Это история о том, как больную девочку-сироту пытаются отвоевать друг у друга родственники и приемные родители. Здесь нет цели продемонстрировать правых и виноватых. Только показать наше общество — с его мракобесием, последствиями закона Димы Яковлева и топорным стилем работы госорганов, практикующих изъятие детей у близких «в профилактических целях». Все имена героев изменены для того, чтобы не навредить ребенку.
Глава 1: о том, как рождается девочка с ВИЧ-инфекцией, но мама и бабушка не занимаются ее лечением
В феврале 2015 года у 27-летней Ольги из Балаково родилась дочь Катя. Маме ранее был поставлен диагноз ВИЧ, но на учете в СПИД-центре она не стояла, терапию не проходила. Еще во время беременности врачи предложили ей пройти курс лечения, чтобы предотвратить заражение плода, но она отказалась. Ребенок родился с болезнью, вызванной вирусом иммунодефицита — нуждается в наблюдении врачей и лечении в течение всей жизни.
В феврале 2018 года Ольга умерла от менингита. «Она лежала в коме последний месяц. Просто поздно спохватилась. Может, поздно узнала об этом. Перед этим я навещала их в Санкт-Петербурге — Ольга не производила впечатление больной. Наоборот, похорошела очень сильно: она похудела, у нее была чистая кожа, волосы росли как на дрожжах. Она следила за питанием, пила витамины. Очень хорошие, я скажу: однажды у меня заболела голова, я их выпила, поспала полчасика и проснулась здоровым человеком. Но Ольга не лечилась от ВИЧ», — рассказывает младшая сестра Ольги Алена.
От Ольги остались сын и дочь. Старшего сына Ивана, без проблем со здоровьем, взял под опеку его дядя, который жил с девушкой. Родственники рассудили, что мальчику нужно мужское воспитание. Младшую дочь Катю забрала бабушка Татьяна.
«Ольга была молодая и глупая. Ваню и Катю с первых дней воспитывала наша мама. Она человек верующий. Мы не считали, что она может нанести Кате какой-то вред», — отмечает Алена.
Бабушку обязали соблюдать терапию для девочки. Но она не давала ей лекарств.
Как впоследствии рассказывала в суде заведующая детской поликлиникой № 1 в Балаково Марина Магамедова, при первой попытке давать лекарства у новорожденной «нарушился стул, взгляд стал неосознанным». По мнению врачей, это свидетельство развития заболевания. Но мама и бабушка сочли это побочной реакцией на препарат и отказались от дальнейшего лечения.
«Возьмите любой препарат — вы развернете такую „портянку“! Прочитаете инструкцию — там влияет на всё, все органы. Это очень опасные препараты, я их даже лекарствами не называю. Врачи из этого центра [СПИД] сами не знают, что делают. Просто следуют инструкциям, потому что их так научили. Я говорила им, что такого заболевания не бывает», — объясняет свою позицию бабушка Кати.
Руководитель общественной организации «Волгаинфо Плюс» Алексей Абрамович объясняет, откуда корни отказа от ВИЧ-терапии: «Бывает, люди боятся лечения, потому что они не совсем правильно проинформированы: например, услышат, что человек стал принимать терапию, ему стало плохо, и он умер. А умер он как раз из-за того, что лечение не было начато вовремя. Между врачами и пациентами — огромная пропасть в общении. И когда у людей нет нужной информации, они пытаются ее найти в других местах: обращаются к потусторонним силам, нетрадиционным методам лечения».
Во-вторых, продолжает он, препараты, выписывающиеся больным бесплатно, не всегда подходят пациенту. «К сожалению, наша медицина — как конвейер, зачастую у нас нет личностного гибкого подхода в лечении. К нам часто обращаются люди: „а вы мне сможете помочь, если вдруг терапия мне не подойдет?“ И мы помогаем. Но по идее, это врачи должны этим заниматься. К сожалению, врачи иногда не слышат. ВИЧ-диссидентство и отсюда еще может расти», — указывает Абрамович.
Глава 2: о том, как бабушка сбегает с внучкой, а потом их находят и отбирают Катю
Органы опеки сначала выносили предупреждение бабушке из-за того, что она игнорировала лечение девочки. После этого приняли решение изъять ребенка. Бабушка, отчаявшись сохранить у себя Катю, перестала открывать дверь в квартиру органам опеки, а затем и вовсе исчезла вместе с девочкой.
