо. На одном из судебных заседаний нашего с ним уголовного процесса я, коснувшись темы возбуждения против меня уголовного дела, начал вкратце рассказывать содержание моего последнего разговора с Григорьевым. Пытаясь меня оборвать, Ландо имел наглость заявить: «Ваша честь, я прошу, чтобы он замолчал! Прокурор Григорьев был моим другом!» Сам покойный этого уже, конечно, не опровергнет, так что фантазии Ландо на его совести. Несмотря на истерику «потерпевшего», я продолжил свой рассказ о роли Григорьева в моем уголовном деле. Не унимаясь, Ландо сделал последнюю попытку, выкрикнув: «Может, за это его и убили?!» Ну, да Бог судья этому любителю капусты и капустников.
Все, что я расскажу о своей последней встрече с Евгением Григорьевым, - это чистая правда. Многим нашим общим, как мне тогда казалось, хорошим знакомым я пересказал содержание моего последнего разговора с Евгением Федоровичем почти дословно вскоре после того, как он состоялся. Конечно, могут появиться желающие подвергнуть сомнению или опровергнуть мой рассказ, но мне на это, честно говоря, наплевать.
Не удивлюсь, если среди желающих поспекулировать на этой теме будет Ландо. На одном из судебных заседаний нашего с ним уголовного процесса я, коснувшись темы возбуждения против меня уголовного дела, начал вкратце рассказывать содержание моего последнего разговора с Григорьевым. Пытаясь меня оборвать, Ландо имел наглость заявить: «Ваша честь, я прошу, чтобы он замолчал! Прокурор Григорьев был моим другом!» Сам покойный этого уже, конечно, не опровергнет, так что фантазии Ландо на его совести. Несмотря на истерику «потерпевшего», я продолжил свой рассказ о роли Григорьева в моем уголовном деле. Не унимаясь, Ландо сделал последнюю попытку, выкрикнув: «Может, за это его и убили?!» Ну, да Бог судья этому любителю капусты и капустников.
Все, кто имеет непосредственное отношение к саратовской политике, прекрасно знают, что многие годы - а с прокурором Григорьевым я был знаком более 12 лет - у меня с ним были прекрасные дружеские, а главное, бескорыстные отношения.
Это был конец августа 2007 года. Знай я тогда, что произошедшее в тот день мне придется когда-нибудь описывать, запомнил бы точное число. Но я этого не знал, и в моих воспоминаниях он остался просто как солнечный день уходящего лета.
События, предшествовавшие этой встрече, не предвещали, что она пройдет легко, а беседа не оставит «осадка» у обеих сторон. И хотя к тому времени все и так уже было понятно, но все же очень хотелось посмотреть ему в глаза. Тогда я и предположить не мог, что это будет в последний раз.
Водитель высадил меня у крыльца проходной, и я попросил его свернуть за угол и ждать меня там. При том, что я неплохо был знаком с последними областными прокурорами, я никогда, ни при Бондаре, ни при Григорьеве, не въезжал в ворота прокурорского двора. Улица Революционная (ныне Григорьева), в этой ее части, место очень занимательное. Проезжая здесь несколько раз в день, специалисты или просто любители наблюдать легко могут составить своего рода оперативный отчет. Ну а после появления напротив областной прокуратуры следственного комитета, так вообще, как говорил новый классик, - «картина маслом». Помимо припаркованных здесь автомобилей, думаю, забавно наблюдать за время от времени перебегающими туда-сюда работниками этих ведомств и их «гостями».
Первый «звоночек» прозвучал уже на входе. Я показал депутатское удостоверение и собирался пройти, так как обычно Зинаида Ивановна - секретарь областных прокуроров всех времен и народов – предупреждала о моем визите.
- Пропуск, - сказал мне милиционер.
- А что, разве Зинаида Ивановна не звонила? - спросил я.
- Звонила, но сказала, чтобы мы выписали вам пропуск.
