В ночь с субботы на воскресенье 23 марта в Энгельсском перинатальном центре родилась девочка Кира. Почти сразу после рождения она впала в кому и ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Прошло полтора месяца, и ее маме сказали в больнице, куда перенесли Киру: «Вы бы ходили сюда пореже. Не привыкайте к ребенку. Лучше подумайте о следующем». До родов мама исправно наблюдалась в женской консультации, и никто не ожидал, что может случиться трагедия.
На встречу пришла молодая пара. Неулыбчивые лица, льнут друг к другу. Дмитрий Ковылин, отец новорожденной, немногословный, периодически срывается на эмоции. Девушка с грустными глазами — молодая мама Елена Чапаева.
«На протяжении всей беременности было все нормально, — рассказывает Дмитрий. — Делали УЗИ — не было никаких проблем». Елена наблюдалась в консультации от перинатального центра на улице Волоха.
«Нам посоветовали врача Ольгу Стефанову, сказали, квалифицированный. Она меня наблюдала. Все было замечательно», — очень тихо говорит Лена. Вот это «не было никаких проблем» больше всего обескураживает молодых людей. Потому что последовало за этим нечто ужасное.
«Когда начался потужной период родов, через минут 20-30 я поняла, что что-то идет не так, — спокойно и от того совсем жутко рассказывает молодая мама. — Я увидела испуганные глаза врачей и попросила, чтобы меня разрезали и достали ребенка. Но мне ответили: «Все в порядке. Родишь сама. Ты только потужься еще». Окончательно я осознала, что все не так, когда ребенку стали смазывать голову маслом. Я понимаю, что ребенок не проходит. Я долго старалась, час сорок пять минут. В конце концов ребенка из меня вытащили вакуумом, а на живот в это время давили скрученным полотенцем. И то только после того, как у ребенка сердце стало останавливаться».
Елена Чапаева видела свою дочку в сознании всего пять минут своей жизни: «Она смотрела на меня глазками, хмурила бровки. Потом впала в кому. В роддоме я каждые три часа ей молочко сцеживала. А сейчас, когда ребенка перевезли в больницу и пошел уже второй месяц, заведующая мне сказала: «Можно приезжать максимум два раза в неделю и то по пять минут, чтобы не занести инфекцию».
В перинатальном центре девочке, находящейся без сознания, постоянно капали лекарства, витамины. В больнице все изменилось. Врачи заявили родителям: «Ребенку нужен только уход». Сейчас у Киры, которая так и не открыла глаза, двустороннее воспаление легких от работы аппарата искусственной вентиляции. Точный диагноз, который определили новорожденной в перинатальном центре: ишемия головного мозга, кома и лейкомаляция. Почему у матери, которую постоянно наблюдали в консультации и роддоме, у которой были положительными все показатели, произошли такие тяжелые роды, никто ответить не берется.
«Когда мы спрашиваем: «Ну почему же так случилось?» — все опускают глаза и отвечают только: «Нам непонятно, как такое могло произойти», — рассказывает Лена. — Сразу после родов пришла акушерка и сказала: «Да, мы ожидали, что ребенок родится слабеньким, но что так все пройдет — никто даже не думал».
В консультации Елене сказали, что голова у ребенка великовата и, возможно, сделать кесарево сечение будет наилучшим вариантом. Но в перинатальном центре эту возможность отвергли.
«Все, кто меня видит, задают первый вопрос: «Почему же вам кесарево не сделали?» Конечно, я считаю, что в этом вина врачей. Можно было отнестись внимательнее и достать ребенка без таких проблем».
Я смотрю на родителей, которые уже не плачут. У Лены очень тихий, еле слышный голос — приходится внимательно прислушиваться. Спрашиваю ее, почему они ждали целый месяц, пока Кира лежала в коме.
«О том, что реально все плохо, мне не говорили несколько недель, — отвечает Чапаева. — Мне никто не говорил: «Ваш ребенок умрет». Все время говорили: «Состояние устойчивое тяжелое. Девочка в коме». Причем постоянно рассказывали, что из таких ситуаций по-разному выходят. А теперь мне говорят: «Ребенок умрет. Не ходите к нему, не привыкайте».
Мы едем в перинатальный центр, чтобы узнать, почему умирает маленький ребенок. По словам ее родителей, никто из врачей не удосужился им это объяснить. В роддоме нас встретила заведующий родильным отделением Галина Суханкина, которая сразу предупредила: «Я последний день в должности замглавврача». Немного волнуясь перед молчаливой парой, Суханкина рассказала, что сразу после родов было проведено внутреннее расследование врачебной комиссии.
