Для педагогов вторая половина лета - законный сезон отпусков. Это счастливая пора каникул, когда можно, наконец, расслабиться и хотя бы ненадолго забыть о работе. Так что, договариваясь об интервью с руководителем областного министерства образования, мы решили, что оставим за рамками беседы проблемы педагогики и сосредоточимся на бесконфликтной теме досуга. Но как бы мы ни старались обсуждать неглавное и отпускное, разговор на третьем этаже дома 32 по улице Соляной все равно постоянно выруливал на темы, профессионально важные для министра Гарри Татаркова. Того самого Татаркова, который - если верить отдельным СМИ и некоторым депутатам облдумы - сегодня самый опасный человек в областном правительстве. А может, и во всей Саратовской области
Для педагогов вторая половина лета - законный сезон отпусков. Это счастливая пора каникул, когда можно, наконец, расслабиться и хотя бы ненадолго забыть о работе. Так что, договариваясь об интервью с руководителем областного министерства образования, мы решили, что оставим за рамками беседы проблемы педагогики и сосредоточимся на бесконфликтной теме досуга. Но как бы мы ни старались обсуждать неглавное и отпускное, разговор на третьем этаже дома 32 по улице Соляной все равно постоянно выруливал на темы, профессионально важные для министра Гарри Татаркова. Того самого Татаркова, который - если верить отдельным СМИ и некоторым депутатам облдумы - сегодня самый опасный человек в областном правительстве. А может, и во всей Саратовской области.
- Гарри Николаевич, у вас необычное для здешних мест имя. Если не секрет, откуда оно? Из-за него вас в школе не дразнили?
- Происхождение очень простое: в 60-е годы прошлого века, во время хрущевской «оттепели», началось увлечение западной музыкой. Мой отец тоже этого не избежал - он-то и придумал мне имя. Как мама ни возражала, настоять она не смогла. Много лет спустя, когда я уже взрослым переехал в Саратов, некоторые из новых знакомых удивлялись: что за имя? А вот в детстве меня из-за Гарри не дразнили. В 70-е годы я учился в Тбилиси, где царил дух эдакого космополитизма. Буквально на расстоянии двухсот метров от тбилисской набережной вы могли встретить мечеть, православный храм и следом синагогу. То есть я не могу сказать, что окружающие люди совсем уж не обращали внимания на эту сферу - нет, обращали, - но никто на ней особенно не зацикливался. Люди воспринимали друг друга такими, какие они есть.
- Вам интересно то, чем занимаются два ваших знаменитых тезки - шахматист Гарри Каспаров (физическое лицо, выполняющее функции иноагента) и режиссер-мультипликатор Гарри Бардин?
- Творчество Гарри Бардина мне симпатично, я вообще люблю хорошую мультипликацию. Когда Гарри Яковлевич недавно приезжал в Саратов, я читал интервью с ним, и оно мне очень понравилось, такое взвешенное, разумное. И сам он - человек полностью состоявшийся и цельный. А Каспарова (физическое лицо, выполняющее функции иноагента) мне не то чтобы жаль - я ему, скорее, сочувствую. Не обсуждаю здесь его политическую деятельность - он сделал свой выбор, и, что называется, Бог ему судья. Но подумайте, это ведь драма: состояться как талантливый, безмерно талантливый турнирный игрок - и не продвинуться дальше! После того, как он занял пьедестал чемпиона мира, Гарри Кимович мог бы достичь и иных высот: стать великим теоретиком шахмат, или великим преподавателем, или тренером, наконец. У него была масса возможностей, но он сам, добровольно ушел из этой области... Обидно. Мне кажется, его серьезно подкосил проигрыш компьютеру. Помните? В 1997 году. Человечество довольно легкомысленно отнеслось к этому событию, а зря. Это очень серьезный факт. Вы вдумайтесь: компьютер обыграл человека в шахматы. Я понимаю, что и программисты постарались, и машина Deep Blue была специализированной, но все-таки победить человека... Я вообще не верил, что такое возможно. И вдруг оказалось, что искусство шахмат можно «поверить алгеброй».
- Не могу не спросить еще об одном вашем тезке, Гарри Поттере. Как вы относитесь к главному герою романов Джоан Роулинг?
