В сознании многих россиян отечественные музеи — это неприступные цитадели защиты и сбережения шедевров искусства и исторических реликвий. Периодически в СМИ появляются новости о том, что в крепостных стенах встречаются дыры, а представители музейной корпорации — тоже люди, у которых есть слабости и пороки, что делает возможным крупные кражи. Тем не менее, в целом система музеев была и остается территорией надежной защиты и изучения культурного и исторического богатства России. И все-таки тема музейных потерь в СМИ пока раскрыта крайне слабо. Как обстоят дела с сохранностью музейных сокровищ в Саратовской области? И что конкретно утратили за минувшее столетие местные музеи в бурях важнейших событий отечественной и мировой истории ХХ века?
Мы наш, мы новый мир построим
Советская эпоха, продлившаяся в России более 70 лет, повлияла абсолютно на все сферы человеческой жизни и деятельности.
Все частное богатство, принадлежавшее конкретным людям, семьям и организациям, после Октябрьской революции 1917 года было национализировано. Вместе со зданиями, заводами, полями и лесами в собственности власти оказались и громадные культурные ценности: исторические реликвии, картины, скульптуры, награды, книги, оружие, драгоценности, музыкальные инструменты — всё то, что составляет теперь национальное достояние.
В руки советской власти попали не все подобные ценности, принадлежавшие до 1917 года состоятельным людям. Часть прежним владельцам удалось вывезти, покидая страну. Множество сокровищ национального и мирового значения сгинули в пожарах, погромах и разрухе, когда брошенные владельцами дворцы, усадьбы, поместья и особняки начали осваивать новые хозяева. Так, в Балаково большевики, занявшие в 1918 году усадьбу купца Паисия Мальцева, жгли в печах «книжный хлам», который обнаружили в доме. Они не знали, что этим «хламом» были ценнейшие старопечатные книги, часть которых чудом удалось спасти. Сейчас книги из коллекции Мальцева составляют гордость библиотек СГУ, Радищевского музея и самых значимых федеральных книгохранилищ.
Все, что не было разграблено, вывезено и уничтожено, передавалось новой власти, которая собирала культурные ценности в музеях. Число новых экспонатов было столь огромно, что многие из них десятилетиями не были даже нормально поставлены на учет.
Чтобы хотя бы поверхностно разобраться в теме местных культурных потерь, редакция ИА «Версия-Саратов» разослала в крупнейшие музеи региона запросы с одинаковым перечнем вопросов.
Были ли там утрачены ценные предметы из-за кризисных и чрезвычайных событий национального уровня, включая революцию 1917 года и Великую отечественную войну? Если да, то при каких обстоятельства это произошло? Какие экспонаты местные музеи были вынуждены передать в течение ХХ века и 2000–2018 годов в другие музеи страны на постоянное хранение по требованию и в соответствии с распоряжениями министерства культуры СССР, РФ и других ведомств?
Повлияли ли на состояние фондов такие события, как развал Советского Союза и экономические реформы 1990-х? Были ли в музеях потери по причинам техногенного характера (пожары, аварии) или из-за неудовлетворительного состояния хранилищ и складов (воздействие воды, света, неподходящей температуры, грызунов и т. п.)?
Самым светлым и позитивным оказался ответ Вольского краеведческого музея, подписанный директором Татьяной Седышевой. Из него следует, что в течение ХХ века «случаи утраты музейных ценностей не выявлены». По причинам техногенного характера их тоже не было. А кроме того музей в течение ХХ века и в 2000–2018 годов «не передавал ценные и заметные предметы на постоянное хранение в другие музеи страны, в том числе музеи Саратова, Москвы и Санкт-Петербурга».
Конечно, нельзя исключать, что в бушующем ХХ веке Вольский краеведческий музей оказался уникальной «тихой гаванью», которую обошли все проблемы и посягательства на экспонаты со стороны любых заинтересованных лиц и сил. Однако ответы руководителей других местных музеев свидетельствуют о том, что до сих пор с абсолютной точностью никто не сможет сказать, что именно находилось в фондах местных музеев примерно до середины ХХ века. По той причине, что до этого времени в них не существовало единой системы учета.
Ты как хочешь это назови
Ответ из Саратовского краеведческого музея, подписанный директором Евгением Казанцевым, дает представление о том, какие процессы происходили с местными музеями в первой половине ХХ века, и почему их коллекции то и дело меняли подведомственность.
