В Волжском районном суде Саратова продолжается показательный во всех отношениях процесс по делу Михаила Макеенко. Отпущенный под залог обвиняемый, как и обещал, является в суд регулярно. Свидетель обвинения Дмитрий Матросов после своего внезапного отпуска сейчас тоже дисциплинированно сидит в процессе. Оппоненты друг на друга практически не смотрят, и, например, когда Матросов дает показания, Макеенко отворачивается. Что, с учетом их апрельского разговора, закончившегося для Макеенко прямой посадкой, вполне понятно.
В Волжском районном суде Саратова продолжается показательный во всех отношениях процесс по делу Михаила Макеенко. Отпущенный под залог обвиняемый, как и обещал, является в суд регулярно. Свидетель обвинения Дмитрий Матросов после своего внезапного отпуска сейчас тоже дисциплинированно сидит в процессе. Оппоненты друг на друга практически не смотрят, и, например, когда Матросов дает показания, Макеенко отворачивается. Что, с учетом их апрельского разговора, закончившегося для Макеенко прямой посадкой, вполне понятно.
К исследованию психолого-лингвистической судебной экспертизы этого разговора суд после перерыва на выходные как раз и приступил. Напомним, что оригинал записи суд признал утерянным окончательно. Так что исследование шло по протоколам экспертных заключений, которые где-то с час зачитывал гособвинитель Николай Абрамов. Качество записи, по заключению экспертов, было плохим - слышимость воспринималась на 50-60 процентов, местами до 30. Когда в дальнейшем дошло непосредственно до прослушивания записей, так и оказалось - местами слышимость была вообще никакой. Так что обвинение, предложив суду сначала прослушать протоколы с распечаткой записей, поступило, видимо, правильно.
Краткое содержание копии диктофонной записи экспертами было определено как «беседа двух мужчин». Первому мужчине был присвоен индекс М-1 (Макеенко), второму соответственно М-2 (Матросов). В ходе беседы М-1 стремился прояснить позицию прокуратуры в отношении его, М-1, собственности, законность регистрации которой как объектов недвижимости прокуратура готовилась оспорить в арбитраже. Финансовая сторона вопроса, что было отражено в протоколах, имела место: М-1 предлагал деньги за благополучный для него судебный исход, М-2 как бы не отказывался. Количество высказываний М-1, по экспертным подсчетам, в 5 раз превышает речевую активность М-2. То есть говорил в основном М-1, М-2 больше слушал. На 55-й минуте Абрамов зачитал: «Голос М-1 принадлежит обвиняемому М. Макеенко, это категорическое идентификационное решение». М-2 свой голос идентифицировал сам. Так что беседовавших 3 апреля в стенах прокуратуры мужчин, со ссылкой на экспертов, теперь можно законно называть пофамильно: это, если кто раньше сомневался, на самом деле Макеенко и Матросов. На 60-й минуте Абрамов облегченно произнес: «Это все», и, таким образом, сторона обвинения, наконец, предъявила суду реальное обоснование своих претензий к обвиняемому.
Было озвучено содержание «мужского разговора». Макеенко пришел к Матросову по предварительной телефонной договоренности с «кем-то». Но установить невидимого абонента не удалось. То есть какая-то фамилия называлась, на двух копиях защитой она была идентифицирована как «Егоров», на третьей копии фамилия была стерта. Адвокат обвиняемого Елена Левина настойчиво пыталась выяснить у Матросова, кто такой этот «Егоров». Матросов не знал. Левиной он сказал, что знакомых с такой фамилией в прокуратуре у него нет, впрочем, ему известно, что в арбитражном суде есть судья по фамилии Егоров. Так что насчет Егорова защита ничего не выяснила. Когда копии записей в дальнейшем обозревались, нечто похожее на «...гаров», «...игаров», «Егоров» действительно прослушивалось, но в условиях плохой слышимости думать по этому поводу можно все что угодно, а обстоятельства, при которых с одной из копий эта фамилия была стерта, суд не выяснял. «Егорова» оставили в покое.
Теперь собственно о «беседе двух мужчин». Поздоровались: «Здрасьте» - «Здравствуйте». Познакомились: Макеенко представился, Матросов - нет, но ведь и Макеенко, судя по всему, знал, к кому идет. Знал и зачем. «Стульчик возьмите», - сказал ему Матросов. Макеенко, не исключено, присел, и приступил к сути. У него, значит, были проблемы. Причем уже давно. Был перечислен ряд лиц, обратиться к которым за помощью Макеенко не считал возможным. Сначала надежда была на Петра Витальевича. По странному стечению обстоятельств, такое же имя и отчество носит некто Глыбочко, местный партийный функционер, депутат Саратовской гордумы, ректор Саратовского медуниверситета.
- Петр Витальевич сказал: вступи во фракцию «Единая Россия», - рассказывал Матросову депутат той же думы Макеенко. - Я вступил. Потом Петр Витальевич говорит: в партию вступи. Я в партию вступил, хотя мне это как бы не надо. А помощи никакой. Раньше мы все эти вопросы благополучно решали с покойником. А теперь с кем решать?
