«Я - Текст! Я пишу себя! Я пишу себя, чтобы житься, и: всё верно, всецело! Вы же не верите, вы, не зная того, таите от меня свое зрение, но я пришел, и я говорю: я тут, я пишу себя, я за вами записываю... Посмотрите, вы держите меня в руках, посмотрите, вы меня созерцаете. Тут и здесь - это живое. Всюду, везде, во всех литерах - шуршащее, оживающее... Видите? Я ожил, я в руках ваших. Глядите! Моя кровь - черная клякса на белом листе, моя кровь - набор знаков, - копошащееся... Отвернись от меня, уйди от меня, забрось меня в дальний угол, сожги, - ты так и так вернешься ко мне, ты, читатель, так и так ко мне обратишься! Ну, попробуй... Я повсеместен! Читаешь это? Так разучивайся!..»
«Я - Текст! Я пишу себя! Я пишу себя, чтобы житься, и: всё верно, всецело! Вы же не верите, вы, не зная того, таите от меня свое зрение, но я пришел, и я говорю: я тут, я пишу себя, я за вами записываю... Посмотрите, вы держите меня в руках, посмотрите, вы меня созерцаете. Тут и здесь - это живое. Всюду, везде, во всех литерах - шуршащее, оживающее... Видите? Я ожил, я в руках ваших. Глядите! Моя кровь - черная клякса на белом листе, моя кровь - набор знаков, - копошащееся... Отвернись от меня, уйди от меня, забрось меня в дальний угол, сожги, - ты так и так вернешься ко мне, ты, читатель, так и так ко мне обратишься! Ну, попробуй... Я повсеместен! Читаешь это? Так разучивайся!..»
Цитата взята нами из романа двадцативосьмилетнего пермяка Алексея Поступинского «Бог №264»,опубликованного под рубрикой «Дебют» в новом номере журнала «Волга» (1-2, 2013).Цитата, да и сам роман могут разозлить читателя, привыкшего к «традиционной» прозе. Впрочем, к самому тексту (и Тексту как главному персонажу) Алексея Поступинского мы вернемся чуть позже. Сначала о другом.
Список предметов и явлений, с которыми в течение последних столетий познакомилась европейская цивилизация благодаря России и СССР, очень пестр. В нем присутствуют «sputnik» и «vodka», «GULAG» и «perestroyka», «intelligenzia» и «pogrom». Среди прочего в этом перечне не затерялся и такой социокультурный феномен как «tolsty yornal» - имеется в виду не каждое из двух слов в отдельности (что такое толстый и что такое журнал, на Западе, разумеется, известно и без нас), а словосочетание в целом. Толстый журнал - не альманах, не тематический сборник, не «братская могила» для неформатных произведений, а нечто другое. Пока в России и в СССР общественная жизнь была втиснута в узкие рамки и для верности придавлена тяжелой дубовой крышкой, а изначальная однокоренность слов «политический» и «полицейский» казалась особенно очевидной, толстые журналы «с направлением» (так говорили в XIX веке) были пусть неравноценной, но все же заменой гайд-парку и предохранительному клапану на паровом котле одновременно. Читатель заранее выбирал свой кружок, примерно зная, что он назавтра прочтет в «Современнике» и «Телескопе», «Отечественных записках» и «Русском Вестнике», «Дневнике писателя» и «Красной нови», «Молодой гвардии» и «Новом мире».
Как ни грустно это признавать постфактум, но для многих наших читателей собственно художественные тексты были, в первую очередь, сублимированным выражением общественно-политических тенденций. В строчки романов и повестей вчитывались не столько ради метафор и эпитетов, сколько ради потаенного смысла, за этими строчками скрытого. Именно поэтому место публикации произведений было почти так же важно, как и сами произведения. Недаром либеральная публика встретила вполне «демократический» роман Ивана Тургенева»Отцы и дети» с настороженностью: он вышел в журнале охранителя Михаила Каткова. И неслучайно, например, качественная проза писателя Владимира Максимова(которого занесло в журнал «Октябрь», возглавляемый одиозным Всеволодом Кочетовым) проходила мимо думающего читателя, который был уверен: в упомянутом издании могут появляться лишь литературные близнецы кондовых «Секретаря обкома» и «Братьев Ершовых»...
В конце 80-х годов прошлого века идея «журнала-трибуны» вспыхнула особенно ярко - вспомним миллионные тиражи «Нового мира» или «Знамени» - и, подобно перегревшейся электролампочке, быстро погасла. Политика заняла свое место, литература ушла к книгоиздателям, которые в нынешних условиях имеют возможность быть в разы оперативнее, нежели редакции журналов (ранее было все наоборот, будущую книгу пропускали сквозь долгие фильтры, а сегодня количество инстанций на пути книги к читателю сократилось до одной - отдела маркетинга). Сегодня в Журнальный Зал ходят, чтобы присмотреть кандидатов в лонг-листы разного рода литературных премий, больших и малых. Что осталось «толстякам», помимо роли «ярмарки невест»? Только одно: быть полигоном для тех произведений, которые пока не вписываются в книгоиздательскую реальность, - либо оттого, что маркетологи проморгали перспективного автора, либо потому, что осторожные редакторы еще не поняли, есть ли такая ниша, куда нового автора можно определить, дав ему начальный тираж в 1-2 тысячи и посмотрев затем, как будут развиваться события. Роман Алексея Поступинского, с которого мы начали наш обзор, вполне может со временем уложиться в тот самый книжный «формат неформатного».