В 1919–1920 годы в Москве впервые создаются государственные органы по управлению музеями при Народном комиссариате просвещения под названием «Главмузей», а на местах при губернских отделах народного просвещения — «Губмузей».
В ноябре 1921 года музеи Саратова объединили в «Областной саратовский музей». В его состав включили учреждения, вышедшие из саратовской ученой архивной комиссии (СУАК): археологический, исторический, общественного движения, этнографический, а также художественный музей имени А. Н. Радищева и Дом-музей Н. Г. Чернышевского. В 1928-м в структуру вошел также музей общества естествоиспытателей. Каждый музей располагался в собственном помещении и вел отдельную учетную документацию.
Но на этом реформирование системы не закончилось. В 1930 году краеведческие отделы, расположенные по всему городу, сосредоточили в одном здании на ул. Покровской, 34 (с 1964 года — улица Лермонтова). В 1928–1935 гг. организация называлась Нижне-Волжским краевым музеем, а с 1936 г. стала Саратовским областным музеем краеведения.
В 1936 году Радищевский музей перешел в ведение Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. В 1939 году самостоятельным стал Дом-музей Н. Г. Чернышевского.
С октября 1941 года по март 1944 областной музей краеведения был закрыт, практически все сотрудники уволены. «До 1945 года единого централизованного учета музейного фонда не существовало, соответственно, предоставить информацию об утрате музейных предметов в период Октябрьской революции и годы Великой Отечественной войны не представляется возможным», — указывает Евгений Казанцев.
Классики — на выход
Заполучив огромные музейные и частные коллекции, молодая советская власть начала заниматься созданием новых музеев и реорганизацией старых. Для этого центральное руководство принялось перераспределять фонды — то есть, забирать экспонаты из одних хранилищ и передавать их в другие.
В Радищевском музее, в отличие от краеведческого, о потерях из собственной коллекции между революцией и Великой отечественной войной осведомлены хорошо. Ведь у этого музея, первого общедоступного в России, был конкретный создатель — художник Алексей Боголюбов. Собранная им первоначальная коллекция с самого начала была описана и изучена. Поэтому когда государство по разным причинам принялось запускать в нее руки, сотрудники отлично понимали, с чем расстаются. Нельзя не отметить, что в ходе перераспределения музей не только отдал, но и получил множество ценных экспонатов, но это — отдельная тема.
В любом случае, в начале 1920-х годов Радищевский музей начал расставаться с экспонатами, «не соответствующими его новому профилю». В результате, как рассказала ученый секретарь Елена Савельева, регион лишился таких уникальных вещей, как автограф одной из глав «Евгения Онегина» А. С. Пушкина, рукописи Н. И. Костомарова, В. И. Даля, И. С. Тургенева. Эти экспонаты были обменены на «Автопортрет» Тропинина, полученный в 1921 году из Румянцевского музея.
Как указано в книге «Саратовский Радищевский музей. Факты, события, люди. 1885–2010», на кафедру геологии и минералогии Саратовского университета была отправлена коллекция минералов из 1575 номеров А. Г. Кузнецова, высоко оцененная специалистами. Библиотека СГУ получила письма Пушкина, Гоголя, Короленко, Мордовцева, визитную карточку Гончарова.
Археологические, этнографические, нумизматические экспонаты из первоначальной боголюбовской коллекции «разбрелись» по отделам и отделениям Областного музея.
Еще одной большой потерей стал тургеневский кабинет. Алексея Боголюбова с великим русским писателем Иваном Тургеневым связывали тесные дружеские отношения. Когда в 1883 году литератор скончался, стараниями Боголюбова в Радищевском музее был организован памятный тургеневский уголок. Там экспонировались личные вещи писателя — стол орехового дерева и стул из его кабинета, мантия Оксфордского университета, охотничье ружье и ягдташ, скульптурный бюст работы М. М. Антокольского и посмертная маска.
Тургеневский уголок
В 1919 году все эти мемориальные экспонаты были переданы в музей Саратовского университета. А затем и вовсе покинули территорию региона — с 1930-х они находятся на родине Тургенева, в музеях Орловщины.
Одновременно с этим Радищевский музей лишился и еще одного любопытного экспоната, связанного с литературной тематикой. Речь идет о кресле великого писателя Николая Гоголя.
