После того, как наше издание опубликовало откровенные рассказы бывших зеков о том, как с ними обращались в саратовской тюремной больнице (ОТБ-1), на связь с редакцией вышли представители Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) региона. Люди, проверяющие условия содержания осужденных в учреждениях УФСИН, были шокированы тем, что прочли в статье. Они предложили корреспонденту ИА «Версия-Саратов» совместно посетить ОТБ-1, чтобы попытаться разобраться в нюансах работы этой закрытой организации.
В ходе подготовки текста о порядках в тюремной больнице, представители УФСИН отказали корреспонденту в допуске на объект. Теперь же, благодаря зампреду ОНК Николаю Скворцову, заинтересовавшемуся происходящим в ОТБ-1, нам удалось увидеть все собственными глазами.
Визит состоялся 27 февраля. В нем, помимо корреспондента нашего издания и представителей Общественной наблюдательной комиссии, приняли участие первый замначальника УФСИН по Саратовской области Алексей Рязанцев, помощник руководителя регионального управления — генерала Геннадия Казакова — Валентин Шевченко, руководитель всей медчасти управления (ВРИО начальника ФКУЗ «МСЧ — 64 ФСИН России») Антон Добло, начальник ОТБ-1 Павел Гаценко и его подчиненные.
Напомним, в материале от 21 февраля вышедшие на свободу заключенные рассказали о том, что в тюремной больнице зеков могут привязать к кровати, определить «в петухи», избить во время приступа или «заколоть» в отделении. И это еще не весь перечень возможных воспитательных мер, которые якобы применяются к несговорчивым больным.
Попить чайку в компании
Перед тем, как пройти в зону, Алексей Рязанцев по-хозяйски пояснил, что можно, а чего нельзя. Разрешено заходить в любые места в сопровождении сотрудников колонии, можно попросить показать любую документацию, задавать вопросы. Запрещены видео и фотосъемка. Все снимки были сделаны и предоставлены пресс-службой ведомства.
К сожалению, корреспонденту не разрешили провести анонимное анкетирование. Алексей Рязанцев сослался на то, что нужно разрешение от вышестоящего руководства. В анкете было всего несколько вопросов. Их смысл — узнать, сталкивались ли зеки с противоправными действиями со стороны администрации и так называемых активистов из числа заключенных. Ответы предлагались такие: «да» или «нет». Их нужно было отметить любым способом, хотя бы подчеркнуть ногтем, если нет карандаша.
На территории ОТБ-1
В нашем прошлом материале рассказывалось, что с приходом проверяющих текущая жизнь в колонии замирает. Это правда! Все (зеки, медперсонал, сотрудники) ждали визитеров. Заключенные были собраны вместе в комнатах ПВР (политико-воспитательной работы, их раньше называли ленинскими комнатами). Вероятно, это сделано, чтобы исключить индивидуальный контакт с чужаками.
— Что тут делаете? Почему не лечитесь? — спросил я у заключенных.
— Чай пьем! — ответил активист за всех.
Никаких жалоб от зеков не поступило. Один из них попросил Алексея Рязанцева помочь восстановить документы, поскольку он родом из Крыма. Я вспомнил, что 3 декабря 2018 года, когда здесь побывала уполномоченный по правам человека в Саратовской области Татьяна Журик (экс-министр юстиции Саратовской области), был точно такой же вопрос.
О том, что такая просьба прозвучала, мне тогда рассказал Владимир Незнамов (полковник ФСБ в отставке), руководитель Общественной наблюдательной комиссии. Он также посещал ОТБ-1 вместе с Журик. Не исключено, что обращение по поводу восстановления документов было согласованное заранее с администрацией колонии.
Есть ли возможность обратиться за помощью анонимно? Руководство УФСИН отвечает «да». Нам даже продемонстрировали специальные почтовые ящики. В них можно положить, как говорят зеки, «маляву» для Татьяны Журик без цензуры. Опорожняет ящик учитель математики из школы при ОТБ-1. Его фамилию никому из участников рейда вспомнить не удалось. То есть первым доступ к письмам имеет сотрудник тюремной больницы.
Кроме того, заключенный действительно может позвонить домой или близким родственникам. Для этого нужно заранее написать заявление на имя начальника отряда, указать, с кем собираешься общаться и на каком языке. Такие меры безопасности предусмотрены внутренними инструкциями. Можно ли сомневаться в том, что эти разговоры также не останутся без внимания?
Почему не в кроватях?
Сейчас в учреждении содержится 568 человек, оно не переполнено. В структуру больницы входят семь отделений, две лаборатории, флюорографический и физиотерапевтический кабинеты. Есть отделение функциональной диагностики и т. д.