«С ноября 2018-го по май 2019-го мама была в розыске. Я жила в Сочи, приезжала тогда на сессию в Саратов. Заехала домой в Балаково и увидела, что дома нет ни Кати, ни большого чемодана. Брат сообщил, что мама уехала. Сказала ее не искать, потому что последние недели они [органы опеки] давили на нее, приходили домой. Ее телефон был отключен — не просто не брала трубку, а была вне зоны действия сети — вытащена сим-карта, — рассказывает Алена. — Однажды пришло письмо без обратного адреса с Катиными рисунками и словами: «у нас все хорошо, не ищите, Катя играет, рисует».
Алена добавила, что собиралась с братом ехать и искать маму с племянницей. Но не знали — куда. А поскольку у брата на попечении племянник, то «посчитали это нецелесообразным».
Спустя полгода бабушку с внучкой нашли в другом городе. У Татьяны изъяли ребенка и положили в балаковскую детскую горбольницу. Врачи констатировали четвертую стадию ВИЧ (всего их пять, последняя — терминальная), хотя при рождении была вторая. Вирусная нагрузка увеличилась. На теле появились мелкие плотные белесые высыпания — контагиозный моллюск, что, по словам врачей, свидетельствует об обострении заболевания.
Менее чем через две недели органы опеки назначили ей приемную семью — опекунами стали пенсионерка Алевтина и ее 36-летний сын Олег. На тот момент у них уже воспитывались двое детей такого же возраста с заболеваниями.
Глава 3: о том, как родным дяде и тете отказывают в опеке
Рассказывает 26-летняя тетя Алена:
«Как только я узнала о том, что Катю забрали, я приехала из другого города и обратилась в опеку с заявлением. Там сказали, что девочка находится в ЦРБ. Долго скрывали, что ей с самого начала была подобрана семья. Когда узнала о том, что Катю отдали, у меня внутри все упало.
Мы с братом писали заявления на временную опеку, но нам обоим отказали. Несмотря на то, что брат уже воспитывает Ивана, старшего брата Кати, а разлучать родных братьев и сестер не должны. Сказали: «она сейчас отдана в другую семью, и мы не считаем нужным ее оттуда забирать». Пусть, мол, там побудет, адаптируется — потому что моя мать якобы нанесла глобальный вред ее психическому состоянию. А то, что Катя попала в незнакомую семью, не считают вредным.
Мне сказали собирать документы на постоянную опеку. Я ездила в Хвалынск в школу приемных родителей полтора месяца. Можно было и быстрее, но у меня еще и работа, и это затягивалось. Запись к врачам для медкомиссии — на несколько недель вперед. Посоветовали выписать маму из квартиры, чтобы мне одобрили опеку. Куча документов и нюансов, каждая справка занимала около двух недель.
К ноябрю я, наконец, собрала все документы. У меня высшее психолого-педагогическое образование, опыт работы воспитателем в детском саду — как опекун я подхожу по всем требованиям. Но мне отказали и в постоянной опеке. Сказали: «она находится в другой семье, ей там хорошо — а вы все плохие, и нет, мы вам ее не дадим». И запретили видеться с Катей».
В суде, который впоследствии проиграет Алена, представители органов опеки будут заявлять, что тетя не интересовалась здоровьем племянницы, потворствовала попустительскому отношению своей матери к здоровью последней, не изъявляла желание стать опекуном, пока бабушка с девочкой была в розыске.
«Мне отказывают в опеке только потому, что я из той же семьи, ношу ту же фамилию. При этом меня никто не спросил, как я сама отношусь к ВИЧ-терапии, не направлял, где можно узнать об этом заболевании и лечении ребенка», — заявляет Алена. По ее признанию, о подробностях течения болезни она узнала только после того, как Катю забрали: «Ребенок с виду здоров, редко болеет простудой, нормально развивается — я думала, что сестра и мама делают всё как нужно».
В ответе на наш запрос администрация Балаковского района сообщает, что передача Кати родственникам «не отвечала интересам ребенка». Тете и дяде не сообщали, в какую семью попала племянница, потому что приемная семья «возражала против сообщения о себе информации». А видеться им запрещали, потому что органы опеки приняли такое решение на заседании опекунского совета. «Против общения тети с племянницей возражали законные представители девочки», — говорится в официальном ответе.