В статье И. А. Жуковой «Невыдуманная история гоголевских реликвий», опубликованной в журнале «Антиквариат» (№ 10 за 2014 год), указано, что это кресло вместе с чрезвычайно ценным письмом Гоголя к отцу Матвею Константиновскому было доставлено в Саратов в ноябре 1902 года по просьбе известного писателя и журналиста Владимира Гиляровского. Кресло было частью интерьера в комнатах писателя в доме графа А. П. Толстого на Никитском бульваре в Москве. Именно в этом здании в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ», а через несколько дней скончался.
В мае 1919 года кресло и целый ряд других мемориальных вещей музей передал в СГУ. В августе того же года туда отправили и письмо писателя к отцу Матвею. В 1927 году кресло перекочевало в Институт русской литературы Академии наук (Пушкинский дом), где находится и поныне.
А уникальное письмо в 1942 году вместе с другими ценностями отправили из Саратова в Центральный государственный архив литературы и искусства.
Мы за ценой не постоим
Следующая черная полоса для коллекции Радищевского музея наступила в 1930 году. У советского государства в ту пору не было денег, необходимых для индустриализации и модернизации. Поэтому власть не придумала ничего умнее, как ограбить свои же музеи, продав часть их фондов за рубежом.
Как указано в упоминавшейся выше книге, «в марте 1930 года в Саратов приехали сотрудники Эрмитажа С. Н. Тройницкий, В.Ф. Левинсон-Лессинг и эксперт Э. И. Богнар. Эта тройка именовалась ударной правительственной бригадой. По поручению конторы Госторга СССР по скупке и реализации антикварных вещей «Антиквариат» они должны были произвести отбор и оценку из музейной коллекции для дальнейшей передачи их «Антиквариату».
Результатом работы «ударной бригады» в Саратове стал приказ из 26 пунктов. В них были перечислены произведения из первоначальной боголюбовской коллекции, а также живопись и графика, поступившие из частных собраний, которые государство решило изъять. Так Радищевский музей потерял гравюры Дюрера, «Пейзаж с хижинами» голландца Ван Гойена, рисунки и акварели французов Фрагонара, Беланже, Девериа и многое другое.
Фрагонар «Храм в Тиволи»
«Вскоре изъятия повторились. Госфонд забирал изделия из золота, серебра, бронзы, ковры. Распродажа коснулась столичных музеев и, в первую очередь, Эрмитажа, принеся невозвратимые потери коллекциям и тяжкие нравственные испытания людям, которые участвовали в происходившем».
Особенно обидно, что после аукционов 1931–1932 годов в Лейпциге и Вене часть «нерентабельных для реализации» вещей, среди которых были и экспонаты Радищевского музея, были отправлены обратно в Ленинград. Но остались они в Эрмитаже! И только «Замок Пьерфон» Камиля Коро был возвращен в Саратов, да и то лишь через несколько десятилетий.
К. Коро «Замок Пьерфон»
Кроме больших набегов были и локальные изъятия. Так, в январе 1935 года представитель Музея изобразительных искусств имени Пушкина привез к нам восемь экспонатов для будущего отдела советского искусства. В результате этой поездки Пушкинский музей стал владельцем пейзажа «Фонтенбло» Адольфа Монтичелли — одной из жемчужин первоначальной боголюбовской коллекции.
Монтичелли Фонтенбло / © www.pushkinmuseum.art
Наша щедрость не знает границ
Впрочем, десятки произведений искусства, реквизированные государством, выглядят не так уж плохо на фоне того, что в те же 1930-е годы Саратов умудрился утратить… целый музей.
В 1921 году в Саратове был создан Музей волгаря. Как указано в книге исследователя Волги и речного транспорта Владимира Цыбина, в его коллекцию из разных организаций было передано все, так или иначе связанное с волжским судоходством — всевозможные книги, старые путеводители, лоцманские карты, фотографии, рисунки и документы. В числе экспонатов появились модели волжских барж, буксирных и пассажирских пароходов, разнообразный инвентарь, колокола, судовые фонари и предметы бурлацкого быта, включая легендарную лямку. Первый директор музея Федор Родин даже устраивал специальные экспедиции по Волге и Каме, чтобы добыть для музея новые экспонаты.
