На днях я в милиции был. По государственному делу. Вы только не перебивайте, я все обстоятельно расскажу. Кому не интересно, тот пускай враки и разные пустяки по телевизору слушает.
В общем, так. Я шел по оживленной улице. Рабочий день был завершен, и горожане с покупками спешили домой к семьям. Было примерно пятнадцать минут восьмого вечера.
Впереди я увидел милиционера. Когда он оказался буквально в двух шагах от меня, то сказал: «Здравствуйте, можно вас?» Я, признаться, решил, что он у меня документы попросит, а он не попросил! Он говорит: «Можете ли вы пойти со мной и быть понятым, потому что мы у одного человека сейчас нож изымать будем?» Вы знаете, я подумал: вот почему так получается, что если милиционер задает любой вопрос, то неудержимо тянет отвечать отрицательно.
Правда, обо всем этом я думал, когда мы с милиционером уже ко входу шли… Знаете, как-то так само все получилось: он спросил, могу ли я пойти с ним, и вот мы уже идем. А как, почему, что я ему ответил — не помню! Наваждение! Наверное, это они самого обаятельного за понятыми посылают.
Мы зашли в милицейские сени, прошли через проходную, мимо решетки, за которой сидел какой-то угрюмый человек, мимо стула, на котором тоже сидел человек, и вошли в кабинет.
Там за столом находился другой милиционер, в шапке, и что-то писал. Еще там была женщина с дубинкой. Она тоже что-то писала. Милиционер в шапке сказал: «Вот, садитесь. Это недолго будет, минут пятнадцать. Сейчас нож изымем вон у него». Он показал на человека, который был в коридоре. Я рассмотрел его. На стуле сидел бывший ученик яснополянской школы Льва Николаевича Толстого. Лет двадцати. Филиппок, который вырос.
Он был одет в толстые бурые штаны, толстую военную куртку. Обут в ботинки. Все грязноватое такое, засаленное. На голове серая шапка-ушанка — уши повязаны, но не наверх, а назад. Лицо обветренное, а черты крупные — нос крупный, губы крупные, скулы крупные. Он сидел и смотрел вперед. Немытые руки сложил на коленях.
Я подумал, что это один из тех людей, которым что говорят, то они и делают. Вот сказали ему: «Иди с нами!» — он пошел. Сказали: «Сиди тут!» — он сидит. Надо будет три часа сидеть — он так и будет три часа сидеть и смотреть вперед. Его лицо не выражало ничего: ни страха, ни удивления, ни печали, ни смущения, ни волнения... Его лицо не выражало даже равнодушия.
Я говорю милиционеру в шапке: «А где нож-то?!» Милиционер говорит: «А у него. Ведь как бывает: вот вы идете по улице, например, пьяный. Вот. А мы вас и спрашиваем, есть ли колюще-режущие предметы. Если есть — идем сюда, зовем понятых, изымаем — и нож на экспертизу. А через неделю результаты. Вот и все». Я хотел сказать: «Водка — это большое зло», а вместо этого сказал: «А вы в Сочи ездили?» Ответила женщина с дубинкой: «Да наши еще не вернулись! Еще там они!» Я говорю: «А туда которых посылали — добровольцев или самых лучших?» Женщина сказала, уходя: «Лучших, конечно!» Мне, знаете, так стало неловко за ее простодушие, но милиционер в шапке воскликнул: «Да что Сочи! Хоккей проиграли, а мне остальное не интересно!»
Тут пришел уличный обаятельный милиционер и привел с собой какого-то парня в стильных джинсах и болоньевой куртке. На голове капюшон, тесемки повязаны. Милиционер в шапке сказал парню: «Здравствуйте, сейчас нож изымать будем». Парень в капюшоне стал пятиться: «Какой нож? Нет у меня никакого ножа!» Так как я уже освоился в милиции, то говорю ему: «Да не у вас, товарищ! У другого! Вы не волнуйтесь!»
Тут вошел еще милиционер, маленького роста, капитан, и сказал: «А! Ну давайте! Дай-ка я за стол сяду». Милиционер в шапке поднялся и сказал: «Ну тогда я вот здесь писать буду» и встал за стеллажи рядом с аппаратом под названием «Системы Папилон» — отпечатки пальцев делает.