- Хорошо, - сказал я, и передал свое депутатское удостоверение. С него списали данные в журнал, а мне выдали пропуск, попросив отметить его на выходе. Я поднялся на третий этаж, в кабинет всех бывших и настоящих прокуроров области. В приемной меня встретила Зинаида Ивановна, милейшая женщина, вечная в своей красоте и постоянстве, точности и деликатности. Однако мне показалось, встретила не как всегда, а с долей какого-то сочувствия. Зинаида Ивановна в структуре областной прокуратуры - живой барометр этого надзирающего органа. Никто не может сравниться с ней в знании того, что, с кем и когда происходит или будет происходить в этом ведомстве. Чем дышит человек за дверью, с кем дышит и как долго…
- Что случилось, Зинаида Ивановна? Вы не звонили? - несколько наивно спросил я.
- Вы знаете, Евгений Федорович сказал, что теперь все исключительно по пропускам. Это не только вас касается, это вот у нас такая новая система, что теперь все по пропускам.
Я ухмыльнулся, внутренне посочувствовав искренней и добрейшей Зинаиде Ивановне. Когда мне выписывали пропуск, мимо меня свободно прошел директор завода «АиТ» Эдуард Ганеев. Я окликнул его: «А ты куда?» «Я туда, по делу. А ты?» - задал он встречный вопрос. Ответив ему, что я не по делу, а по недоразумению, я двинулся наверх, где Зинаида Ивановна и сообщила мне о том, что у них новые порядки. Про проскочившего мимо меня Ганеева я ей говорить, конечно, не стал. Было видно, что Зинаиде Ивановне и так крайне неудобно.
Отметив про себя некоторую избирательность новых пропускных правил, я слегка кивнул головой в сторону двери областного прокурора:
- Один?
- Да, один, - ответила Зинаида Ивановна. - Он вас ждет.
Я открыл дверь и зашел, как окажется потом, в последний раз, в кабинет прокурора Григорьева. Евгений Федорович сидел за компьютером. Он любил просматривать новости, но особенно - читать форумы. Нередко именно там появлялась, мягко говоря, нелестная информация не только о прокуратуре, но и о нем самом, а Евгений Федорович получал удовольствие от вычисления и излавливания «форумных гадин».
Я подошел, мы поздоровались за руку и присели. Это был второй «звонок». Обычно мы шли в заднюю комнату, где нам подавали чай с фисташками, которые никогда не заканчивались.
- Все воюешь? – недобро поинтересовался Григорьев.
- С кем, Евгений Федорович?
- Да со всеми! Когда же ты успокоишься?
- Не знаю. Наверное, когда «успокоят».
В то время я ходил с барсеткой, которую и поставил перед собой на приставной столик.
- Ну что? - спросил Евгений Федорович. - Что у тебя там, что ты там принес?
- Где «там»? - не поняв вопроса, уточнил я.
- Что у тебя в сумке?
- Не понял…
- Ну, что у тебя там? Опять, что ли, меня пишешь?!
- Что с вами, Евгений Федорович?
- Ну, вот покажи, покажи, что у тебя в сумке?
- С какой стати я должен тебе показывать свою сумку, - спросил я. – Покажи ты мне свою, - и я указал на барсетку, стоявшую за спиной Григорьева.
- На, пожалуйста, мне скрывать нечего! Можешь посмотреть!
Он схватил свою сумку, открыл и любезно предоставил мне возможность взглянуть на ее содержимое. Насколько я помню, в ней было три мобильных телефона, удостоверение, по всей видимости, прокурора области, и некоторое, совсем небольшое количество денег.
- Да, не густо, - сказал я, улыбнувшись.
- Вот так бедно живут прокуроры, - несколько дежурно пошутил Евгений Федорович. - Ну, теперь ты давай!
- Пожалуйста, - я открыл свою барсетку.
- Да, денег у тебя побольше…
- Работать надо лучше, и денег будет больше, - начал уже раздражаться я.
- Ну, а вот это отделение открой!
- Сам и открой! Раз уж ты взялся досмотр производить!
Евгений Федорович ухмыльнулся и открыл «молнию» внутреннего отделения. – А это что за штучка?