На тот момент саратовский музей был первым (!) подобным учреждением в России, так что его появление стало событием государственного масштаба.
Частью экспонатов поделился и Радищевский музей. Алексей Боголюбов был не только художником-маринистом, но и страстным коллекционером, собиравшим, в том числе, и макеты судов. Таким путем в Музей волгаря попала, в частности, модель корпуса фрегата «Ля Лежер» (длина 1 метр, ширина 27 см). Ее сделал в 1682 году французский кораблестроитель и моделист Блэз Панголо, которого агенты Петра Первого впоследствии завербовали в Гамбурге в 1716 году для работы в России. Приехав в нашу страну, Панголо построил царю-реформатору 66-пушечный линейный корабль.
В 1928 году Музей волгаря передал уникальный макет в Центральный военно-морской музей, который и сейчас действует в Санкт-Петербурге.
В 1930-м Федора Родина забрали в Москву в Центральный музей транспорта. А уже через пять лет выяснилось, что в Саратове для Музея волгаря нет ни помещения, ни денег на содержание. И его перевели в Нижний Новгород, где на основе саратовских фондов был создан Музей волжского транспорта. Нам же остались одни воспоминания.
И ширму нашу фамильную умыкнули
В упомянутой книге о Радищевском музее есть цитата документа, в котором новый директор Иван Бурмистров описывает положение дел после своего назначения: «Деятельность бывшего вражеского руководства, в лице директора музея Рыкова П.С., привела художественный музей в состояние заброшенной и бессистемной кладовки. Все ценности музея, не исключая живописи, были свалены в хаотическую кучу, разбросаны по большой территории, перемешивая живопись вместе с фарфором, мебелью и даже вещами, не принадлежащими художественному музею, и прочим ненужным инвентарем и хламом. Вещи хранились без всяких приспособлений, прямо на полу, покрытые пылью и паутиной».
Поскольку это был 1937 год, известный как один из самых кровавых и жутких периодов сталинского террора, то при взгляде на выражение «деятельность бывшего вражеского руководства» необходимо, конечно, делать поправки на эпоху. Однако, судя по другим упоминаниям, критика имела основания. В феврале 1938 года в Радищевском музее прошла специальная проверка. В результате появился документ под названием «Список вещей из инвентаря, не оказавшегося в наличии при инвентаризации». Какие конкретно культурные ценности канули в Лету именно в тот период, сейчас точно сказать не сможет никто.
«С февраля 1946 года все музеи СССР, ранее находившиеся в системе Наркомпроса, были переведены в управление Комитетом по делам культурно-просветительных учреждений при Совнаркоме РФ. В составе Комитета было образовано Управление музеев. Впервые в истории музейного дела СССР оно разработало „Инструкцию по учету музейных фондов“, согласно которой вводились понятия основного и научно-вспомогательного фондов, была создана единая система учета, инвентарные книги единого образца», — указывает в ответе музей краеведения. Первые записи его в главной инвентарной книге относятся лишь к 1945–1946 годам.
О масштабах потерь из коллекции Радищевского музея, произошедших за ХХ век по разным причинам, дает понять, к примеру, состояние коллекции, которую подарил музею Михаил Галкин-Враской, девять лет занимавший пост саратовского губернатора (1870-1879). В 1916 году он передал в музей почти 200 предметов, которые за годы жизни и службы собрал в разных уголках страны и путешествиях.
В докладе об этом даре, представленном на XII Боголюбовских чтениях, указано: «Коллекция живописи Галкина-Враского по списку включала около 30-ти картин, осталось 17. Из 14-ти скульптур, записанных в инвентарную книгу, осталось лишь 5. Две японские тёмно-бронзовые старинные вазы были переданы в музей Калмыцкой области в 1933 году. Две севрские вазы не имеют помет о местонахождении. Шитая картина „Смерть И. Грозного“ („передана в 1932 году в бронетанковую школу временно и возвращена“) — сведений о её нынешнем местонахождении нет. Ширмы японские — местонахождение неизвестно…», и так далее, и так далее.
Лихие 90-е — и без потерь?
Во второй половине XX столетия государство уже не потрошило коллекции музеев для того, чтобы выручить денег на строительство коммунизма. А сами музеи расставались с экспонатами в основном в двух случаях. Либо когда обоснованные заявления делали наследники владельцев, передавших свои материалы в фонды музеев, либо когда речь шла о передаче культовых предметов религиозным организациям (в соответствии с распоряжением Президента РФ от 23 апреля 1993 г).
