В 80-е годы в Саратове, кроме районных милицейских подразделений, была создана седьмая отдельная рота специального назначения. Будущий саратовский ОМОН участвовал во всех крупных задержаниях первых бандитских группировок 90-х, в охране правопорядка на первых оппозиционных митингах, в охране граждан при обстреле Белого дома в 1993 году. В честь празднования Дня сотрудника органов внутренних дел ИА "Версия-Саратов" публикует интервью с одним из первых командиров роты милиции специального назначения Саратова Николаем Воробьевым. Редакция поздравляет с праздником всех честных и имеющих совесть сотрудников правоохранительных органов, которые при всех условиях остались, прежде всего, людьми.
Николай Воробьев: Самая первая должность в правоохранительных органах у меня была - инспектор в батальоне охраны спецобъектов, это институт "Микроб", областная психиатрическая больница, еще, конечно, облисполком, обком. В 1985 году Петр Николаевич Стрелков, в то время один из руководителей УВД Саратова, уговорил меня перейти командиром в роту милиции специального назначения. Всего нас вместе со мной - командиром и замполитом, было 55 человек личного состава.
Максим Волобоев: С 1985-го и по какой год работали в спецназе?
Н.В.: По конец 1994-го. Сначала был командиром 7-й роты УВД Саратова, потом, в 1989 году, когда некоторые городские службы ликвидировали, нашу роту сделали отдельной ротой милиции специального назначения УВД Саратовского облисполкома. А в 1992-м она была реорганизована в ОМОН. Сначала у нас даже своего оружия не было, брали штабное: командира батальона, его заместителей. Не каждый сотрудник получал оружие. Из патрульного экипажа в 2-3 человека оно имелось только у старшего. Это потом уже, позже, когда обстановка с каждым годом стала ухудшаться, нам по штатному расписанию выделили табельные пистолеты Макарова.
Антон Наумлюк: А что значит "ухудшение обстановки"?
Н.В.: Это было связано с тем, что участилось количество не грабежей, а разбоев... В 1988 году кто-то из сотрудников принес в подразделение газету "Советская Россия", там была статья про московский ОМОН на Петровке. Командиром у них был Евгений Александрович Политаев. И вот наши ребята читают и говорят: "Командир, ну вот у них ОМОН, они выполняют те же самые функции, они то же самое делают, что мы делаем своей ротой. А обеспечение совсем другое". Было 6 районов в городе - 6 рот, решили: ну пусть седьмая рота будет. Как ее только ни называли - и "Бешеная", и такая, и сякая. Потому что фанатичные ребята работали. Если они приезжали на территорию Ленинского района, то дежурная часть хваталась за голову. Это означало, что дежурная часть будет забита нарушителями. А им это лишняя работа.
А.Н.: А была межведомственная конкуренция? Насколько я понимаю, у вас был особый статус и особое подчинение?
Н.В.: Вначале ничего этого не было (вздыхает). Только была зависть сотрудников других рот. У них стопроцентное патрулирование, у нас - только когда нет заявок на выполнение каких-то заданий. Однажды произошли беспорядки в Самойловском районе, связанные с тем, что там, не помню какая нация сделала "нехорошее". Нас тогда быстренько сняли и перекинули туда, а им-то завидно, что ребята такие же, а выполняют другие функции. Никто не знал, что существует приказ о роте милиции специального назначения. Почему, что и как - всё держалось и по сей день держится в тайне. Чтобы никто не менял приказ и не меняли (вздыхает) пенсионное обеспечение.
А.Н.: Аналогичные командировки только по области были или за пределы региона тоже?
Н.В.: В основном по области. В Саратове первая работа была связана с ЧС. Помните, когда на улице Танкистов подъезд дома обрушился? Где танк рядом стоит. Вот от него, если вверх ехать, с правой стороны второй дом - у него там подъезд рухнул...
