Татьяна Загородняя: "Нужно научить детей больше любить Родину"

13 ноября 2015, 12:32
Татьяна Загородняя: Нужно научить детей больше любить Родину
Татьяна Загородняя
"Как правильно заметил Александр Феодосьевич Паращенко, цивилизованного человека от первобытного отделяют всего две вещи — мораль и эстетика. Если мы уберем мораль и эстетику, мы съедим друг друга. Человек — это все-таки высокоразвитый вид"

Специально для "Газеты Наша Версия" уполномоченный по правам ребенка в Саратовской области Татьяна Загородняя порассуждала о влиянии зарубежных игрушек на неокрепшую психику детей, рассказала о взаимоотношениях с губернатором и членами правительства, поделилась мнением об экс-уполномоченном Юлии Ерофеевой, а также сообщила, почему не считает свою зарплату завышенной.

— Я недавно на Первом канале была.

— Давайте с этого и начнем. Расскажите, какая была тема передачи.

— Тема была — игрушки.

— Уже злободневная…

— Да, так неожиданно вышло. Я здесь со многими экспертами, психологами общалась. Даже с главным психиатром области Александром Паращенко на эту тему говорили.

— Получается, это наш регион вытащил тему на федеральный уровень?

— Получается, что так. На программе были депутаты Госдумы, члены Совета Федерации, был президент ассоциации производителей детских товаров. Одной из тем было то, что у нас не хватает маркетинговых разработок для внедрения российских игрушек. На Западе целые корпорации этим занимаются: сначала запускается мультфильм, его "раскручивают", а дальше идет вторая волна — те самые игрушки. По большому счету, это источник зарабатывания денег. Но ведь это еще и идеология.

— Вы на самом деле думаете, что это какой-то заговор?

— Нет, не до такой степени. Как правильно заметил Александр Феодосьевич Паращенко, цивилизованного человека от первобытного отделяют всего две вещи — мораль и эстетика. Если мы уберем мораль и эстетику, мы съедим друг друга. Человек — это все-таки высокоразвитый вид. Но у него инстинкты точно такие же, как у братьев наших меньших — первобытные. И развитие цивилизации способствует тому, чтобы была мораль какая-то.

— А как же разум?

— Тем не менее. В Колизее тоже был разум. Но когда там шли гладиаторские бои, много людей стягивалось посмотреть на это.

— Разве сейчас другая ситуация? Любая авария собирает целую толпу зевак, не говоря о других "зрелищах".

— Я телевизионщик, прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Даже на этой передаче было все построено по канонам: есть положительные герои, есть отрицательные. Я еще к таким шоу не привыкла, конечно. Там нужно друг друга перекрикивать, а я поднимала руку…

— А кто был на программе с противоположным мнением?

— Был там один психолог, он явно был таким… знаете…

— Прозападным?

— Нет, не прозападным. Просто он говорил как будто по сценарию. Там часть была по сценарию, часть — нет. Это было видно.

— Какое у вас в целом впечатление о съемках, самой программе? Принесет все это пользу?

— Это шоу. А польза в том, что подняли вопрос на уровне федерации. И дальше он будет рассмотрен стопроцентно, потому что государство уже вкладывает деньги в развитие мультипликации. И эти мультики занимают призовые места на мировых фестивалях. Дело за малым: к этому должны подключиться грамотные детские маркетологи, которые будут "раскручивать" детские игрушки.

— То есть нужно пойти тем же путем, что и на Западе?

— Это не западный путь. Это обычный маркетинг. Грамотная маркетинговая политика.

— А есть какие-то исследования, что эти игрушки не очень хорошо влияют на психику детей?

— Как таковых исследований не делалось. Я разговаривала с нашими многими психологами. Но это, конечно же, не исследование. И на передаче я сказала: нужно обязательно его проводить. Любой ребенок проецирует всегда игрушку на себя. И ребенок на игрушке должен учиться. Покупая любую игрушку, родитель должен задуматься, чему она может научить.

— Почему вы стали столько внимания уделять этому вопросу?

— Родители стали приходить.

— И они говорят, что с детьми что-то не то, после того как у них оказались такие игрушки?

— Они просто боятся. Они спрашивают, что с этим делать, ведь этого становится все больше и больше. И когда я пошла по детским магазинам, я убедилась в правильности их слов. Потом я стала замечать эти игрушки на кассах в супермаркетах. И это не только всякие монстрики — есть еще хлеще. И мне сейчас родители на телефон стали присылать эмэмэсками фото из магазинов. Вчера прислали фарфоровую куклу с перерезанным горлом.

— А как же наши сказки? Есть Змей Горыныч, Баба Яга, Соловей-разбойник.

— В наших всегда есть четкая грань между добром и злом.

