Ловись, книга, Большая и маленькая

Прежде чем приступить к обзору 5-6 номера «Волги», хотел бы привлечь внимание читателей к отрадной новости: роман русско-американского прозаика Вадима Ярмолинца «Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89», опубликованный в четвертом номере саратовского журнала за минувший год, благополучно прошел отборочное «сито» самой крупной российской литературной премии «Большая книга» и вышел в финал. Теперь ему предстоит побороться за один из трех внушительных призов с мэтрами и зубрами российской словесности - Владимиром Орловым, Леонидом Юзефовичем, Ольгой Славниковой и другими. Итоги будут подведены в ноябре, и тогда-то мы узнаем, приземлится ли «Свинцовый дирижабль» на литературном Олимпе, или нет... Словом, продолжение следует, а пока займемся майско-июньским выпуском журнала.

 

Прежде чем приступить к обзору 5-6 номера «Волги», хотел бы привлечь внимание читателей к отрадной новости: роман русско-американского прозаика Вадима Ярмолинца «Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89», опубликованный в четвертом номере саратовского журнала за минувший год, благополучно прошел отборочное «сито» самой крупной российской литературной премии «Большая книга» и вышел в финал. Теперь ему предстоит побороться за один из трех внушительных призов с мэтрами и зубрами российской словесности - Владимиром Орловым, Леонидом Юзефовичем, Ольгой Славниковой и другими. Итоги будут подведены в ноябре, и тогда-то мы узнаем, приземлится ли «Свинцовый дирижабль» на литературном Олимпе, или нет... Словом, продолжение следует, а пока займемся майско-июньским выпуском журнала.

Центральная прозаическая вещь номера - «Опыт пропаданий и возникновений» саратовца Валерия Володина. Это третья часть исповедального триптиха «Повесть врЕменных лет» (первые две увидели свет в 2007-2008 годах). К традиционной прозе этот удивительный текст отношения не имеет. Здесь всего один герой, и он же - рассказчик, а повествование являет собой прихотливый полет его мятущегося сознания. «Писать - самое легкое в мире занятие, местами полетное. Читать теперь стало самым трудным делом, вот оно что, делом практически неподъемным и неодолимым...» И действительно, текст Володина не дается сразу, поначалу сильно раздражает «подпольными», взятыми напрокат то ли у Достоевского, то ли у Галковского интонациями («Я богат только ценным опытом унижений. И слава Богу. Другие богатства меня трепетливо боятся и близ меня не задерживаются, внешнюю личность мою всяческим образом избегая»), но по мере чтения исподволь втягивает тебя в свою орбиту. «А я считаю, что имею право писать абсолютно все, что для меня важно, - утверждает лирический герой. - Вот вам моя свобода. Она вся перед вами, без хитрых утаек, лазеек. Не нравится такая личина ее? Вы предполагали, что она у меня другая - безгласная, безропотная и никакая? О, нет...»

Опыт Володина подтверждает, что не только стихи, но и проза может расти из любого «сора»: автор прядет словесную нить, отталкиваясь от событий пустяшных, ничтожных, даже забавных в своей ничтожности. И хотя герой зачастую педалирует мотивы смерти, распада, увядания, некоторые фрагменты проникнуты легкой молодой и веселой злостью. Вот герой откликается на нынешний «поход в литературу» пресловутых медийных персон, и тут же доходит до гротеска: «Юдашкин наверняка тоже будет хорошим писателем, Минаева точно побьет творческим личным рекордом. Все равно скоро запишет! По лицу видно же - зреет в Юдашкине великолепная, отчасти даже величественная книга, а по глазам заметно - созрел. Ох, созрел, творюка. Явно она будет сентиментально-пошивочного направления, с оттенком хоррора, плавно перетекающего в миддл-теченья распевные. Явно. Ну и тайно тем же самым она будет, точь-в-точь. Лежалого товара не держим...» Герой-рассказчик словно бы ставит эксперимент на себе, пытается освоить опыт «прозябания писателя в провинциальных условиях, предлагаемых к выживанию». Чем закончится эксперимент, не беремся сказать. Впрочем, здесь гораздо важнее сам процесс, нежели результат.

Среди прозы номера - рассказ одного из самых известных современных прозаиков Олега Ермакова «Реликтовый свет». Автор жесткой военной прозы («Знак зверя», «Возвращение в Кандагар» и др.) предлагает читателю притчу о художнике. В поисках «реликтового света» главный герой подался из большого города, подальше от андроповских «чисток», на далекий алтайский кордон. Герой надеется припасть к истокам, соединиться с природой и обрести новое дыхание. Но выясняется, что искусственно подстегивать своенравную музу - занятие вполне бессмысленное: если вдохновения нет среди серых стен, оно не осенит человека и среди диких пейзажей. «Реликтовый свет» - внутри художника, а не вовне. Поймет ли это герой новеллы?..

В поэтическом разделе журнала - стихи Александра Анашкина и Светланы Буниной (Москва), Александра Кабанова (Киев), Александра Уланова (Самара), Елены Сунцовой (Нью-Йорк). В разделе критики - рецензии на книги Романа Тименчика (Сергей Боровиков), Валерия Родоса (Ефим Водонос), Александра Бараша (Анна Голубкова), Алексея Колобродова (Олег Рогов), а еще Алексей Александров пишет про вышедший в Саратове «Хлестаковский сборник» под редакцией Валерия Прозорова. В традиционном киноразделе постоянный кинообозреватель «Волги» Иван Козлов рецензирует три фильма, участвовавших (с разным результатом) в недавней гонке за премию «Оскар»: «Миллионер из трущоб», «Загадочная история Бенджамина Баттона» и «Харви Милк».

Наиболее интересной публикацией номера в жанре non fiction нам представляются мемуары Ильи Иословича. Вернее сказать, это мемуары пополам с семейными легендами и воспоминаниями о своих родственниках. Дело в том, что прадедом мемуариста был Езекиил Поляков, двоюродный брат знаменитых Якова, Лазаря и Самуила Поляковых, которые строили в России железные дороги, «сказочно разбогатели, стали камергерами двора». Родственный круг мемуариста широк и интересен: «Балерина Анна Павлова, физик Александр Поляков в Принстоне, писатели Виктор Ардов и Владимир Поляков, большевик Юрий Ларин, чья приемная дочь Анна вышла за Бухарина - все это дальние родственники Поляковых». Дед Ильи Иословича, врач, в 1908 году открыл практику в доме на Большой Молчановке, позднее описанном Борисом Пастернаком в романе «Доктор Живаго». В эти же годы дед рассказчика «вступил в общество русских фрейдистов, перевел и издал несколько книг Фрейда и, мне кажется, вел с ним переписку, о чем потом помалкивал». Переплетения судеб родных и знакомых увязываются с историческим контекстом, возникает любопытнейшее мозаичное полотно...

Обсудить статью в ЖЖ