"Ведь когда сидели за колючей проволокой, верили: скоро придут наши, освободят. А здесь куда деваться?": узник концлагерей рассказал о неволе, войне и о том, что было после

11 апреля 2018, 14:44

11 апреля 1945-го американские войска вошли на территорию Бухенвальда. Охрана СС не успела замести следы страшных преступлений, мир узнал, какие зверства творились в лагерях смерти. С тех пор именно к этой дате приурочен Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. В Саратовской области живет более 100 человек, малолетних узников, которые пережили все ужасы заключения еще в самом начале своей жизни. Один из них рассказал нам, как он попал в концлагерь, о времени, проведенном там, и как сложилась его жизнь после войны.   

Николай Цымбалов, 80 лет

- Я родился, страшно сказать, в 1938 году. В год, когда проходила Мюнхенская конференция, и все вокруг надеялись, что войны не будет. С тех пор прошло 80 лет, но многое из прожитого помню, как будто это было вчера. Многие воспоминания остались нечеткими, размытыми. Ведь когда начались страшные события, мне было всего 3 с небольшим года.

Наша семья жила в селе Журавка Богучарского района Воронежской области. Отец уходил в 1941 году на фронт, в сентябре. Его почти не помню, осталась всего одна, самая главная в моей жизни фотография, на которой вся семья в сборе: родители, четыре брата и сестра. Наверное, люди чувствовали беду, раз старались запечатлеть последние дни счастливой семейной жизни.

1.jpg

Через несколько месяцев пришла, как тогда говорили, похоронка. В ней указано, что боец пропал без вести. Что только не делала мама Анастасия Ивановна, куда только  не писала потом. Никаких следов нет! Пропал, нет даже могилы, преклонить колени. Старший брат, Петр, тоже пропал где-то под Харьковом, в 1942 году, ему было всего 18 лет. В первый год войны умерла и моя маленькая сестренка. Это когда уже пришли немцы, подошли к Воронежу. Никакой медпомощи тогда в селах не было, не знаю, можно ли было ее спасти.

В 1942 году в районе Богучар был организован концентрационный лагерь, туда сгоняли всех, кто попадался под скорую руку. Тогда говорили, мол, собирают здесь для перевозки  в Польшу или Германию. Может на работу, может на уничтожение. Место было отдалено от железной дороги, наверное, просто не успели вывезти. Помню, как маму с тремя детьми подгоняли прикладами, она падала, а мы цеплялись за нее, за ее подол. А с ней тогда был я, брат Миша, сестра Мария. Вплоть до начала 1943 года, около полугода, жили за колючей проволокой, в продуваемых всеми ветрами сараях. Помню щели в досках, которые закрывали тряпьем и соломой. И вечный холод, пробирающий до самых костей. Не знаю, как мы выжили. Что пришлось вынести матери? Спали на дощатых нарах. Еду, бурду всякую, нам варили, но на ней не проживешь. Жители соседних деревень приносили и передавали нам – детям - продукты: кашу, хлеб, тыкву, картофель. Тем и выжили. Много ли людей погибло в концлагере, сказать не могу, не помню, но многие умирали от болезней, голода и холода, побоев.

Порой доходило до того, что взрослых и убивали, и избивали. За что? Почему? Не помню! Все лето и осень гоняли на полевые работы, ведь армию оккупантов нужно было кормить. Самое трудное время – начало зимы, когда пошли дожди и снег. С самолетов стреляли, а мы прятались. Немец улетит, а мы выскакиваем и достаем из земли еще горячие пули от крупнокалиберного пулемета. Так, вот, играли, смеялись, радовались чему-то. Когда пришли наши, счастье было огромное, слез было сколько. Немцы с правого берега Дона лупили по Красной армии из пушек, весь снег вокруг был в крови, потери большие. 

2.jpg

В концлагере никого, к счастью, перед уходом фашистов не расстреляли, охрана спешно выехала на грузовиках, всех оставили, не тронули. Повезло!

Когда вернулись в село, все оказалось разграблено, где какие припасы спрятанными оставались - нашли, все подчистили. До сих пор не понимаю, немцы или свои? И после войны такого мародерства тоже много было. Помню, часто люди повторяли тогда поговорку: "Кому война, кому мать родна!"

В 1946-47 годах был страшный голод. Мама хлебнула горя. Она после войны все время плакала, обижали ее сильно. В колхозе работали за трудодни, а дома – голодные дети. Работала день и ночь в колхозе, и ничего из пропитания нельзя было взять. А кто взял – в тюрьму. Никого не интересовало, что малые дети, что одна с тремя иждивенцами. Иногда мне кажется, что тогда было даже страшнее, чем в концлагере. Ведь когда сидели за колючей проволокой, верили: скоро придут наши, освободят. А здесь куда деваться? Война закончилась! Голодали ведь все, помогать некому, в деревне одни бабы с мальцами и покалеченные, пришедшие с фронта мужики - всего несколько человек.

Мама толкла кукурузу в муку, пекла лепешку. И желуди! Вокруг голод, неурожай, а желудей море. Считай, на них и выжили. Их терли, давили, разбивали, крошили. Поешь, как камень в животе! До сих пор в памяти их горький, отвратительный вкус. Дети тогда мечтали о куске хлеба.

После войны закончил школу, отслужил 3 года в армии в Польше. Кстати, ни разу не довелось посмотреть вживую на те лагеря смерти, которые там были.

Потом женился, закончил заочно саратовский Политех. 37 лет (с 1963 до 2000 года) проработал инженером-конструктором на номерном, военном заводе в Ленинском районе. Как говорят, всю жизнь в одну проходную.

3.jpg

Теперь в цеху продают диваны. Заходил недавно, посмотрел. Там девушки–консультанты работают. Говорю им: "Сейчас тут мебель, а раньше - сколько сложных и важных  приборов здесь производили". Жаль, конечно, что практически все мощные саратовские предприятия, работавшие на оборону страны, позакрывались в 90-е годы. Завод был родной. Детсад – пожалуйста, а также путевки в санатории, школа, обучение в ВУЗе. Квартиру дали двухкомнатную. О таком, как сейчас говорят, социальном пакете, нынешние работники могут только мечтать. До работы тоже было добираться проще, такого бардака, как сейчас с трамваями не было.

Последние годы нашел отдушину - пою в хоре бывших малолетних узников концлагерей. Я солист. Репертуар, в основном, военные песни "День победы", "Смуглянка", "Хотят ли русские войны?". Один брат Иван Георгиевич жив, общаемся, ему 88 лет. У меня две дочери, двое внуков. Я иногда думаю, что бы можно было сказать молодежи? Что-то важное! Скажу так: "Жизнь – это испытание и его нужно постараться пройти достойно!". И еще один принцип, которому следовал всю жизнь: "Не обижай никого и не давай в обиду себя!".

Подписывайтесь на наш Telegram-канал, а также на наше сообщество в Viber. Оперативные новости и комментарии редакции