Приемных родителей органы опеки характеризуют исключительно с положительной стороны: дают девочке лекарства каждые 12 часов, ее физическое состояние и развитие улучшилось. Эти чувства взаимны: «В органах опеки работают очень порядочные люди, с которыми мы как одна команда. Есть люди, которые просто выполняют свои обязанности — а эти работают от души. Татьяна Васильевна [Горнаева, начальник отдела опеки Балаковского района] всегда идет на разговор, она не сухарёк. Это же касается детей! Государство не просто так приняло нашу сторону», — коротко комментирует позицию опеки приемная родительница Алевтина.
31 июля 2020 года Балаковский районный суд отказал Алене в удовлетворении ее требований об оспаривании отказа передачи ей племянницы под опеку.
Глава 4: о том, кому нужны сироты
На сегодняшний день в Саратовской области количество детей-сирот, оставшихся без родителей — 7343. Из них проживают в государственных учреждениях и ждут родителей 545 детей. Остальные, как с гордостью заверяют чиновники регионального министерства образования, находятся в семейных формах устройства.
Всего этих форм четыре. При усыновлении ребенок наделяется всеми правами и обязанностями родного. Например, может претендовать на наследство. А родители имеют право поменять в его документах имя, дату и место рождения, чтобы сохранить тайну усыновления. Усыновители получают единовременную выплату на ребенка, а потом государство умывает руки: никаких льгот, например, бесплатное жилье, ребенок не получит. За прошлый год усыновили 81 ребенка. Всего в регионе на учете в органах опеки стоят 1266 усыновленных детей.
Самая популярная форма семейного устройства — опека (до 14 лет) и попечительство (до 18 лет). Таких в области 4388 детей. Подобно бабушке Кати Татьяне, опекунами обычно становятся родственники, когда ребенок лишается родителей. Опекун получает ежемесячное пособие на содержание ребенка (5700-8500 рублей) и некоторые льготы. А ребенок получает все положенные для сирот выплаты и имеет возможность претендовать на государственную жилплощадь.
Есть две возмездные формы устройства, при которых семьям возмещают издержки. Патронат — форма, при которой «внештатный» воспитатель государственного сиротского учреждения приглядывает за ребенком за плату и стаж. Поскольку детдома и школы-интернаты в регионе за последние десять лет сократились на две трети (осталось 17), «патронов» становится всё меньше. А вот форма приемных семей, подобно той, в которую попала Катя после изъятия у бабушки, стала активно поощряться государством.
С принятием в 2012 году закона Димы Яковлева, именуемого в народе «законом подлецов», американским родителям запретили усыновлять российских детей. Больше всего от этих ограничений пострадали дети с особенностями развития или инвалидностью, которых иностранцам было не так уж сложно привести в норму. Российские политики заявили, что россияне начали массово забирать детей из детдомов, надобность в которых якобы фактически отпала (в Саратове на этой волне был перепрофилирован последний в городе детдом № 2). Раньше приемные семьи, в которых родители получают зарплату, были редкостью для нашего небогатого региона. После принятия закона Димы Яковлева, детей стали массово раздавать за рубли — выросла статистика по возмездным формам устройства в семью. Сегодня в регионе в приемных семьях находится 1144 ребенка.
«Дети в приемных семьях лучше социализируются: они знают, что есть мамы-папы, они готовят еду и делают домашнюю работу — а не так, что ребенку из окошечка выдают тарелку, а потом он даже не может себе пельмени сварить, потому что закладывает их в холодную воду. В приемных семьях дети готовы к жизни», — считает саратовский детский омбудсмен Татьяна Загородняя. И добавляет, что на органы опеки возлагается большая ответственность, чтобы «отфильтровать корыстных людей, которые зарабатывают на этом деньги». Хотя, по ее мнению, за такие небольшие деньги берут на себя большую ответственность перед органами опеки в основном подвижники.