- Это пульт от машины.
- Что-то не похоже на пульт, - с некоторым сомнением в голосе проговорил Григорьев.
- Это пульт от дорогой машины. Вы-то ездите на “опеле”, вот пульт у вас и попроще.
Евгений Федорович всегда отличался скромностью. Насколько я помню, он, даже будучи областным прокурором, сам ездил по выходным на личном простеньком «опеле».
Удовлетворившись осмотром, он, возможно, успокоился. У меня же состояние было мерзопакостное. То, что меня ожидает такой прием, я не мог даже и предположить. Если к истории с пропуском я еще отнесся спокойно, то, надо признать, осмотр моей барсетки, с предварительным обнажением содержимого своей, меня несколько обескуражил и позволил сделать вывод, что у Евгения Федоровича возникли какие-то серьезные проблемы.
- Что это за меры безопасности? Сначала на входе, а потом еще и здесь? Какая-то террористическая угроза? Вы что, дали распоряжение, чтобы меня больше по звонку не пускали?
- Ты показал депутатское удостоверение?
- Да.
- Ну, вот и все! Всем ясно - ко мне идет депутат по рабочему вопросу.
- И перед кем это вы собираетесь отчитываться? – поинтересовался я.
- Ну, а зачем, скажи, зачем мне это надо? Чтобы они говорили: «Опять у тебя был Фейтлихер!»
- Опять? Что-то я не припомню, когда я был здесь в последний раз…
- Да какая разница! Ты же видишь, как они следят? Они следят за мной! Здесь кто-то меня постоянно «сдает»!
- Что из этого делать секрет? Я не понимаю. Раньше, когда вы меня приглашали поговорить, вы не беспокоились, что вас со мной увидят, или что кто-то «сдаст». Что случилось, Евгений Федорович?
- Ты сам знаешь, что случилось! Ты же видишь, какая обстановка! Ты что хочешь, сам сгореть и чтобы мы все сгорели? - он перешел на повышенный тон.
- Что-то я не понимаю, это что, какой-то всемирный пожар?
- Пожар, не пожар!.. Пожар! Ты что творишь?!
- Вы о чем, Евгений Федорович? Конкретно?
- Ну, давай по делу! Ты что пришел? – задал он вопрос уже более спокойно.
- Я пришел спросить, когда вот эта вся бл..кая возня по мне закончится? Что-то нездоровая обстановка складывается вокруг меня. Хотелось бы получить разъяснения.
- Что происходит?! Что происходит?! Слушай, давай по-нормальному. По делу. У нас же с тобой хорошие отношения?
- Ну, по крайней мере, были - да.
- Я тебя прошу, ну давай так. Я возбужу по тебе дело. Ты же все прекрасно понимаешь. Ну, пожалуйста, давай я возбужу по тебе дело, а? Ты пойми, они от меня отстанут на три-четыре месяца. Нам же главное что - меня сохранить. Ну? Это же смешно! Ты завтра подашь в суд, и суд все отменит. И всем будет хорошо! И мне, и тебе! Ну что, тебе лучше будет, если меня уберут, а поставят кого-нибудь другого?
- Почему тебя должны убрать, и за что?
- Из-за вас! Из-за тебя, из-за Лысенко, из-за Грищенко твоего, из-за Павлика…
- Так возбуди дело против губера. Они тебе памятник отольют.
- Не юродствуй, понял? Ты отстал. Губер уже давно на их сторону перебежал. Я говорил вам, что он ненадежный… Из-за тебя Романов страдает, хороший мужик, он-то чем виноват? Пашет как папа Карло.
- А по какому, собственно говоря, поводу дело? Я не понимаю! Возбудишь ты дело, не возбудишь ты дело. Захотят они - не отстанут! Да и не отстанут они от тебя никогда! И никогда тебе не простят все то, что ты сделал до этого. Просто-напросто, тебя сейчас используют против меня, ты даешь им себя использовать.
Тут уже Евгений Федорович начал откровенно психовать.