Бытовые условия в отделениях (расположены в двухэтажных кирпичных домах) лучше, чем в больнице № 6 города Саратова. Здесь больше пространства, между кроватями — около 1,5 метров, туалет рядом. В помещении чисто, заметны следы недавнего ремонта. Нет ни докучающих врачам родственников, ни еды, принесенной ими, ни таблеток. Все стерильно, ни одного лишнего предмета: аккуратно заправленная кровать и тумбочка. В уборной есть туалетная бумага, но нет перегородок для полной приватности процесса.
Все койки в отделениях, которые мы посетили, оказались пустыми. Нет ни одного лежащего в них человека. Хотя медработники из «туберкулезно-легочного отделения» пояснили, что у них только тяжелобольные.
Представитель УФСИН Алексей Рязанцев (первый справа) и общественник Николай Скворцов (второй справа) беседуют с заключенным в палате. Все койки — пустые
Во время встречи с другим отрядом в комнате ПВР я попросил поднять руки тех, у кого постельный режим. Из 40 человек таких оказалось несколько. Выходит, правда — тяжело от врачей добиться постельного режима, а его выполнения — еще труднее. Следующий вопрос: «Почему не в кроватях?» остался без ответа. «Это не обычная больница, здесь никто не лежит постоянно», — пояснили сотрудники УФСИН.
Экс-заключенные говорили, что выйти из помещения можно только по разрешению. Трое сидельцев, представленных администрацией учреждения для общения, в один голос уверяли: «Выйти на улицу можно всегда». Затем работники УФСИН все-таки уточнили: «Учреждение живет по установленному распорядку дня и в нем есть время, когда можно выходить». Шапки у зеков были солидные — мутоновые, высокие. Наверное, шили на заказ. Форма подогнана идеально, правда, на воле в такой не походишь. Она со светлыми вставками в виде полос, как и положено носить в местах «не столь отдаленных». Эти трое осужденных тоже ни на что не жаловались.
Дежурный из числа заключенных Александр С., находившийся в одном из отделений, сказал: «Ограничений по выходу в туалет нет, выходы не регистрируются». По его словам, зарядки для зеков в его отделении нет.
Лежащих в кроватях зеков проверяющие увидели только в терапии. Это в основном онкобольные. Передвигаться самостоятельно они не могут, разговаривают с трудом, глаза потухшие, на лице — печать страдания.
Медбрат с большим сроком
Подтвердилась и информация о присутствии в отделениях здоровых зеков — по 2 медбрата на каждое. Одного из них проверяющие встретили в отделении терапии. Как оказалось, он здесь работает. Это не запрещено, наоборот, даже приветствуется. Его срок — 17 лет, осужден за убийство. Среди обязанностей — помогать больным заключенным и днем и ночью — принести «утку», помочь дойти до туалета и т. д. Во время разговора было заметно, как медбрат волнуется. Сначала сказал, что провожает до туалета всех, потом уточнил — только «тяжелых».
Затем общественник Денис Соболев попросил показать журнал учета больных. Оказалось, он новый, исписано всего две страницы. В старом журнале он не нашел записи о выписке одного из заключенных. Куда его перевели, где он сейчас — неизвестно.
Работники УФСИН сказали, что записи ведутся для внутреннего учета и никакими нормативными документами не регламентируются. Начальник ОТБ-1 тут же распорядились принести все справки о зеке из архива. Он также велел подготовить подробную справку об этом человеке для члена Общественной палаты и предоставить всю информацию позже. Возможно, это заключенный, которого на время проверки вывели в другое отделение? Или же забыли сделать запись о выписке?
На свободу — через морг
Отметим, в одном только отделении терапии умерло в прошлом году 8 человек. Во всей тюремной больнице — 30. Здесь есть свой собственный морг, но проверяющие туда не дошли.
По так называемой «актировке» (Статья 81 Уголовного кодекса РФ «Освобождение от наказания в связи с болезнью») из стен ОТБ-1 выходят единицы. Всего по нескольку человек из отделения.
— Почему умирающих нельзя было выпустить на свободу? Закон же позволяет это сделать? — спросил один из проверяющих.
Ответственный за это направление работы Антон Добло объяснил это несколькими причинами.
— Не всегда стадии заболеваний, от которых умирают заключенные, включены в перечень (принят постановлением правительства № 54 от 06.02.2004 года), на основании которого суд принимает решение об освобождении. Кроме того, в течение 10 дней возможно обжалование решения суда об освобождении. Это время приходится ждать, — сказал он.
Получается, весь процесс освобождения по болезни очень сложен. Нужны масса исследований и подтверждений, коллегиальное решение СМК (специальной медкомиссии), рассмотрение дела в суде. Поэтому, чаще всего выход из заключения для безнадежно больного зека один — вперед ногами.