Так, например, музей краеведения в 1993 году на основании запроса передал саратовскому Еврейскому религиозному обществу на постоянное хранение три свитка Торы и 17 книг на древнееврейском языке. А в 2005 году саратовскому Епархиальному управлению — мощевик XVIII века из церкви Преображения Господня села Зубриловка. Теперь он выставлен в нижнем храме Свято-Троицкого собора в Саратове.
Что касается развала СССР и последовавшего затем разрушительного экономического кризиса, то, как утверждают в музеях, эти события на состояние фондов не повлияли. Фактов хищений, а также утрат культурных ценностей по причинам техногенного характера в постсоветский период «не зафиксировано».
«А где бабуля?» «Я за неё»
Значение музеев с точки зрения общедоступности произведений искусства для всех социальных групп, а также для сохранности этих произведений сложно переоценить. Но, как и любые другие учреждения, где работают люди, они не застрахованы от рисков, основой которых становится «человеческий фактор».
В последние годы даже крупнейшие музеи страны не раз оказывались в эпицентре громких скандалов. Так, в конце 1990-х годов Счетная палата России сообщила сенсационные результаты проверки Эрмитажа: из 50 выбранных наугад единиц хранения отсутствовали 47, около двухсот тысяч экспонатов оказались не закреплены за материально ответственными лицами. В 2006 году в Эрмитаже обнаружили пропажу коллекции из двухсот экспонатов XIX–XX века общей стоимостью 130 миллионов рублей. Тогда же СМИ писали, что в период с 1990 по 2005 год в стране в целом было украдено около 60 тысяч предметов старинного искусства, примерно на миллиард долларов.
Музеи в нашей стране, особенно в регионах, — та часть культуры, которая не является самодостаточной, никогда не станет самоокупаемой и потому всегда будет требовать бюджетных расходов. Это значит, в конечном итоге содержание и работу музеев так или иначе оплачиваем мы все как налогоплательщики.
Список местных музеев не исчерпывается теми, о которых было сказано выше. Есть еще музеи Федина и Чернышевского, учреждения в городах области. Действуют музеи и в некоторых государственных организациях и корпорациях с госучастием. Например, свои коллекции есть у Приволжской железной дороги, ряда федеральных структур. Что там происходило с историческими артефактами за минувший век? Как они охраняются сейчас? Учитываются ли они как часть национального достояния, и есть ли для этого в таких организациях соответствующие условия, регламенты и инструкции? Или руководство может делать с ними то, что считает нужным?
Коллекции экспонатов национального значения есть и в местных вузах, включая упоминавшиеся сокровища, в разные годы переданные в классический университет. Пару лет назад автору довелось побывать в отделе редких книг библиотеки СГУ. В его выставочном зале находятся раритеты, за которые многие богатые библиофилы готовы были бы заплатить большие деньги. Но при взгляде на хилые деревянные двери этого зала возникает немало опасений. А еще вспоминается история о краже, которая случилась 15 лет назад на кафедре минералогии и палеонтологии СГУ. Долгие годы там хранился самый большой фрагмент метеорита «Саратов», упавшего на территории области 6 сентября 1918 года. Фрагмент небесного пришельца весил 125 килограммов. Украли его в 2004-м с кафедры вместе с документами. В интернете можно встретить упоминания о том, что милиция якобы не стала искать воров, потому что в официальных документах пропажу оценили в какие-то копейки. Зато потом фрагмент метеорита «всплыл» на зарубежных аукционах за большие деньги.
Уж если население так или иначе оплачивает содержание большинства музеев налогами, то оно вправе знать, насколько хорошо охраняют коллекции от всевозможных рисков те люди, кто призван это делать. В том числе, от собственных демонов и соблазнов.
Понятно, что сейчас системы учета и хранения в музеях совершенно другие, чем 50, а тем более 70-80 лет назад. Но пока сами учреждения будут оставаться «вещью в себе», предпочитая не рассказывать правду о всех потерях в разные времена, и хранить глубокомысленное молчание по поводу скандалов и подозрений, это будет создавать питательную почву для всевозможных спекуляций. В том числе, слухов и баек об украденных оптом из музеев раритетах, давно замененных копиями и подделками.