- Вы знаете, неплохо. Персонаж симпатичный. Я пытался читать Роулинг, но, как видно, я вырос и потому осилил только первую книгу. В 90-е годы я вообще увлекался фэнтези и был поклонником Толкиена. Потом это как-то прошло, и сейчас я предпочитаю, в основном, историческую литературу. Могу брать, например, какой-то период и читать взахлеб. Вот начинался у меня период наполеоновских войн - я его переживал, я жил в этой эпохе, наверное, месяцев семь. Я осваивал все, что попадалось, я даже, например, брал лекции, которые по этому поводу читали в Московском университете в XIX веке, и сравнивал: крайне любопытно посмотреть, как менялась точка зрения... Сейчас я взялся за другой период - 30-е годы прошлого века. Европа, Азия, международная политика, все эти конфликты, заложенные Версальским миром, все эти нелепые диспропорции, искусственно созданные противоречия. Не будь Гитлера, думаю, нашелся бы в Германии кто-то другой, развязавший очередную войну.
- А российская современная словесность вам не попадается? Недавно, например, бывший наш саратовец, а теперь москвич Алексей Слаповский вступил с вами в заочный спор насчет тезиса «образование как услуга». Вы не знакомы с прозой Слаповского?
- К сожалению, нет. Но упомянутую тему «образование как услуга» с удовольствием бы с ним обсудил. Мы до сих пор боимся слов «услуга», «рынок», но пора бы уже признать, что в нынешних условиях в этом нет ничего зазорного. И чем раньше мы от этой стеснительности откажемся, тем лучше. Вы обращали внимание на то, что общественная оценка школы сейчас изменилась? Возникло достаточно много критических отзывов - о школе, об учителях, о тех процессах, которые происходят... Это и по фильмам заметно.
- Вы имеете в виду нашумевший телесериал «Школа»? Вы его, кстати говоря, видели?
- Да, видел, когда еще был директором физико-технического лицея. Посмотрел одну серию, дальше стало неинтересно. Мне кажется, этот сериал - вовсе не срез школьной жизни, как было обещано, а нечто умозрительное. Если уж снимать подобное кино, надо быть ответственным. Не придумывать и хотя бы войти в школу.
- Тогда какое «школьное» кино лично вам нравится?
- «Доживем до понедельника» Станислава Ростоцкого, например. Я считаю, это не просто хороший, но и очень глубокий, проблемный фильм. Фильм о том, как умирает мощная советская школа и как нарождается школа совершенно нового типа, где от детей ничего не требуют, а есть Обязательное Среднее Образование. И если вы посмотрите на страдания главного героя, учителя Мельникова, вы поймете, что он переживает именно эту ломку. Вспомните его разговор с веселым балбесом Сыромятниковым: мол, вот вырастет из тебя знаменитый клоун, новый Юрий Никулин, а я тебя зачем-то оценками мучил... Понимаете, механизм школы стал разваливаться еще в конце 60-х годов, когда в стране объявили всеобщность - хочешь или нет, но учись, как миленький, до 10-го класса.
- А разве до тех пор было по-другому?
- Да, по-другому. Если оценивать советскую школу до того периода, она была устройством жестким, даже безжалостным. Ребенок покидал ее, когда отказывался учиться. Но здесь была, если угодно, некая чистота отношений. Все было ясно с самого начала. А дальше концепция изменилась, и в школе постепенно начала доминировать тяжелая часть класса - вспомните, ведь и у вас в классе наверняка были те, кто не учился, мешал всем остальным и даже их дезориентировал. Формировалась - и не только на уроках - какая-то неудобная среда, и она была носителем иной ценностной системы. Вот тогда и началась деградация школы, притом очень серьезная. Я убежден: это необходимо менять как можно скорее. Учащегося не надо тянуть «по обязаловке» все эти десять или одиннадцать лет: он должен получать от общества ровно столько классов, сколько он на тот момент согласился получить. Не меньше, но и не больше.
- То есть если человеку хватает трех классов...
- ...пускай получает три класса. И профподготовку. На Западе не переводят в следующий класс, и всё. Просто человек будет сидеть в одном классе - год, два, три... до определенного момента, когда ему скажут: хватит, дорогой. Иди со своим накопленным багажом и получай рабочую специальность. А «всеобщность», о которой мы говорили, крайне опасна. Кстати, главная проблема ЕГЭ знаете в чем? Он на эту самую «всеобщность» покусился. Ведь ЕГЭ - это просто форма проверки знаний, только лишь. Но она предполагает, что может быть отрицательный результат. И всё! Общество уже его ненавидит. В этом году в нашей губернии 339 выпускников не получат аттестата. Общественность бьет в набат: ах, какой кошмар, катастрофа. Но вы вдумайтесь: если эти 339 умудрились не получить аттестата, значит, они прекратили получать какие-то знания - в школе, в жизни, вообще везде - где-то уже классе в пятом-шестом. Почему общество должно им дать аттестат? За какие заслуги? Вы вспомните те же романы о Гарри Поттере. Разве из Хогвартса не могли отчислить бездельника? Да запросто. И никто не делал из этого трагедии.