Когда началась горбачевская перестройка, работы было очень много. Но надо отдать должное, ребята не говорили: "Мы не пойдем на службу, у нас зарплата маленькая". Нет. Все работали.
У нас несчастный случай был, когда мой заместитель случайно ранил нашего сотрудника. А случилось это по такой причине: на дачах в Волжском районе злоумышленники изнасиловали девочку. Убили и ее, и маму. Тогда нужно было прочесывать ближайшие острова на Волге. А к нам еще относился взвод катеристов. Сначала это был отдельный взвод из нескольких человек-мотористов. Катер"Витязь", несколько крылатых катеров и парочка водометных. Они долгое время ни к кому не были приписаны, а потом их к нам определили. И мы практически с 1985 года еще и акваторию Волги патрулировали.
Тогда больше двух суток замполит с группой прочесывали острова и искали преступников. Вернулись уставшие. В оружейке - очередь. А у замполита была плохая привычка - досылать патрон в патронник раньше времени. Он встал, умылся и с обнаженным торсом ходит - в одной руке магазины, в другой - пистолет. А на первом этаже было место, где мы свои спортивные достижения - кубки, грамоты - выставляли. Зеркальная ниша. Он подошел к зеркалу, красовался. А водитель Николай ему говорит: "Ну, Куприяныч, Рэмбо-Рэмбо". А тот в ответ: "Конечно, Рэмбо". И шутя ему пистолетом в бок. Любое движение рукой - самопроизвольное сокращение мышц. Выстрел - и пуля в животе. Так мы лишились двух сотрудников. Водитель остался жив, но у нас службу продолжать не мог, а Ремизенко был осужден.
А.Н.: А чем вы конкретно занимались?
Н.В.: Патрулированием. Таких беспорядков, как сейчас, в последние годы, все же не было. Возмущение граждан было, но до нарушения порядка не доходило. В основном работали по грабежам и разбоям.Однажды патрулировали Ленинский и получили по рации сигнал, что в поселке Жасминном подозреваемые в разбое с обрезами скрываются. Искали до утра. Нашли, задержали. Вот там мне пришлось закурить. Я к тому времени год не курил. А один из преступников выстрелил и чуть не ранил сотрудника, который за столб успел спрятаться.
А.Н.: В 90-е всё изменилось. Совсем другая политическая обстановка. Вам пришлось много работать на площадях?
Н.В.: Иногда каждый день. А были дни, когда мы не успевали пообедать и поужинать. Вот, допустим, выехали мы на заявку в Поливановку, там кого-то то ли "белая горячка" посетила, то ли еще что. Короче, мужчина производит беспорядочную стрельбу. Выехали туда, задержали. По дороге на базу - еще сигнал: в районе Дворца пионеров в Ленинском то ли с седьмого, то ли с восьмого этажа мужчина производит беспорядочную стрельбу. После задержания - ребята на базу, а меня вызывают в УВД. А по рации слышу - опять заявка... Бывало такое… В начале 90-х работы было очень много, в основном из-за появления огромного количества преступных группировок. Все они проходили через наши руки. Многие из их бывших представителей по сей день ребят уважают. Потому что мы применяли силу только при задержании. Например, болевой прием ослабляющий, как в самбо, чтобы человек уже не мог сопротивляться, чтобы на него уже можно было надеть наручники либо связать. А потом - всё, пальцем не трогали. У нас такой порядок был - пока человек не осужден, он гражданин, он человек и к нему надо по-человечески относиться.
М.В.: А в какой момент милиция не справлялась, и вызывали вас?
Н.В.: Вы знаете, не было таких моментов. Просто дежурная часть любого района знала, что авторитет нашего подразделения велик, и любые нарушители, узнав, что приедут наши ребята, либо сами успокоятся, либо их успокоят.