«Это превратилось в бизнес, — несколько другого мнения придерживается бывший директор саратовского детдома № 2 Галина Ефимова, описывая, что стала наблюдать после принятия закона. — К нам в детдом начали приезжать с разрешениями сразу на трех-четырех детей. Я начинаю рассказывать о характере ребенка, особенностях здоровья, развития — их это не интересует. К приемным родителям я всегда относилась настороженно, за время работы научилась видеть их насквозь. У одних — тысяча вопросов, замучают ими. А у кого вопросов не возникает, сразу понятно: ребенок нужен для того, чтобы облегчить не его жизнь в этом мире, а свою. Детей брали, чтобы получить пособие, плюс это какая-никакая рабсила в деревнях. Мои воспитатели делали выездные школы приемного родителя и видели приемные семьи, где по 14-20 детей. Приходили на обучение приемные родители, у которых золотые кресты по килограмму на шее висят. Бог им в помощь, что еще тут скажешь… О чувствах говорить приходится редко: исполнилось 18, прекратились выплаты — „давай, до свидания“. Да, они в приемных семьях — но они остаются детьми-сиротами. Вот если бы чиновники рапортовали, что больше детей начали усыновлять…»
Как и при опеке, ребенок в приемной семье сохраняет право на причитающиеся ему пособие по потере кормильца, алименты, пенсию по инвалидности, прочие соцвыплаты и государственное жилье. Пенсия Кати по потере кормильца — около 11 тысяч рублей, пенсия по инвалидности — около 15 тысяч рублей. Пособие по уходу за ребенком на Катю составляет 5700 рублей, после шести лет будет 8500 рублей.
Каждому приемному родителю, в отличие от опекуна, выплачивается еще и зарплата, засчитывается трудовой педагогический стаж. Средний размер ежемесячного вознаграждения в регионе с учетом доплат — 16,5 тысячи рублей. Дополнительно компенсируется приобретение медикаментов, местная связь, транспортные расходы. Также приемные родители освобождаются от транспортного налога и раз в год получают 15 тысяч рублей на отдых.
Глава 5: о том, что известно о жизни Кати в новой семье
Село, где теперь проживает Катя со своей приемной семьей, находится в шести километрах от центра Балаково. Дорогу к нему обрамляют «империи камня» и прочие объекты ритуальных товаров и услуг.
В селе проживает около 1500 человек. Оно не умирает — за счет близости к городу многие приобретают тут жилье и ездят на работу в Балаково. Цены на недвижимость начинаются тут от одного миллиона рублей за «бабушкин» домик и доходят до семи миллионов за загородный дом в два-три этажа — такие могут позволить себе в основном сотрудники Балаковской АЭС.
Около десяти лет назад сюда переехала Алевтина (нынешний опекун Кати), купив небольшой домик. Как говорят соседи, вначале ей здесь не понравилось, но продать дом не смогла, а потом смирилась. Когда женщина приболела, в село приехал жить ее сын Олег, по слухам, работавший в Саратове таксистом. Они вместе прошли школу приемных родителей и взяли на воспитание сирот. Сейчас это единственный вид занятости у Олега.
За желтым забором звучат детские голоса. Выходит мужчина в камуфляжном костюме, с маской на подбородке. Представляется Олегом, но от общения с корреспондентом ИА «Версия-Саратов» категорически отказывается и поспешно закрывает дверь с внутренней стороны.
Односельчане отзываются об Алевтине и Олеге как о трудолюбивых, ответственных, но замкнутых людях. Соседка помнит только один случай, когда, набирая воду у колонки, разговорилась с приемной родительницей. У Олега был единственный приятель в селе, но сейчас они в ссоре. Зато о его общественной деятельности соседка наслышана хорошо.
«Он грамотный, везде пишет письма: и Путину, и в ЦК. Однажды про овраг он писал, потому что у них там огород заканчивается, а туда люди стали кидать дохлых телят, ягнят — стояла вонь. Овраг в итоге почистили. Была история с медпунктом еще. Его мать туда пришла, а там ни лекарств, ничего. И тут же он письмо куда-то накатал: мол, что за безобразие, таблетку купить негде. Сразу все решилось. Да, Олег такой. Я потом ходила давление мерить, а там лекарств — как в поликлинике! Разговорилась с медичкой — говорит: это всё Олег», — рассказывает пожилая местная жительница.
В социальных сетях у приемного отца много фотографий детей. Соседи характеризуют Алевтину и Олега как заботливых приемных родителей, души не чающих в детях: «Сначала они в сельский детский сад водили своих ребятишек. Но сказали, что тут плохо кормят, и решили перевести детей в город». Для удобства им выдали газель от государства. Правда, соседи не замечали, чтобы детей куда-то возили каждый день.
Глава 6: о том, как приемные родители не позволяют Кате видеться с родственниками
Больше года с того времени, как Катя попала в приемную семью, она не видела родных. Органы опеки показали семье девочки заявление от приемной родительницы, в котором та указывала, что против таких встреч, поскольку хочет «стереть негативные эмоции».
В середине июля родственники, наконец, договорилась с приемными родителями о встрече с племянницей.