Маленький милиционер достал бумаги, что-то поводил там ручкой, потом застыл, посопел немного и вышел. Потом пришли несколько милиционеров. Они стали топтаться, так что как-то одновременно находились и в комнате, и в коридоре. Один рослый милиционер был с автоматом. Он положил автомат на подоконник, а ему надо было выйти, он сказал: «Санек, поохраняй!» Зашел милиционер Санек, сел боком на кресло у подоконника и подпер рукой щеку. Он стал смотреть вперед.
Потом вошел маленький милиционер-капитан, а вместе с ним милиционер в годах, но не очень, такой чуть сутулый, очки на носу, а на груди табличка: «Оперативный дежурный». Милиционер-капитан и «Оперативный дежурный» шумно говорили, и по их разговору я понял, что капитан хочет написать что-то, но не знает точно как, а «Оперативный дежурный» вроде знает как, но не ему писать надо. «Ты дай мне образцы, и все! Что я хожу каждый раз?!» — горячился милиционер-капитан. «Да я дам образцы, у меня там есть, дам я тебе», — кивал «Оперативный дежурный». «Один раз дали бы, и все! А что это все! Все как это!» — говорил милиционер-капитан. «Да зайдешь, и я дам. Я отпечатаю — и фьють. Да вот и у них есть, наверное», — «Оперативный дежурный» показал на вошедшего рослого милиционера, чей автомат охранял милиционер-Санек. «Чего?! Нету у нас! Нету ничего!» «Оперативный дежурный» его хитро спросил: «И в компьютере нету?» Рослый зажмурился и закивал: «Нету! Нет. И в компьютере нету! Было, а теперь нет ничего!»
Потом рослый взял автомат и Санька, и они ушли, а за ними «Оперативный дежурный». Он повторял: «Сейчас! Фьють, и все». Пришли еще два милиционера, а с ними какой-то молодой человек с изумленными глазами. Милиционеры стали делать изумленному отпечатки пальцев на аппарате «Системы Папилон».
Наш милиционер-капитан, не обращая на них внимания, сел опять за стол и стал спрашивать нас с парнем в капюшоне, как нас зовут и где мы живем. И где родились. Я говорю: «В Грузии. В гээсэсэр». Капитан говорит: «О! Я там служил. В Батуми». И все записал. А парень в капюшоне еще подошел и посмотрел, куда он записывает, в какой документ. А я не стал — да пусть где хочет записывает, как меня зовут и где я живу. Дело-то государственное. А тут такие мелочи!
Потом милиционер сказал в коридор: «Иди сюда!» Филиппок подошел к столу. «Выкладывай на стол все из карманов». Филиппок стал рыться. Он вытащил зажигалку, пятьдесят рублей бумажкой, мелочь. Потом положил апельсин. После вытащил нож.
Это был старый кухонный нож, который везде продается. Длинный, а пластмассовая ручка отколота так, что с одной стороны торчат заклепки. «Еще есть что?» — спросил его милиционер-капитан. «Да вот, может, мелочь еще какая закатилась», — Филлипок рылся где-то внутри себя. Капитан велел ему забрать все, кроме ножа. Филиппок рассовал обратно зажигалку, деньги и апельсин. Потом он смешно застыл, прижав локти к бокам. Милиционер-капитан писал. «Мне идти куда?» — спросил Филиппок. «А иди в коридор опять!» Филиппок пошел, сел на стул и стал смотреть вперед.
«Вот, — сказал нам капитан, — видели нож?!» «Ну да, — говорим мы, — нож вот». Капитан сказал в коридор: «Он тебе зачем?» Филиппок показал рукой куда-то влево и назад: «Да колбасу резать!» Я спросил его: «А где ты его взял?» «Да в аллейке нашел», — Филиппок показал рукой в другую сторону. «Зачем же ты его взял? А может им человека убили?!» — сказал ему капитан. Филиппок пожал плечами: ну взял и взял. Капитан сказал: «А как писать? Кухонный нож сломанный?» Милиционер в шапке подошел и тоже стал думать. Я говорю: «Надо написать: с поломанной ручкой с одной стороны… Нет, лучше просто: нож с отбитой ручкой… Или с отколотой...» Мы с милиционерами еще посовещались, и что-то капитан написал. Филиппок сидел на стуле и смотрел на нас.