Вот был случай, когда курсанты энгельсского летного училища пошли маршем через мост колонной в Саратов к Липкам на "стрелку". Разбираться со студентами-индустриками. Подраться. Студенты кого-то из курсантов побили, и те решили ответить. Мы тогда возвращались со службы. Получаем команду. У нас был автобус, я не помню... ПАЗик или КВЗ, и один патрульный УАЗик. В УАЗике - водитель и я, а в автобусе, кажется, было ребят семь или восемь. Подъехали к памятнику Чернышевскому. Там патрулей восемь стоят и ничего не делают. Я ребятам говорю: "Сейчас по моей команде на счет пять быстро выбегаем из машин, выстраиваемся в цепочку и на них - рассекаем". Фактор внезапности, неожиданности в большинстве случаев играет огромную роль. Быстренько рассеяли.
Всегда психологически действует на любого нарушителя, когда сотрудники носят единую форму одежды. Тогда мы с горем пополам, но выбили форму сотрудников медвытрезвителя - хлопчатобумажная форма без канта милицейского. Удобная очень для работы.
Некоторые говорили: "Ты давай своих гренадеров". А я был противник высоких и широкоплечих, так как они не все задачи могут выполнить. А вот среднего роста, сухощавенький, выносливый, шустрый и энергичный может выполнить практически любую задачу. Был у нас Сережа - маленький, худощавый, но лучше него никто не проникал в форточку.
Альпинистское снаряжение у нас было самодельное. И когда заложников взяли в Саратове на улице Жуковского, мы очень болезненно воспринимали, когда Леонид Каневский ни слова не сказал о нашей работе в своей передаче. Это мы восемь часов сидели сверху и снизу этого этажа. Несколько раз могли задержать сами. Но руководство боялось дать команду. Не верило, что мы сможем. Со службы негласного наблюдения получали сигнал, что преступники будут улицу пересекать. Я предложил руководству провести задержание. Нам отказали. У парка Липки тоже была возможность взять. Тоже не дали. В то время прокурором был Вадим Седов. Я ему говорю: "Ну, ты что команду не дал?" - "Какая ответственность, понимаешь?" - "Понимаю. На нас тоже не меньше".
М.В.: А что за ситуация на улице Жуковского?
Н.В.: Тогда преступники сбежали из изолятора временного содержания, который на Кутякова, и взяли заложников. Вышли за территорию СИЗО, потребовали машину и по городу мыкались. А потом их ловили. Когда они находились на Жуковского в квартире на четвертом этаже, это был уже заключительный момент. Ну да, не было у нас в то время светошумовых гранат, шлемов, которые защищали от пуль, как у москвичей. Да, у нас были самодельные спусковые устройства, но я был уверен в своих ребятах и видел их в деле. Тогда еще замначальника УВД Николай Дорошин предложил пустить КамАЗы, чтобы создать шум, прикрывающий наши перемещения. Грузовики запустили, а преступники попались хитрые. Посадили одного из заложников на подоконник и сказали, что столкнут, если не уберем автомашины.
А.Н.: В 90-е годы начались митинги и демонстрации. Охрана правопорядка при этом легла на вас. Как бойцы к этому относились?
Н.В.: Вспоминаю первый митинг первых демократов. Самый первый митинг проходил на площади Ленина на 3-й Дачной. Это был митинг так называемых "зеленых". Дорошин тогда тоже организовал движение КамАЗов, чтобы митингующие не перешли на другую сторону дороги и не перекрыли ее. И всё прошло мирно и спокойно.
А.Н.: Сколько человек вышло тогда на митинг?
Н.В.: Представляете себе: ДК "Россия" и перед ним центральный вход, ступени, метров двадцать заполнены. Человек с тысячу, может, больше. Я, к сожалению, не помню, как ребята назывались, которые себя к демократам относили. Был случай. Митинг у касс Аэрофлота. Когда их задерживали, одна из активисток моему сотруднику плюнула в лицо. Он вытерся, от ответных действий сдержался, а ребята потом над ним подшучивали. А он им в ответ: "Вот вы сдержались бы, чтобы не ударить? А я сдержался". А был один такой, который не сдерживался. Игорек. Когда День ВМФ - на Набережной всегда задерживали дебоширов. Вели себя празднующие плохо. Это в Москве с ними цацкаются, а мы не цацкались. Не важно, кто ты - пограничник или десантник: нарушаешь - будешь задержан. Ну и когда Игорь задерживал, какая-то бабушка вступилась за морячка, начала тянуть его. А Игорь, не оглядываясь, локтем бабушке по лицу... Пришлось мне потом всю свою дипломатию применить, чтобы бабушку успокоить.