— Есть одно из мнений по поводу внешности кукол и других игрушек, что не всегда внешний вид отражает внутренние качества человека. Есть же куклы-инвалиды. Просто показывается, что не всегда все зависит от красоты.

— Да, говорят: "Давайте воспитывать толерантность". Но нужно, чтобы это был источник доброты. И хорошо, если есть куклы на инвалидных креслах. Мы учим истинной толерантности. Но нельзя быть толерантным ко злу. А если из угла рта течет кровь у этой куклы? А если у нее кишки выпущены?

— Перебор, конечно, есть, как и везде. Но ведь и монстрики бывают добродушными, без перерезанных частей тела. Таких тоже нельзя?

— Таких можно. Но следует помнить, что нельзя допускать ребенка в некротический мир. Говорить с ним о смерти можно только в двух случаях: если кто-то в семье умер либо если он сам спросит. У ребенка психика очень слабая. Например, собаку сбили. Или у кого-то бабушка умерла. Тогда — да.

— А как же "Красная Шапочка"?

— Когда бабушка умерла? Ну да, съели ее… Ну конец же хороший!

— Когда волку живот вспороли?

— Опять же: добро всегда должно побеждать зло. Но я и не ратую за то, что нужно все взять и запретить, я абсолютно вменяемый человек. Родитель — последний барьер между ребенком и его психикой и миром, который его окружает. И как именно родитель преподнесет, где добро и где зло, так ребенок и будет воспринимать этот мир.

— Со стороны и в СМИ кажется, что именно все хотите запретить.

— Да потому что вы, журналисты, говорите именно так. Попробуйте донести именно мою точку зрения. Я не говорю — запретить. Я говорю — провести исследование. Я все понимаю, сама работала в СМИ, и все-таки первое время в шоке была, как все преподносят. Да и сейчас не отошла еще. А ведь уже четыре месяца прошло, как я на этой должности.

— Можно уже какие-то итоги подвести?

— Очень сильно выросло количество обращений. Ко мне приходят как к последней инстанции, когда вообще помощи ждать неоткуда.

— А что вы можете сделать? Насколько у вас полномочия позволяют действовать?

— Я могу спросить, могу вынести это в СМИ, сделать это достоянием общественности, могу сказать об этом Астахову (уполномоченный по правам ребенка при президенте РФ Павел Астаховприм. ред.), могу сказать об этом президенту. Я поднимаю проблему. Сейчас с прокуратурой хорошо начали взаимодействовать. Я добиваюсь любыми путями. Если не получается письмами, сама иду к главам районов. Если не выходит там, иду к губернатору. Если не получается с Валерием Васильевичем решить проблемы, то я иду дальше.

— Такое бывает?

— Такое редко бывает. Сейчас все решается внутри региона. И решается довольно неплохо.

— Как вообще можете оценить ваше взаимодействие с органами власти?

— Я, когда шла на эту должность, понимала: я не орган исполнительной власти. Я не должна быть для всех другом, но работа должна быть построена так, чтобы мы делали все для детей. Моя самая главная задача — решать существующие проблемы. Я независима от органов исполнительной власти, то есть нигде не прописано, что я должна отрапортовать, что вот сделано то и то.

— Но они же вам зарплату платят?

— Они. Но у меня контракт на пять лет. Я независима от местной власти. И если есть какие-то проблемы, буду их решать.

— Не побоитесь?

— Не побоюсь и не боялась никогда. И говорила это изначально, когда меня сюда поставили.

— Как вообще получилось, что вам предложили этот пост?

— Я вообще не ожидала, что мне его предложат после всех моих громких проектов. Я никогда не боялась высказаться. Благотворительность — это мое. И дети — это мое. Когда мне еще давно предложили пойти заместителем министра соцразвития, я сразу отказалась, потому что я не чиновник, мне нужна свобода. И меня тогда спросили: а кем бы я пошла? И я сказала, что уполномоченным по правам ребенка, только туда. Но это было лет пять назад, Юлия Леонидовна (Юлия Ерофеева — экс-уполномоченный по правам ребенка — прим. ред.) была назначена на эту должность. Все это забылось. И тут бах! — и предложение работы. Я сразу согласилась.

— А Юлию Леонидовну знаете лично?

— Нет, не общалась с ней. Мы с ней поговорили в мой первый назначенный день, когда она передавала мне дела.

— Вам понравилась Ерофеева? Как человек, как профессионал.

— Ну… Она юрист. Слава богу, я ей благодарна, что она выстроила работу с обращениями и, я знаю, что была достаточно жестким руководителем.

— У вас будет такая жесткость? Или у вас все построено на доверии к людям?