Поступинский отключает тормоза и мчится, как бы не разбирая дороги, но при этом ухитряется не врезаться ни во что серьезное и не увязнуть в совсем уж химеричных литературных построениях. Текст-демиург, который на глазах у публики рождает более или менее фантомных фигурантов с именами и фамилиями (а может, если будет нужно, стереть их, как сбойные файлы), - находка интересная. Есть в этом произведении, которое само же и является собственным персонажем, та доля благородного безумия, на почве которого могут произрасти по-настоящему перспективные сочинения. Хотя, конечно, могут и не произрасти: в конце концов, не каждый Авксентий Поприщин дорастет до королевской должности в Испании...
Саратовская «Волга» - один из тех толстых журналов, который не боится авторов «без тормозов» и порой, как мне кажется, нарочно их приманивает, снисходя к недостаткам «нелинейных» текстов. Например, из трех опубликованных в январско-февральском номере рассказов петербуржца Анатолия Бузулукского -»Похоть Безносова», «Гневная любовь» и «Раздражение» - вполне можно было выбрать один, причем любой, без разницы: каждый из них дает представление о манере автора, не затрудняющего себя излишним психологизмом и выстроенной фабулой; для Бузулукского любой из сюжетов без четко очерченных границ представляет собой, прежде всего, протуберанец изначально негармоничного мира. Так отчего же отражение реальности будет гармоничнее самой реальности?
Насколько трудна для чтения вязкая проза Бузулукского, настолько же легок (а порой и легковесен) слог ярославца Ильи Вишневского, чей рассказ «Катарсис» неуловимо напоминает о довлатовском «Заповеднике» - с той существенной разницей, что у Довлатова рядовая советская действительность и великая русская литература, встречаясь на музейной территории, выглядели хоть и нелепо, но по-разному нелепо (Пушкин, попавший в переплет современного Пушкиногорья, оказывался, например, страдательным персонажем). В то время как у Вишневского «разность потенциалов», по сути, уравнена: былые исторические трагедии, встроенные в тесный экскурсионный график, превращаются в фарс практически без посторонней помощи - как самораспаковывающийся архив после легкого нажатия на клавишу enter. А самой лучшей публикацией номера я считаю рассказ русского американца Валерия Бочкова»Счастье с доставкой»: похоже, перед нами уже сложившийся автор, к которому стоит присмотреться прямо сейчас не только российским издателям, но и, например, голливудским продюсерам. Сама фабула, казалось бы, незамысловата (русский эмигрант в штате Вермонт работает в службе доставки, наряжаясь - ради «фирменной экзотики» - в костюм гориллы), но не в ней главный плюс произведения. Главное - мастерское владение искусством детали, из-за которых описания превращаются в готовые раскадровки, и прозрачная ироническая интонация, благодаря которой любая мелочь начинает играть, а сами злоключения Ника Мещерского из анекдота про гастарбайтера превращаются в некий символ.
У «Волги» есть свои постоянные авторы: тот же Бузулукский, или, скажем, Сергей Рыженков(журнал публикует окончание его исследования «Дворовые игры»), или прозаик и драматург Марина Палей(здесь она, впрочем, выступает как поэт - с мини-циклом «Брачные заплачки кочевников»), или поэты Феликс Чечик и Рафаэль Шустерович(каждый также представлен в этом номере поэтическими подборками), или саратовский культуролог Сергей Трунев(здесь он пишет о проекте «Гвидеон» Вадима Месяца). Однако не менее половины каждого номера журнала составляют публикации тех, кто раньше в «Волге» не печатался. Помимо уже названного Алексея Поступинского, это и Василий Нагибин из Украины (в журнале опубликованы его новеллы «Пена» и «Рассказ цвета сепии»), и московская поэтесса Татьяна Грауз, и петербуржец Алексей Ильичев- поэт, ушедший из жизни в двадцатипятилетнем возрасте (его стихи представляет и публикует издатель Владимир Орлов), а также литературоведы Белла Магид и Денис Безносов, чьи рецензии представлены в литературно-критическом разделе журнала...
Напоследок одно соображение - на будущее. У церемонии вручения главной кинематографической премии США «Оскар» есть хорошая традиция: каждый лауреат, взяв статуэтку, получает возможность поблагодарить со сцены тех, кто помог добиться успеха. Думаю, что писателям, которые из тени безвестности вдруг выныривают на свет и волею судеб становятся популярными, не грех почаще вспоминать, что многие из них проявили себя и получили первый толчок при помощи толстых журналов - и саратовской «Волги» в том числе. Полагаю, что доброе слово и редактору приятно.