А первое задержание рэкетиров было на проспекте Кирова. Группа Чикунова, куда входил Наволокин-младший, еще кто-то... У меня где-то даже контакты были первых потерпевших-коммерсантов. Они в Дагомысе отдыхали. Будущие рэкетиры недалеко от них. Ну и подслушали разговор. Коммерсанты молодые... начинали хвалиться, кто сколько заработал. Рэкетиры услышали и, приехав в Саратов, решили их навестить. Навестили и назначили встречу у кинотеатра "Пионер". Там их и задержали. Я как руководитель находился напротив, где магазин "Кристалл".Игорь Чикунов очень был шустрым и рванул по проспекту Кирова. Я за ним. Чувствую - не догоняю. Сделал подсечку и задержал. Доставили в 6-й отдел, следователи начали их допрашивать. Он им: "Да вот если бы не подсечка, я бы скрылся, да меня бы никто не поймал". Я ему: "Ну, конечно, ты молодой, а я старый". Он: "А ты, что ли, меня поймал?" Я ему: "Конечно, я" (смеется).
М.В.: Вы когда задерживали, знали их, общались до этого?
Н.В.: А как не общаться, если самый первый рэкетир жил на параллельной улице. Молодежь тогда собиралась на танцплощадках. У меня был друг в школе, с 5-го класса за одной партой сидели. Потом он в армию в морфлот ушел, а я в сухопутные войска. Вернулись - я в институте восстановился. Потом 90-е. Он по одну сторону баррикад, я - по другую. Он оказался в группе Чикунова, а я - милиционером. Вот так бывает. Не общались, конечно. Я-то не против был, а он боялся. Если бы его со мной увидели, с ним бы жестко разобрались.
А.Н.: Занимаясь охраной правопорядка, и вы, и ваши бойцы жили в этой стране. Идеи, витавшие в воздухе, отражались на вас, на ваших настроениях?
Н.В.: Что дома, что на работе, у всех было одно настроение: все хотели изменений к лучшему. Но никто не знал, что всё настолько изменится. Я, будучи коммунистом, тоже хотел изменений. Мне тоже хотелось того, и этого, и еще вот этого. Чтобы не было очередей, можно было выезжать за рубеж, свободу слова… Ну а потом всё стало иначе. Может, поэтому и отношение к службе у ребят стало меняться. Тогда считали - нарушает, значит, не желает, чтобы все изменилось к лучшему. И даже когда демонстрации проходили, мы так же считали. Приезжали, высаживались у Крытого рынка, цепочкой на улице Дзержинского вдоль стены расходились, чтобы двери УВД не сломали. Разных мнений не было, оно было единым.
А.Н.: То есть, на работе это никак не сказывалось?
Н.В.: Нет.
А.Н.: А прямые столкновения были?
Н.В.: До применения спецсредств не доходило. Только оттеснение и задержание пьяных, которые хулиганили. В 1993 году все хотели ехать в Москву, хотя никто не знал, зачем.
А вот задачи разные были. Были и такие, о которых я не говорил своим сотрудникам. И не распространяюсь, кто такие команды давал. Например, о том, что лучше не задерживать, а "подобрать" человека. Понимаете, "подобрать" ногами вперед.
А.Н.: А кто определял характер вашей деятельности? Полиция или госбезопасность?
