Когда покидаешь пределы родной губернии и устремляешься, пусть и ненадолго, в иные просторы, испытываешь дискомфорт. Не только потому, что пересекаешь часовые пояса, добровольно отрываешься от корней и рвешь пуповину, соединяющую тебя с малой родиной, но и потому, что при любом общении с жителями других краев и губерний ты не можешь адекватно рассказать о событиях, которые творятся дома. Искренне стараешься, а все равно не получается
Когда покидаешь пределы родной губернии и устремляешься, пусть и ненадолго, в иные просторы, испытываешь дискомфорт. Не только потому, что пересекаешь часовые пояса, добровольно отрываешься от корней и рвешь пуповину, соединяющую тебя с малой родиной, но и потому, что при любом общении с жителями других краев и губерний ты не можешь адекватно рассказать о событиях, которые творятся дома. Искренне стараешься, а все равно не получается.
Смещается система координат, стрелка компаса показывает на юг, знакомые созвездия меняют очертания. Пока ты еще у себя дома, земляки понимают тебя с полуслова; вдали же от родимых осин тебе решительно не хватает даже целых слов. То, что ЗДЕСЬ ДЛЯ НАС выглядит очевидным и логичным, ТАМ ДЛЯ НИХ может показаться чуть ли не китайской грамотой - впору звать на помощь переводчика.
Как, например, объяснить человеку, живущему вдалеке от нашей губернии, отчего в здешних местах при слове «культура» рука невольно тянется к милицейскому свистку и фуражке с красным околышем? Отчего в кандидатах на покамест не вакантную должность директора оперного театра уже ходит эмвэдэшный полковник? Отчего сладкоречивый генерал, назначенный управлять местными музами, равнодушен к музыке - в филармоническом ее изводе, - зато уже который год ведет непрерывную словесную баталию с неведомой зверушкой по имени «вестернизация», и главными орудиями в той войне почему-то оказываются дудочки, рожки, гармошки и бубны?
«Гармошки, ага...» - задумчиво бормочет твой собеседник, и ты торопливо меняешь тему. Но от недопонимания все равно не уйти.
Едва произнесено слово «Энгельс», твой визави вежливо кивает: мол, как же, знаем, спутник Маркса! «Вот и нет, - одергиваешь ты чужеземца, - Маркс у нас в другой стороне, а Энгельс - это спутник Саратова, и теперь он, наверное, еще и его кармический двойник: с тех пор, как районные депутаты, влекомые непреодолимой силой правящей партии, оказались хозяевами своего слова (то есть хотели - дали, хотели - забрали), городку ангелов на другой стороне великой русской реки, видимо, придется повторить судьбу города-соседа. Сперва, конечно, потрескается асфальт на дорогах, потом уличные столбы в людных местах обрастут веселенькими кашпо, потом с улиц начнут пропадать газетные киоски и квасные бочки (неформат!), потом городской пляж внезапно окажется в зоне недоступности, а потом полыхнет какой-нибудь отель - и, для особой наглядности, непременно в час визита федерального начальства. После чего все силы горбюджета будут, разумеется, брошены на «формирование позитивного имиджа» райцентра.
«Неужели?» - подняв брови, удивляется твой собеседник, и ты на всякий случай снова меняешь тему. Тщетно! Пара минут разговора - и ты опять вынужден ставить в тупик и себя, и собеседника. Вот ты произносишь вслух слова «Лан-до» и «Лин-ди-грин» - оба звучные, оба звонкие, словно колокол и примкнувший к нему колокольчик-подголосок. Твой собеседник осторожно пробует их на язык и интересуется: «А что это такое?» Ты отвечаешь сурово: «Не «что», а «кто»!» - но потом невольно задумываешься.
Нет, одушевленность обоих имен существительных сомнения у тебя почти не вызывает, да и с гендерной привязкой двух саратовских терминов все очевидно. «Линдигрин» - определенно «она», «Ландо» - по преимуществу «он» (ну кроме особо оговоренных случаев, не поддающихся устному и печатному разглашению в силу приватности сопутствующих им обстоятельств). «Она» - юная, порывистая и вся такая внезапная; «он» - пожилой и заслуженный, хотя и не без некоторой, тщательно рассчитанной, внезапности. «Она» обычно говорит, не отрывая глаз от бумажки, «он» - сам себе бумажка и сам себе трибуна, и потому его ораторский дух гуляет, где хочет и с кем хочет. «Она», по молодости лет, еще озабочена листочками, веточками, щепочками, камешками, желудями и прочим природным мусором; «его» уже раздражают большие казенные деньги и продолжительные аплодисменты (если, конечно, те деньги и аплодисменты предназначены не «ему», а кому-то по соседству; а если «ему» - «он» мужественно стерпит ту невзгоду и смолчит).
«А чем они у вас, собственно, занимаются?» - любопытствует собеседник, и ты опять в легком ступоре. Ответить «ничем» - будет несправедливо или, по крайней мере, нетактично. Сказать «всем» - получится слишком расплывчато и еще более бестактно, а сказать «кое-чем» - так выйдет, пожалуй, крайне двусмысленно. «Народным счастьем занимаются», - с большим трудом находишь ты обтекаемую формулировку, стараясь не уточнять, какие именно арифметические действия наши герои производят с упомянутой субстанцией: то ли прибавляют и умножают (чтоб народ не зачах), то ли, наоборот, делят и вычитают (чтобы народ не забаловал).
От чудес арифметики плавно переходим к чудесам филологии. Может, в каких-то других российских губерниях слово «Володин» - притяжательное прилагательное и отвечает оно на вопрос «чей?», но в нашей, правилам вопреки, это существительное, и какое Существительное! Такие бывают только в единственном числе.
Кстати, на вопрос «чей?» у нас отвечают другие слова. Причем, некоторые из них отвечают с большим удовольствием и видимой гордостью за свою притяжательность. И хотя партия арендует свой неслабый особнячок у СГУ, к научным вопросам университетского языкознания этот феномен никакого отношения не имеет...
Узнав из разговора о том, что местные губернатор и облдумцы состоят в одной и той же правящей партии, твой собеседник делает неверный вывод: «Значит, в коридорах власти все тихо и мирно?» Ага, думаешь про себя, как же! Ветви власти трясутся, как при сильном урагане или землетрясении. Исполнительные сучки то и дело цепляются о законодательные; шум, скрежет, сверкают молнии, летают тупые тяжелые предметы, пахнет озоном, мачта гнется и скрипит. Информационная Фукусима - да и только. Или одна из сторон однажды ошиблась партией, или обе стороны ошиблись, или биологи правы и внутривидовая борьба - самая кровопролитная.
«В целом, - застенчиво вру я, не вдаваясь в детали, - все в порядке». А сам думаю: что, если мои выездные беседы тоже удастся провести по статье «формирование позитивного имиджа муниципального образования»? И, вернувшись из путешествия, я смогу списать на это дело хотя бы транспортные расходы?