- Ну, ты что, не понимаешь?! Что, не понимаешь? Он уже к Чайке ходил! Они уже на меня пишут, что я вхожу в какую-то группу оппозиционеров, которая борется с партией!
- Причем здесь партия? – не понял я.
- Не знаю, что вы там делаете!
- Что мы там делаем? И кто это «мы»?
Евгений Федорович продолжал напирать. Было понятно - он уже давно душой и телом на другой стороне.
- Ну, что по делу? Я возбуждаюсь?
- Слушай, это надо, чтобы тебя сохранить? - уточнил я.
- Ну да.
- А если завтра они тебе скажут наручники на меня надеть?
Я положил руки перед ним на стол.
- Хватит тебе, ну что ты юродствуешь?
- Так, для пользы дела, на пару дней в ИВС? Тогда уж тебя точно никто никогда и ни в чем не заподозрит. Тогда ты будешь не только «в доску» их, но еще и герой! Возможно, тебя еще и орденом наградят!
- Какая бездуховность! - произнес свою любимую фразу Григорьев. - Давай по делу!
- По какому делу? - спросил я.
- Что ты там наговорил на «круглом столе»?
- Что я наговорил на «круглом столе»?! Да только правду, которая, по-моему, известна всем. Я что-то вообще не пойму, по какой статье ты собираешься возбуждаться по мне «для пользы дела»?
- Ну, вот мы хотим по «оскорблению». Что тебе, не все равно? Она же не предусматривает лишение свободы. Там ничего нет. Мы сейчас возбудимся, а ты подашь в суд и отменишь. И всех делов-то.
- Я не пойму смысла этой операции.
- Ну, я тебя прошу. Ну, так надо! Ты мне веришь? Так надо! Ты даже себе не представляешь, они каждый день меня долбят, каждый день мне звонят.
- Это они по поводу меня звонят? За что возбуждаться-то?
- Этот карлик ходит тут каждый день!
- Да что он ходит? Гоните его!
- Ну, ты же понимаешь, кто за ним стоит?
- Да кто за ним стоит? За ним стоит театр музкомедии или публичный дом. Насколько я знаю, кроме этих двух организаций за ним никто не стоит.
- Хватит придуряться! Давай серьезно! - начал опять раздражаться Григорьев.
Дальше пошел разговор ни о чем. В тот момент я видел перед собой напуганного и заблудившегося человека, который путем такой нехитрой комбинации хотел продлить свое прокурорское существование. А ведь еще в начале года он планировал свою жизнь совсем по-другому.
- Да, Евгений Федорович, - с сожалением сказал я, - никогда не думал, что доживу до такого момента.
- До какого момента?
- В страшном сне не мог я увидеть, как ты будешь предлагать мне «для пользы» возбудить против меня уголовное дело.
- Вы заигрались!
- Кто это «вы»? Насколько я помню, еще недавно мы «игрались» вместе, а ты проводил титаническую работу по выявлению настоящих коррупционеров и расхитителей, - съязвил я.
- Сейчас другие времена. Сейчас главное - сохраниться! А потом... Потом посмотрим, что со всем этим будет.
Я еще некоторое время слушал рассказы о том, как все вокруг пытаются его снять.
- Я устал, - сказал он, - то Преподобный, то Ипатов с Бабичевым хотят меня снять. Зачем мне все это надо?
- А ты будь прокурором, а не политиком, - предложил я, – жестким прокурором, и тогда никто не сможет ни снять тебя, ни даже попытки такой сделать.
- Мне предъявляют тебя.
- Что? Тебе меня предъявляют? Я тебя что, в чем-то скомпрометировал? У нас с тобой разве есть общие дела? Или хоть один человек в области может сказать, что я воспользовался хорошим знакомством с тобой и у кого-то что-то отнял? Что тебе предъявляют?
- Мне предъявляют хорошие отношения с тобой.
- А я что, враг народа? Я что, прокаженный какой?
- Да, ты сегодня прокаженный.
Я посмотрел на свои руки и задал последний вопрос:
- Может, ты скоро и здороваться со мною не будешь, боясь проказы?
Разговор явно подходил к концу.