Н.В.: Все зависело от руководства. Наверное, мне везло с руководством до того момента, как я принял решение уйти. Тяжело, когда нет взаимопонимания с начальством. Иногда получал такие распоряжения, что долго думал, как бы так сказать ребятам, что это надо выполнить. Как слова перевернуть так, чтобы они шли выполнять эту задачу, которая и самому противна.
М.В.: Моральный выбор.
Н.В.: Приходилось напрягать мозги, как преподнести, как уговорить ребят выполнить. Иногда шел на компромисс со своей совестью. Тяжело было, но шел. Потому что если не выполню - меня снимут и будет хуже всем нашим ребятам. Потому что никто их интересы практически не отстаивал.
М.В.: Чем тяжелее времена, тем больше сделок с совестью?
Н.В.: Нет, это от руководства зависело.
А.Н.: После 90-х как служба изменилась?
Н.В.: Вот я считаю, поездки в Чечню стали не для того, чтобы навести порядок, а чтобы получить деньги, звание и колодочку.
А.Н.: Многие сослуживцы в криминалитет ушли?
Н.В.: Был такой случай, когда мы массовую драку разнимали, одному из бойцов рассекли губу. Он пришел на следующий день и говорит: "Командир, я, наверное, уйду. Сегодня мне губу рассекли, завтра бровь, а ведь никто не компенсирует ничем. Я молодой, красивый парень". И ушел. А потом я узнал, что он ушел телохранителем к одному из лидеров ОПГ.
А.Н.: Сейчас бойцы ОМОН и сотрудники спецподразделений часто занимаются тем, что к их прямым обязанностям не имеет никакого отношения. То есть участвуют в политической жизни, в судебных заседаниях по делам оппозиционеров в качестве свидетелей или потерпевших. Среди них уже профессиональные потерпевшие появились, которые в каждом суде говорят: "Нас побили здесь, нас побили там". Что это, по-вашему? Профессиональная деформация? То, о чем вы рассказываете, - нормальная, честная служба. А как расценить вот такие вещи?
Н.В.: На моей памяти сотрудники два или три раза были свидетелями в судебных процессах, и то по фактам вымогательства. По другим зачастую можно было выступать в качестве потерпевшего, но никогда никто не жаловался, заявлений не писал. Считалось, что если досталось тебе, значит, сам облажался. А потом получал больше всех на улице почему-то тот, кто лучше всего физически подготовлен. Было у меня в подразделении два-три узбека. Один был приверженец каратэ, неплохо занимался, активно. А на улице всегда получал. Ребята подсмеивались: "Да ты пока позу примешь, тебе уже навтыкают". Ну и действительно получал.
А.Н.: Наш регион, по вашим оценкам, выделяется чем-то? По характеру преступлений, численности? Есть какие-то особенности?
Н.В.: Нет никаких особенностей, все один в один. До 90-х годов на национальной почве преступлений почти нигде не было.
А.Н.: Война в Чечне внесла коррективы в работу?
Н.В.: Личный состав стал поочередно ездить в Чечню, а в Саратове практически перестал выполнять задачи. А когда происходило разделение, часть наиболее подготовленных ушла в СОБР. Руководитель СОБР приходил и говорил: "Дай этого, дай того". А я ему: "Я еще этих не успел подготовить, с кем останусь-то?" Но как я мог удержать ребят, когда у меня должности рядового состава только.
М.В.: А каковы ваши политические убеждения?
Н.В.: Не могу сказать чего-то определенного. Я бы часть взял у одних, у других, у третьих. Иногда посещает такая мысль: если бы я знал в октябре 1993 года, что будет с Россией, перешел бы я на сторону защитников Белого дома или нейтралитет держал? Мы же защищали себя. Мы не обстреливали Белый дом.
А.Н.: И какое бы приняли решение, если бы знали?