- Вы, Гарри Николаевич, наверное, в школе были отличником.
- А Гарри Поттер был отличником? Насколько я помню, нет. Вот и я не был. Я был учеником, который лучше других успевал по математике, по физике, это были мои любимые предметы, но при этом я мог, например, подзапустить биологию. Но уж теми предметами, которыми я увлекался, я занимался капитально и мог сам себе формулировать задачи. Когда я учился, в нашей стране существовала культура физико-математического образования. Достаточно вспомнить тогдашний журнал «Квант». Он, кстати, выпускается до сих пор, но сильно сдал, а тогда он был очень интересен - его издавали академики. Можно было прямо-таки упиваться этим журналом, взять задачу - и биться с ней, дня два: кто кого? Но когда победишь, это значит много.
- Не могу удержаться от еще одной аналогии с «Гарри Поттером». Вы последовательно прошли, так сказать, все иерархические ступени. Подобно Гарри, вы учились в престижной тбилисской физматшколе имени Комарова. Затем, подобно Снеггу, стали преподавателем, затем превратились в Дамблдора - то есть уже стали директором лицея. Ну а около года назад вступили в главную должность в нашем губернском министерстве магии... Признайтесь, когда, в какой из всех этих ипостасей вам было наименее уютно?
- Откровенно говорю - сейчас. И даже когда я шел на должность министра, я это четко понимал. Потому что я не просто попал в чиновники из директоров школы, у меня получился такой сложный жизненный путь. После окончания МИФИ я попал в СГУ. Стал аспирантом. Это был конец 80-х - начало 90-х годов, у меня очень удачно шла моя научная работа, я быстро защитился…
- У вашей кандидатской диссертации такое любопытное, на слух, название - «Нелинейная динамика лазеров с активной синхронизацией мод». К моде это случайно не имеет отношения?
- Боже упаси. «Мод» с английского переводится как «вид», «тип». Это специфичный термин, который означает тип колебаний, возникающих в данном лазере. А вот синхронизация - это то, что они одновременно переводятся на несколько частот. Не будем углубляться, это довольно сложно объяснить на пальцах... Так вот, я защитился, стал доцентом, и, как мне говорили коллеги, успешным доцентом, у меня были тогда признанные в мире научные работы. И тут вдруг как-то все рухнуло, разом. Наука стала не то чтобы не нужна совсем, а в ней стало очень неуютно и трудно существовать. Кроме того, вы примите во внимание мой тогдашний юношеский максимализм. Что мне нравилось в среде ученых? Открытость и честность, которые существовали даже в советское время. Заметьте, большинство диссидентов были из научных кругов, чаще всего из естественнонаучных. То есть появление феномена Сахарова было далеко не случайно. И вот эти открытость и честность куда-то подевались, а им на смену пришел эдакий закон джунглей - когда люди стали выживать, когда стало затруднено общение ученика с учителем, когда уважаемые профессора - я не хочу говорить ни о ком конкретно, мне встречались, в основном, хорошие люди - проявляли себя не очень порядочно... Словом, сама жизнь меня подтолкнула к преподавательской деятельности.
Как раз в это время тогдашний ректор СГУ Дмитрий Иванович Трубецков предложил мне организовать колледж прикладных наук.
- Не жалеете, что ваша академическая карьера не сложилась?
- Наука - это сладкая вещь, это полное ощущение свободы, это, как сказал один умный человек, «возможность утолять свое любопытство за государственный счет». Но готов ли я сейчас вернуться в науку? Нет. И не только потому, что это трудно технически. Я не хотел бы стать доктором наук просто так, не добившись этого. У меня есть четкий критерий: чтобы стать доктором, нужно создать небольшую научную школу. И пробить уже не конкретную задачу, как для кандидата, а целое научное направление. Я отчетливо понимаю, что даже если бы я смог какими-то невероятными, нечеловеческими усилиями вернуться, то к моменту, когда я всего лишь выйду на передний край - осознаю, пойму, где что, - у меня уже огонь-то погаснет, только дым останется. Науку делают молодые, примерно до сорока пяти. Потом, когда ты прошел весь путь, не покидая этой области, ты уже становишься маститым ученым. Маститые ученые не работают - они ставят задачи. Но зато они их ставят лучше других.