— У меня все построено на доверии к людям, которые работают в аппарате. Они прозвали себя "бессмертный полк" — с утра до ночи работают. Это их миссия. И очень много добровольных общественных помощников.

— Как вы считаете, их нужно выносить в отдельный институт? Как-то прописывать в уставе, что они должны быть?

— В законе есть институт общественных помощников. Сейчас я как раз занимаюсь формированием штата из них. Нахожу людей ярких и сильных, для которых работа и забота о детях тоже миссия, как и у меня. У нас все структурировано, каждый отвечает за свое направление. Причем как внутри аппарата, так и добровольцы. Получается иерархия. Я опираюсь на обычных людей, на волонтеров. У них есть определенные полномочия, они могут от моего имени принимать простые решения. Это в законе записано.

— А ваши полномочия? Они достаточны? Может быть, вы считаете, что их нужно расширить?

— Нет, не нужно, я считаю свои полномочия достаточными. Потому что уполномоченный по правам ребенка по закону не подменяет государственные службы. А если начнешь подменять, будешь кем-то управляем, зависеть от кого-то. А сейчас я не завишу ни от кого. Только от потребностей и проблем детей.

— И если нужно, наперекор пойдете?

— А я разве не шла?

— Ну вот, например, у нас сейчас детдом закрывают…

— Я вам сейчас расскажу ситуацию изнутри. Мы много лет снимали программу "Где ты, мама?", и передача снимается до сих пор. Сейчас у нас сирот в Саратовской области в учреждениях типа детдом и интернат — 436 человек. А четыре года назад было больше четырех тысяч. Всех разобрали. И я очень рада, что и мы приложили к этому руку. Ребенок дал согласие идти в семью. И что в детском доме начинается, знаете? Что делает директор? Не хочет отдавать детей.

— Почему?

— А детский дом закроют. И директор без работы останется.

— Чем меньше детей, тем неохотнее их отдают?

— Да. Представляете?

— Так его все-таки закроют? Там же совсем мало деток осталось.

— Пять детей сейчас, одного мы на днях отдали в семью — 14-летнего мальчика. Если будут дети туда поступать из Саратова, группа так и останется. Но в этом году только двое поступили, и их сразу забрали в семью. И также на базе детдома помимо группы, которая существует, будут создавать реабилитационный центр для детей-инвалидов. Детский дом никуда не денется (теперь, кстати, все детские дома в России называются центрами).

У нас в Саратове несколько коррекционных интернатов — там, где живут детки-инвалиды. Вот на этой проблеме сейчас надо сосредоточиться и выстроить систему. Потому что таких детей практически не забирают в семьи. Этим мы и будем сейчас усиленно заниматься.

— Как вы считаете, Саратов вообще приспособлен для детей-инвалидов в плане доступной среды?

— Практически не приспособлен. Очень много обращений по этому поводу. Все в зачаточном состоянии, ничего пока хорошо не налажено. Работы много. Нужно и ее выстраивать.

— Татьяна Николаевна, вопрос не совсем по части ваших обязанностей. Когда на должности уполномоченного по правам ребенка была Юлия Ерофеева, бытовало мнение, что зарплата слишком большая и для уполномоченных она могла быть и поменьше, а также все привилегии тоже ни к чему. Например, бизнес-классом летать в командировки…

— Нет, я экономом летаю.

— Как вы считаете, насколько соотносятся должность уполномоченного и уровень оплаты труда?

— Я могу сказать, что на эту должность приглашают с других достаточно высоких должностей. И если раньше я занимала определенный пост, то, наверное, не пойду работать на 15 тысяч. И эта должность расстрельная, как у меня говорят. Нам надо выполнить огромный объем работы. Вот мне говорят: "Откажитесь от машины". Да мне без разницы, какая у меня машина. Главное, чтобы она была. У меня и до этой должности была машина, всегда был водитель — после аварии не вожу сама. Мне нужна круглосуточная мобильность, чтобы даже среди ночи срываться и ехать куда-то в район, если случилась беда… И опять-таки: я и так тратила много денег на благотворительность и сейчас трачу. А надо мне буклеты напечатать, игры для детей купить — я из своего кармана трачу. Это только один пример.

— И последний вопрос: чего, на ваш взгляд, не хватает детям в России?

— Наверное, нужно их научить больше любить Родину. Нужно популяризировать патриотизм. Через мультики, через детские качественные фильмы, компьютерные игры, через турпоездки по стране… И конечно, многим детям не хватает общения с родителями, общих интересов, даже тем, у кого нормальные семьи, не говоря уже о тех, кто оказался не нужен своим папам и мамам. Но на то и существует уполномоченный по правам ребенка, чтобы помогать и защищать.    

P.S. Интервью с экс-уполномоченным по правам ребенка Юлией Ерофеевой можно прочитать тут.