Н.В.: Возможно, встал бы на сторону Белого дома. Ну очень многое сейчас не устраивает. Совесть не согласна. Тем более видите, с каждым годом открывается все больше информации. Например, у нас штабом было определено место дислокации - метро 1905-го года. Когда Белый дом обстреливали, не могли за несколько минут защитники выйти из него по туннелям и пройти несколько километров, подняться на 15-й или 20-й этаж и оттуда открыть огонь в нашу сторону. Это физически невозможно. Для этого нужны десятки минут.
А получилось так: мы стоим в полной амуниции. Вооружены. Рядом с нами несколько машин "скорой помощи". Люди ходят спокойно. Рядом буфеты. Вижу, как врачи стоят у буфета за столиками: пьют кофе, едят бутерброды. После обстрела Белого дома начинается огонь из окон одной многоэтажки, который косит медиков насмерть. Пришлось открыть ответный огонь по окну многоэтажки, откуда стреляли. Один стреляет - не попадает, второй тоже. Меня скорректировали. Две очереди - выстрелы прекратились. Или поразил, или просто перестали стрелять в нашу сторону. Проезжающий мимо БТР разворачивается на перекрестке под 90 градусов, а на броне стоит военнослужащий. Не могу сказать, в какой степени опьянения. Трезвый человек так бы не мотался и не смог бы случайно нажать на гашетку и произвести очередь из пулемета. От очереди из пулемета один или два человека упали...Когда ехали от метро к кинотеатру "Октябрь", наш автобус обстреляли, и нам его заменили. Спинки сидений прострелены, а сотрудники не получили ни царапины. И Леша Пархаев, помню, сказал: "Вот я сижу, спинка прострелена, а мне ничего. Хороший у меня ангел-хранитель".
А.Н.: Как относитесь к вере? Правда ли, что под пулями нет неверующих?
Н.В.: Не могу сказать. Я сам в то время не считал себя верующим. Первый раз исповедовался в 1998 году. А в 1993-м не отвергал, но и не верил. Даже разговоров не было. Тем более рота многонациональной была. И аварцы были, и дагестанцы, азербайджанцы, армяне, узбеки.
М.В.: Сейчас, уже на пенсии, на митинги не ходите?
Н.В.: Желание есть, но не всегда получается. На День Согласия хотел сходить. Но больше желание было на Крестный ход пойти. Вот на него и сходил. Хотя хотелось и там, и там побывать. До сих пор уважаю Солдатова Николая. С Ошкиным и когда служил были странные отношения, и действия его считал неадекватными. Кто еще… Рашкин? Мальцев (физическое лицо, выполняющее функции иноагента)? Давайте не будем о Мальцеве (физическое лицо, выполняющее функции иноагента)… Про Рашкина не могу ничего отрицательного сказать. Было немного неприятно, когда его начали причислять к Ерусланову. Я бы на его месте или согласился с тем, в чем обвиняют, или доказал бы, что Ерусланов уже не тот, каким он был с Чикуновым. Я считаю, что это неправильно.
М.В.: А Ахтырко?
Н.В.: Об Ахтырко вообще не надо, понимаете?
А.Н.: Разочарования нет? От работы, которой занимались? От жизни такой?
Н.В.: Я считаю, что не 30 лет прослужил, а с пользой без 1 месяца - 10 лет. Это когда я работал в ОМОН.
М.В.: Как вы считаете, что нужно сделать с правоохранительными органами сейчас, чтобы что-то изменить в лучшую сторону?
Н.В.: Сократил бы количество подразделений. Горько смотреть, когда мужчина в звании полковника или генерала пересказывает текст о происшествии по бумажке. Неужели кто-то из руководства или оперативных служб не может это правильно своими словами сказать? Они зачастую говорят больше того, что надо бы. Почему они проходят по той же сетке, что и другие, получая деньги за звания? Можно их вольнонаемными сделать. Это была бы и экономия, и не было бы негативного отношения у сотрудников. А оно негативное. Много вопросов по учету результатов работы, раскрываемости преступлений. То, каким образом сейчас поставлен учет, так дальше продолжаться не может.
Фото из личного архива Николая Воробьева