Потихоньку подбирались к финансовой составляющей. Макеенко делал свои финансовые предложения письменно, Матросов их озвучивал устно (как сейчас понятно, чтобы дошли до диктофона, который находился у него в кармане пиджака). Цифры звучали такие: 20 тысяч долларов и, как ни странно, 15 миллионов. Насчет 15 миллионов защита, впрочем, интересовалась у Матросова и раньше. Тот говорил: «Не знаю, но думаю, речь шла о минутах». Впрочем, зря Матросов не знал: когда слушали запись, даже группа поддержки не сдержалась и выдохнула - «пятнадцать миллионов!» Хотя уже и не важно, сколько миллионов обвиняемый намеревался занести в прокуратуру.
Задержан он был с 500 тысячами рублей, все номера изъятых купюр Абрамов в одном из судебных заседаний досконально перечислил. Да, кстати, у судьи Светланы Макаровой к Матросову тоже появились вопросы. Ее, в частности, интересовало, есть ли у свидетеля, которому суд определил постоянно присутствовать в судебном процессе, документ, подтверждающий уважительную причину его некоторого отсутствия. Матросов был готов предоставить оригинал билета на поезд до Москвы. Суд интересовали более конкретные документы. Вмешалась защита: ее интересовало то же самое, так что она и перехватила инициативу судьи.
- Почему вы суду не сказали, что уезжаете? - спросила Матросова Левина.
- Я об этом проинформировал всех участников процесса, - ответил Матросов, но понимания не нашел: суд еще не забыл, как внезапно он исчез.
Тогда он признался: ездил в Чехию, в Карловы Вары, где лечился. Левина попросила подтвердить документально: какой санаторий, какие процедуры, хоть какую-то бумажку.
- Путевку могу показать, - сказал Матросов. - Купил 29 октября.
Впрочем, суд уже понял бесперспективность дальнейших расcпросов. Абрамов уловил эту тупиковую ситуацию и переключил внимание на себя. Вернулись к экспертной документации в части ее психологической составляющей. Эксперты делали выводы, что, по их разумению, у Макеенко были реальные намерения дать взятку, у Матросова намерения были честными: он хотел изобличить преступление. Со ссылкой на словари расшифровывалось и понятие «взятка». Против этих выводов возражала защита: определять, взятка это или нет - не прерогатива экспертов. Объявили перерыв.
На другой день начали с того же: Абрамов освежил в памяти заключение психолого-лингвистической судебной экспертизы. Прозвучало, в принципе, то же самое: «беседа двух мужчин», М-1 и М-2, идентификация голоса Макеенко, содержание их с Матросовым разговора. Из нового: Макеенко прямо говорил, что пришел искать поддержки в прокуратуре, клялся в своей честности и в том, что об их мужской беседе никто не узнает. Эксперты делали вывод: Макеенко искренне верил, что Матросов - это то должностное лицо, которое ему может помочь. Матросов не разубеждал Макеенко в его уверенности. Обсуждали возможные перспективы исхода судебных процессов, и Макеенко объяснял, какие варианты его устроили бы больше всего. Затем Абрамов предложил заслушать этот разговор. Попросил у суда разрешения пригласить эксперта ГУВД области Павла Мельникова, того самого, которому в первых заседаниях процесса было отказано в намерениях поискать пропавший с диктофона файл. На этот раз привлечь Мельникова судья согласилась, несмотря на резкие возражения защиты. Мельников явился. Сказал, что ему нужно минут десять, чтобы подключить технику. Из зала суда всех выставили в коридор. Вскоре там же оказался и Мельников. Сказал, что ему нужно отъехать на полчаса, потому что с техникой не получается. Уехал. Пока его не было, решили послушать просто магнитофон, который Абрамов принес с собой. Слушали кассету и диск, это были копии того самого пропавшего файла. Слышимость, как уже говорилось, была ужасающей, и если бы не предварительная расшифровка записей, то мало бы кто что-либо понял. А так до слуха доходило: и Петр Витальевич, и не помогающая «Единая Россия», и покойник, с которым раньше все благополучно решали, и вообще все смятения М-1 проносились через его голосовые связки, а вот голос М-2 был сдержанным, и, с учетом уже известных обстоятельств, добрых чувств, скажем честно, тоже не вызывал. Вернулся Мельников. Включил ноутбук, стали слушать тот же разговор на записи, как предполагалось, максимально очищенной от помех. Но дослушать не удалось, потому что что-то там сорвалось. Наладить не получилось, и Мельникова суд отпустил.
Сторона обвинения объявила, что свою базу доказательств она представила суду полностью. Защита попросила перерыв в судебном процессе на несколько дней, но судья сказала, что это много. То есть запрашиваемого перерыва защите не дали, и в День Конституции, что, возможно, симптоматично, обвиняемый приступит к доказательствам своей, как он неоднократно говорил, невиновности.