Я сказал: «Что теперь с ним будет?» Милиционер в шапке ответил: «Да ничего! Я ж говорю, что на экспертизу отправим. Нужен ему этот нож — придет через неделю и заберет. А мне еще нужно с вас объяснительную взять, чтобы вы написали, как к вам подошли и пригласили сюда». Я говорю: «Да вы напишите, как знаете, а я подпишу». Милиционер в шапке что-то быстро написал, дал почитать. Я силился разобрать, что он написал, но дальше первого слова у меня не шло. Да и первое слово я не понимал. «Все правильно, — говорю, — все так и было!» Я расписался, и парень расписался. И мы ушли.
Для чего я вам все это рассказал? А вот для чего. Дело в том, что я был не на шутку поражен, когда пришел в милицию. Я бывал в милиции до переаттестации, но как-то особо внимания не обращал. А после переаттестации не был ни разу. Это первый. И вот у меня полное смятение чувств. Понимаете, если бы меня остановили и попросили быть понятым в отделе милиции в области, где-нибудь в районе Новые Гондурасы, я бы, наверное, так не удивлялся.
Но я же был понятым в Саратове. В центре города! Двадцать лет назад мой двоюродный брат работал в котельной в Елшанке на улице Буровой. Я там бывал. Слесари сидели в комнате. В комнате находился топчан. Еще диван. Стулья. Шкапы железные с инструментом. Черно-желто-белый телевизор, работающий. Стол, за которым слесари обедали, пили разведенный спирт «Троя» и разгадывали кроссворды. На стене — календарь и страница из журнала с голой женщиной. На полу плитка для тепла. Вешалка с одеждой и еще много всякого барахлишка. Это был 1995 год. Елшанка. Котельная в Елшанке. Слесарка в котельной. И вот там было лучше.
Лучше, чем 2014 год, центр Саратова, милиция в центре Саратова, комната милиционеров. У них даже телевизора нет. И голой женщины из журнала. Я сидел там на стареньком стуле. Милиционер Санек, который охранял автомат, — на проваленном кресле с поломанной спинкой. Капитан сидел за школьной вроде партой. Сверху на ней лежал кусок такой пластмассы, отбитой с краев. Женщина с дубинкой записывала что-то, стоя у подоконника. Милиционер в шапке — облокотившись о какие-то стеллажи-конторки, деревянные и засаленные, как штаны Филиппка. Вообще, милиционеры только и делают, что пишут! А парень в капюшоне, мой напарник, так тот вообще стоял всю дорогу. Негде ему было сидеть.
Еще там был шкап железный, открытый. С магнитиками. И шифоньер с незакрывающимися дверцами. Сверху матрац, как из поезда. Стены синие, как в туалете, и с дырками...
Даже поломанный кухонный нож Филиппка смотрелся на этом фоне, как инопланетное оружие из фильма «Хищник». А его апельсин так вообще произвел фурор как признак далекой роскошной капиталистической жизни.
Да что долго рассказывать?! Подойдите к любым мусорным бакам и посмотрите, что лежит вокруг, — вы увидите интерьер милиции. Я помню, когда выносил какой-нибудь старый стол или уголок или соседи выносили что-то, то через полчаса все это исчезало. Я все без особого интереса думал: кто и куда?! А теперь вот знаю. И они еще выговаривали Филиппку, зачем он что попало на аллейках подбирает!
Я говорю милиционерам: «Да как же так?!» А они: «Вот так! Скоро патроны за свои деньги покупать будем». Я воскликнул: «Но это же Франция! Мы же во Франции!» — я давно знаю, что так красиво простой народ этот отдел милиции называет. «Се ля ви!» — ответил милиционер. Ну, он не так ответил, это я сейчас придумал, но хорошо прозвучало, да?! Он вздохнул: «Да, центр города». Там у них только аппарат «Системы Папилон» новый и хороший.
В общем, перед уходом я встал и сказал милиционерам твердо: «Товарищи милиционеры! Что же это получается?! Начальники ваши небось так не работают! У них небось кабинеты другие. Там у них небось полно ваз с конфетами и апельсинами! И при таком положении дел мы спрашиваем с вас за чистоту и порядок на улицах нашего города! Я этого так не оставлю, товарищи милиционеры! Я про вас в газету напишу!» Они улыбнулись так: «Да пиши-пиши!»
И вот. Я написал. Дело-то государственное.