- Слушай, ехал бы ты на Мертвое море, полечился. Там вот у вас от проказы и лечат, - предложил Евгений Федорович.
- Это вы все больны проказой. От этой проказы даже на Мертвом море не помогут.
- Ты ко мне больше не приходи. Я сам тебя позову. И по телефону не звони - они все прослушивают. И вообще, ты у меня был как депутат городской думы, по городским проблемам.
- Ты что, себе алиби перед ними сочиняешь?
Он встал, подошел ко мне и протянул руку. Вид, наверное, у меня был не очень веселый, и Евгений Федорович сказал:
- Не обижайся!
- Да я и не обижаюсь, - ответил я. - Нам же главное - тебя сохранить, правильно?
- Не юродствуй, - сказал он на прощание.
- Хорошо, не буду, - ответил я и пошел себе, «солнцем палимый».
Выходя из кабинета Григорьева, я увидел обыденную картину - в приемной прокурора Саратовской области смиренно ждали замы.
***
6 сентября 2007 года, как написано в постановлении, в 17 часов 50 минут, лично прокурором Саратовской области Евгением Федоровичем Григорьевым в отношении меня было возбуждено дело по ч. 2. ст. 130 Уголовного Кодекса РФ «Оскорбление». Поскольку депутаты выборных органов местного самоуправления являются спецсубъектами, возбуждать в отношении них уголовные дела тогда могли только прокуроры субъектов РФ, что, собственно говоря, и сделал Григорьев.
Ходили слухи, что решение о возбуждении этого уголовного дела на самом деле принималось около полуночи. В любом случае, это было последнее уголовное дело в истории Саратовской области, которое возбудил областной прокурор. На следующий день при прокуратуре РФ был создан Следственный комитет, и с тех пор эти функции перешли к нему.
Вся эта вакханалия с уголовным преследованием длилась два года. С подпиской о невыезде, федеральным розыском, задержаниями на границах, возбуждением против меня еще одного уголовного дела по ст. 137 «Нарушение неприкосновенности частной жизни», с ежедневным «освещением» этого беспредела в прессе... Но это уже другая история. А дело, которое возбудил Григорьев, и возбуждение которого, как он полагал, я легко смогу опротестовать в суде, хоть и длилось два года, закончилось моим полным оправданием, официальным извинением прокурора от имени государства и признанием за мной права на реабилитацию. Сегодня об этом знают многие. К сожалению, не узнает об этом никогда только один человек – тот, кто его возбуждал…
Антиволодинская коалиция в составе губернатора Ипатова, прокурора области Григорьева, главы города Саратова Олега Грищенко, главы города Энгельса Михаила Лысенко, сити-менеджера Саратова Николая Романова и моей скромной персоны просуществовала до начала весны 2007 года. Первым ее покинул Евгений Григорьев, за ним «занял государственную позицию» Павел Ипатов, ну а потом рассосались и все остальные. Так я остался один. Честно скажу, сначала это было неожиданно, потом - тревожно, а сейчас - необыкновенно легко.
В жизни каждого человека происходят события, которые потом, по прошествии времени, он может пересказать дословно. Особенно, если они сильно западают ему в душу. Для этого не обязательно пользоваться «пультом от машины», достаточно иметь хорошую память и ничего и никого не забывать.
О том, что было перед той памятной встречей, какие события предшествовали ей, как проходила в нашей области увлекательная политическая борьба, о всех ее разноплановых нюансах я скоро расскажу на страницах «Газеты Наша Версия». Уверен, что для многих это будет не только интересно, но и поучительно.
События, свидетелями которых было множество людей, невозможно ни опровергнуть, ни замолчать. Никто - ни враги, ни бывшие «друзья» - не смогут мне ничего предъявить, потому что и «воевал», и дружил я всегда открыто и честно. Хотя, исповедуя открытость и честность в таком бл...ком деле как политика, победить невозможно. Жалею ли я о том, что было сделано? Конечно, нет. Это была увлекательная игра. Сыграл бы я заново? Упаси Господь…
strong