- Вы считаете себя успешным преподавателем?
- Может, это прозвучит нескромно, но я считаю себя успешным преподавателем. Мне это занятие всегда нравилось, я ему отдавался целиком и полностью, еще со студенческих времен, когда я в МИФИ помогал отстающим, по «комсомольской» линии. Про меня ходили слухи, что я могу за двое суток - правда, бессонных, с кофе, - обучить человека предмету с нуля. Позже, в Саратове, у меня был тоже интересный опыт, когда я обучал в лагере, в Дубках, школьников, собранных со всей области. Туда привезли тех, кто более-менее увлекался физикой, и мы с ними три недели занимались физикой. Первые два дня они на меня смотрели с ужасом: Господи, чего он от нас хочет? Когда расставались - они плакали. Практически все поступили на физфак.
- Потрясающе!
- Спасибо, но, думаю, дело не столько в моем преподавательском таланте, сколько в их отклике на внимание. Они впервые увидели, какого уровня можно достичь и как это на самом деле интересно. И семя, брошенное вовремя, проросло уже самостоятельно. Вот это и надо делать. Причем, когда мы говорим об одаренных детях, не стоит забывать: они могут быть одарены по-разному. Мы, в основном, увлекаемся олимпиадами. Хорошая вещь, но это - интеллектуальный бег на сто метров. Не каждый способен быть спринтером, есть такие, которых я называю тугодумами - в хорошем смысле. Они не хотят бежать. Они хотят остановиться и подумать. Они проблему изучат, может быть, за месяц, но так, что после них другим там будет нечего делать. Так что мы и для них должны создавать условия, для их творческой работы... Знаете, чем меня купил Дмитрий Иванович? Он предложил: «Иди преподавать физику детям, с восьмого по одиннадцатый классы, - по курсу, который ты придумаешь сам». Это была потрясающая идея - создать учреждение нового типа. Примерно четыре или даже пять лет я выстраивал этот свой курс, у меня были на первом этапе замечательные наставники, где-то я сам нашел методику... В общем, я создавал и курс физики, и самого себя. И мне это очень нравилось.
- Когда-то были популярны стихи Слуцкого о физиках и лириках. Про то, что первые в почете, а вторые в загоне. А сейчас?
- Сейчас все наоборот: «что-то лирики в почете, что-то физики в загоне». Общество наше вышло из равновесного состояния. Маятник качнулся, несколько сместилась система ценностей. 90-е годы не прошли даром - особенно в человеческом сознании, и утвердилась формула, которую я называю «юристы-экономисты». Я довольно часто общался с родителями школьников и всегда спрашивал: «Кем бы вы желали видеть своего ребенка?» И обычно слышал в ответ: «Юристом или экономистом». Но когда начинаешь задавать вопросы, сразу выясняется, что родители не представляют особенностей будущей работы своих детей, и вообще не знают, куда конкретно надо поступать. А между тем общество уже перенасытилось этими специалистами, и они, по большому счету, крепко нам не нужны...
- А физики, значит, обществу нужны?
- Да, технари-физики нам сейчас нужны. Если вы заметили, число мест в гуманитарных вузах сокращается, зато открываются места в вузах технических. Но маятник сместился, и нынешнее поколение детей не так романтично, как мы когда-то. Они более прагматичны, они склонны идти простой дорогой к определенной цели. Им кажется, что проще изучить или зазубрить гуманитарные предметы. Ведь математика - трудная наука? Да. Физика - трудная наука? Трудная, проблемная. Я специалист и это знаю точно. Я всегда на первом занятии говорю: не волнуйтесь, настоящие задачи по физике решать непросто, я сам их не все умею решать...
- И все же вы однажды перестали преподавать. Почему?
- Знаете, к концу 90-х накопились проблемы, плюс какая-то общая жизненная неустроенность... В общем, когда мне предложили пойти в чиновники, я не отказался. Я работал начальником отдела образования администрации Фрунзенского района Саратова. Это был мой первый опыт чиновника, из которого я четко усвоил, каков этот хлеб. Я понял, что мне в этой работе нравится, а что не нравится. Поэтому когда меня позже позвали работать в областное министерство образования, я уже заранее знал, что именно обретаю и что теряю.
- Так вы больше потеряли или обрели?