«Я решение точно-точно озвучить не могу, — замялась врач. — Вы сами посмотрите. Оно задокументировано. Я не могу сказать. Мне нужны документы, чтобы сказать, что и как. Это не оттого, что я не хочу вам говорить, просто лучше посмотрите документы».
Родители начинают нервничать и настаивают. «Мы приходим к ребенку и плачем над ним. Мы же просили сделать кесарево», — распаляется Дима. Супруга берет его за руку, и он осекается. «Вы просто скажите, где произошла ошибка? Все было хорошо. Мы идем к вам, к врачам. Зачем мне в следующий раз рожать, когда мне после первого так страшно? Почему так происходит?» — тихо просит Лена.
Суханкина сжимается и так же тихо отвечает: «Ну я же тоже женщина. Вы сейчас заплачете, и я буду плакать. Произошло старение плаценты. С каждым днем перенашивания она стареет. А у вас было перенашивание». Роды у Лены вызывали искусственно. Почему этого не было сделано раньше, врач объяснить не может.
«Очень сложно найти этому объяснение, — только и смогла ответить завотделением. — В отчете не было таких подробностей родов, как вы рассказываете. Только было написано, что показатели сердца хорошие».
Секретарь врачебной комиссии, которая проводила расследование случая Киры Чапаевой, — замглавврача роддома Надежда Луцевич. Родители настаивают, чтобы заведующий родильным отделением позвонила ей и договорилась, чтобы врач встретилась с ними. В отличие от мягкой и жалостливой Суханкиной голос Луцевич звучит строго и требовательно. Она несколько раз перезванивает, чтобы поторопить нас. В соседнем корпусе, куда мы приходим к ней на встречу, она заводит нас в маленькую комнату. После недолгого молчания оглядывает нас и спрашивает у Лены: «Всем этим людям вы доверяете?» Получив утвердительный ответ, начинает неспешно и очень убедительно рассказывать: «Мы разбирали этот случай на врачебной комиссии. И причиной такого состояния ребеночка признана хроническая гипоксия, которая развилась из-за преждевременного созревания, то есть старения плаценты. И она не смогла выполнить свою функцию. Мы тоже были озабочены, потому что ребеночек доношенный, без каких-то патологий. Мы все изучили. У нас были рецензенты, мы выясняли причины. Но у нас есть два способа наблюдения за ребенком: кардиограмма и мы слушаем ухом, как это делали сотни лет. Это для вас одни роды, а у нас знаете, сколько случаев».
Родители взрываются. «Для нас это не роды, для нас это горе», — перебивает ее Дима. Снова супруга успокаивает его, берет за руку. «Мне врач говорит про следующего ребенка, а этот что, пробный вариант, что ли? — спрашивает молодая мама врача. — Мне, как матери, каково это слышать? Мне говорят, что мой ребенок умрет. Это как?» Голос звучит очень тихо. Луцевич молчит. «Ну не может же проблема с сердцем начаться ни с чего», — продолжает Дима.
«Может, — говорит врач. — А вот вы не могли тужиться час сорок пять».
«Ну как я не могла, если я рожала с часа до без пятнадцати три. Девочки объявляли время каждого этапа родов», — пытается доказать Лена, но врач ее останавливает: «Нет, не могли».
Мы выходим из роддома и молча идем к машине. На крыльце девушка в спортивном костюме спрашивает у нас закурить. «Вы пациентка?» — угрюмо спрашивает Дима. «Нет», — смеется девушка. «Все равно не дам. Люди умирают», — отворачиваясь, отвечает Ковылин.
По словам заведующего детской больницей, где сейчас лежит Кира, на его памяти было лишь три случая, когда дети выживали с таким диагнозом. Лишь один из них дожил до трех лет. Родители не получили ни результатов врачебной комиссии, ни даже больничной карточки. На следующий день после посещения нами роддома они подали заявление в прокуратуру и следственный комитет с просьбой проверить действия врачей во время родов и выяснить, все ли факты были учтены при проведении внутреннего расследования. Несмотря на очевидное, они все еще цепляются за веру и ждут, когда проснется маленькая дочка.
У меня нет на руках документов, которые я мог бы показать эксперту — получить их могут лишь правоохранительные органы и областное министерство здравоохранения. Поэтому я не могу ничем подтвердить опасения молодых родителей, которые обвиняют врачей в том, что они не отнеслись к нарождающейся жизни достаточно внимательно, и в том, что не приняли своевременного решения, способного сохранить Кире жизнь и здоровье. Я просто хочу рассказать о том, что произошло с этими людьми, и считаю это очень важным.
Когда мы уже вышли из роддома, я спросил Лену: «Скажи, а часто подобные случаи происходят?» «В нашем роддоме — как лотерея, повезет или нет», — тихо ответила молодая мама.