Кроме болезней, в системе УФСИН России есть и другие беды. Это противоправные действия по отношению к заключенным.
— Есть следы побоев, травм или пыток на телах поступающих в ОТБ-1? — спросил я у врача (выпускница СГМУ), в чьей компетенции первичный осмотр пациентов.
— В последнее время нет, — сказала она.
После вопроса, о каком именно «последнем времени» идет речь, медик задумалась и в итоге уточнила: «Последние 5 лет». По ее же словам, есть всего один заключенный с дефицитом массы тела, но он наркоман с большим стажем.
Выходит, заключенные не дерутся, их не бьют, они не «вскрываются», не получают травмы во время работы? Интересно, а куда поступили 11 активистов, жестоко избитых в Красноармейской колонии № 7 во время бунта 1-го февраля? Не в ОТБ-1? Или их лечили на месте?
Столик для друзей
Затем проверяющие прошли в столовую. Заместитель начальника ОТБ-1 Юрий Антонов пояснил: некоторые больные питаются в отделениях (еду приносят в термосах), остальные ходят в столовую. Здесь нам предложили попробовать приготовленные блюда. На закуску в тот день был салат, щи — на первое, на второе — тушеная капуста, гуляш, на третье — компот, а также хлеб ржаной хорошего качества, пропеченный. Все было вкусное, но порции оказались, наверное, намного больше зековских.
Такой обед по самым скромным подсчетам в обычной столовой потянет минимум на 150-170 рублей, может даже и больше. Кстати, при посещении колонии я встретил только одного зека с лишним весом, остальные — подтянутые. Среди них истощенных не заметил.
Заместитель начальника ОТБ-1 пояснил, что заключенных кормят «горячим» по установленным нормам три раза в день. К рациону добавляют мясо и овощи, муку, произведенные в подсобном хозяйстве, поэтому качественное питание обходится в 110 рублей на одного заключенного в день. По его словам, питание не одинаковое для всех, а соответствует медицинским рекомендациям, по четырем столам (рецептурам).
В зале столовой установлен работающий телевизор-панель, на стенде — меню, перечень норм питания и список именинников. По легенде, они садятся за отдельный стол и могут пригласить к себе друзей для душевного разговора.
Итоги
После выездной проверки общественник Николай Скворцов поделился своим мнением о ее результатах на своей странице в facebook (деятельность Meta (соцсети Facebook, Instagram) запрещена в России как экстремистская).
«Итоги следующие: жалоб не было. Ни одной. Для пациентов тюремная больница — это санаторий, где кормят, лечат и выпускают гулять в пределах огороженной территории. Питание усиленное и мощнее, чем в любой колонии или СИЗО. Лекарства есть. Ремонт хороший. Даже задумался: почему условия для лечения преступников лучше, чем для многих законопослушных граждан?!
Короче, как ни искали, нарушений не нашли. Либо прячут хорошо, либо мы ищем плохо. Ну или третий вариант — навели порядок. Из того, что напрягло, только один факт. Санитаром в одной из палат терапевтического отделения «работает» отбывающий 17-летний срок убийца. Представляете, как такого попросить довести до туалета или отнести «утку»?!», — отметил Скворцов, подчеркнув открытость в системе регионального УФСИН.
Действительно, хоть и со скрипом (то есть, лишь при помощи общественников), но двери закрытого тюремного учреждения перед нашим изданием отворились. Это, конечно, плюс. А вот пустые койки в палатах, вдруг решившие почаевничать зеки и ослепительная чистота в помещениях, честно говоря, показались слишком подозрительными. Очевидно, что к визиту проверяющих хорошо подготовились.
Бравые ребята в мутоновых шапках и идеально подогнанной тюремной форме, у которых совершенно не было жалоб на содержание, очень уж напоминали тех заключенных, которых здесь называют «активистами». Собственно, часть жалоб наших анонимных собеседников, прошедших через ОТБ-1, как раз и касалась таких мужиков, якобы имеющих полномочия по жесткому «воспитанию» прочих зеков.
Также у меня остались большие сомнения по поводу того, что рацион в больничной столовой, а также размеры порций каждый день соответствуют тому, что продемонстрировали проверяющим. Возможно, у нас было какое-то особенное меню. По случаю.
Опять же, сомнительно, что заключенные имеют возможность отправлять анонимные письма куда бы то ни было, учитывая, что послания так или иначе сначала проходят через руки сотрудников УФСИН. Ну и уже упомянутый выше медбрат-убийца — как вишенка на торте.
Относительная открытость УФСИН — это хорошо. Однако вопросы остаются. И мы продолжаем следить за тем, как содержатся люди в местах лишения свободы и как здесь соблюдаются их права.
Все фото предоставлены УФСИН по Саратовской области.