- Трудный вопрос вы задаете. После своего первого чиновничьего опыта я еще пять лет проработал директором лицея, то есть бывшей 13-й школы, и мне казалось, что я могу ей помочь, вписать ее в современное общество, что-то - несмотря на все достижения - модернизировать, потому что ничто не вечно... Но работа министра - это все же несколько другое, такая работа лишает, как бы это правильно выразиться, некоего душевного спокойствия. Директору проще. Став министром, вы попадаете в условия, когда очень многое зависит не только от вас, но и от того, что вас окружает. Вы попадаете в ситуацию, когда надо решать глобальную проблему, не имея подчас для этого ресурсов. Ну и так далее. Знаете, внешняя сторона моей новой должности меня не очень прельщала и прельщает: эти заседания во всяких президиумах, вручение всяких наград. Я к этой работе отношусь, прежде всего, как к ответственности. Тяжеловато? Да, тяжеловато...
- Всё, меняем тему. Блиц-опрос, и больше ни слова о работе и о школе. Чем вы занимаетесь, когда уходите в отпуск?
- По-всякому. У меня есть небольшая дачка. Не могу сказать, что я такой уж умелец, но что-то я там делаю. Дача - это свежий воздух, природа, отрыв от городской жизни. И потом семья как-то любит эти шесть соток. Раньше я летом даже ездил ночевать на дачу, но сейчас, сами понимаете, не успеваю. Слишком долго.
- Фильм «Аватар» смотрели? И как?
- Смотрел, признаюсь. И - никак. Не произвело впечатления, честно вам скажу. Мне показалось, что яркость зрелища помешала идее. Слишком ярко. Если говорить об американском кино, есть фильмы, которые я люблю и готов смотреть много-много раз. Например, для меня открытием был «Полет над гнездом кукушки», «Человек дождя», «Запах женщины». Я их пересматриваю, когда прижмет. Чтобы отвлечься, освежить впечатления...
- В театр ходите?
- Когда учился в институте, у нас было общество театралов. В ту пору «мафиозные» группы студентов разделили все театры, и я, в основном, попадал в Вахтанговский и Малый. Однажды мне достался билет на Таганку, но я его сменял - на «Царя Федора Иоанновича» в Малом, потому что очень хотел посмотреть этот спектакль... А в Саратове я хожу только на приезжих, местная драма разонравилась. Нынешние спектакли не затягивают, уж не знаю почему.
- Москву любите?
- Нынешнюю - нет. Я ее люблю ту, которую помню, когда учился. Ту, где в Столешниковом подавали цыпленка табака, пять рублей, для студента немыслимые деньги. Заплатишь - и потом два дня не ешь. Я помню, как в Москве появились пиццерии, настоящие, одна располагалась на окраине Москвы, рядом с нашим институтом - ну по московским меркам рядом, пять остановок на автобусе. Эту пиццерию трудно забыть, мы голодные тогда студенты были... Еще помню, меня на Арбате остановила женщина. Спрашивает: «Молодой человек, вы студент?» Говорю: «Да». Она мне: «Возьмите билет на «Ричарда Третьего». Я не хочу никому его продавать». Я стал шарить по своим карманам, а билет стоил серьезные деньги - рубля полтора. Она мне: «Да вы что, идите так». И я посмотрел спектакль с Михаилом Ульяновым, представляете?.. Совсем другая Москва была, короче говоря. А сейчас она какая-то неприятная. Она не для людей, что ли. Может, дело в моем возрасте? Когда стареешь, все лучшее остается уже там, в прошлом...
- А как вам Саратов?
- Когда я женился и приехал сюда, мне здесь сразу понравились люди - своим радушием и чувством собственного достоинства. За что недолюбливал москвичей - так это за желание постоять в очереди, посуетиться, покудахтать. А в Саратове в тот момент в магазинах были рыбные консервы и макароны. И еще, благодаря теплицам, продавались огурцы и помидоры. Если вы помните, на углу Сакко и Ванцетти и Горького был знаменитый овощной. Мы с женой зашли, гуляя, там были эти огурцы-помидоры, и очередь была два человека. И пожилая женщина зашла и сказала: «Фу, очередь. Возьму завтра». И ушла. Меня очень порадовало отсутствие такого суетливого, московского восприятия жизни. «Возьму завтра». А? И еще мне понравился Саратов тем, что он был тогда очень чистым городом.
- А сейчас?
- Можно я не буду отвечать на этот вопрос?