«Подошла как будто чужая девочка — она сильно выросла, но глазки остались те же, — вспоминает первую встречу после разлуки тетя Кати Алена. — Мы погуляли недолго в присутствие приемного отца. Когда он разговаривал по телефону, Катя повернулась ко мне и спросила: «А вы меня не заберете?» В конце мы с ней обнимались, я плакала, мы договорились видеться регулярно.
Через неделю Катя себя вела абсолютно холодно, за руку меня не брала. Уж не знаю, что он ей там сказал… У нас в седьмом микрорайоне в парке сцена — я попросила ее спеть. И знаете, что она спела? Не «ладушки-ладушки», «во поле березка стояла», а песню про папочку: мол, только папочка у меня есть, пускай ему бог поможет, он такой хороший, он меня от всех защитит. У них в семье патриархат. Приемный родитель воспитывает детей в понимании: «все вам хотят совершить зло, а папа оградит». Однажды Олег потерял зажигалку (он курит). И Катя, бросив ракетку, подбежала к нему и начала искать зажигалку по карманам его штанов. Я не считаю это нормальным», — рассказывает Алена.
Тетю девочки не устраивает, что Катя не ходит в детский сад или на подготовку к школе. На ее взгляд, развитием ребенка недостаточно хорошо занимаются. На девочке, по ее замечанию, не было ортопедической обуви, а одежда — из магазинов типа «смешные цены». Девушка убеждает, что сможет обеспечить племянницу лучшими жилищными условиями, уйдет с работы в сфере общепита в детский сад, будет заниматься развитием девочки.
В начале сентября Олег, ссылаясь на назойливое внимание к своей семье со стороны СМИ, куда обратилась Алена, отказал ей во встречах с племянницей. Он сообщил, что подал в органы опеки новое заявление о желании прекратить встречи приемной дочери с кровными родственниками.
Глава 7: о маленькой девочке в большой системе
Что чувствует сейчас девочка, которую делят между собой кровная и приемная семья? Каково это — на пять первых лет своей жизни пережить потерю мамы, находиться в розысках с бабушкой, попасть в другую семью и не видеть родственников?
Детский психолог Екатерина Кибкалло отмечает: «Если государство считает, что ребенку необходима приемная семья, где его будут лечить, то получаются такие истории. На эмоции у нас не принято обращать внимание, когда ребенок болен. Хотя, понятно, что организм будет лучше сражаться за себя, когда он будет находиться в эмоционально благоприятной ситуации. И доказать, что ребенку пяти лет в приемной семье психологически не комфортно, проблематично».
По ее словам, выявить самочувствие ребенка могла бы психологическая экспертиза — но ею мало кто занимается. Ее имеют право проводить только официальные органы, независимые психологи не допускаются.
«Каждая такая история требует профессионального социального сопровождения, изначально нацеленного на задачу — сохранить для ребенка отношения с близкими ему людьми, сохранить семью, обеспечив там ему нормальные условия для развития. Где-то это работа с установками родителей и помощь им в вопросах воспитания. Где-то это тупо жилье и материальная помощь. Где-то это долгое социальное наставничество в ситуации дезадаптации самого родителя. Во многих историях это, конечно, лечение от зависимости», — пишет в социальных сетях президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская, комментируя аналогичный случай изъятия ребенка у бабушки.
Вместо проведения этой кропотливой работы государственным органам легче разлучить ребенка с родными и «целыми отделами, инстанциями, судами, вертикалями министерств и ведомств считать это нормальным, защищать решения того человека на месте, у которого была власть это сделать, и теперь всё выстраиваются в цепочку оправдания его решения», указывает эксперт.
Детский омбудсмен Саратовской области Татьяна Загородняя согласна, что органы опеки в данном случае «решили лишний раз перестраховаться»: «мол, пусть ему лучше не будет вреда для здоровья, но при этом отлучен от родных, это не так важно — главное, чтобы проблем не было у нас самих».
Загородняя выступает за то, чтобы дети оставались в кровных семьях, родные братья и сестры не были разлучены, приоритетным правом на сироту пользовались родственники. Но добавляет, что с этой ситуацией ей нужно ознакомиться подробнее, потому что «возможны подводные камни».
«Обычно, когда дело попадает в суд, судья рассматривает все стороны и принимает верное решение. Суд — это высшая независимая инстанция. И никто — ни я, ни президент страны — не можем ввязаться и повлиять после того, как уже принято решение суда», — заключает госслужащая.