В этом году исполняется 10 лет с начала конфликта между ректоратом СГУ и коллективом исторического факультета. В апреле 2006 года ректор Леонид Коссович снял с должности декана истфака Велихана Мирзеханова. Вскоре после этого помещения деканата оказались опечатанными университетской администрацией, здание факультета наполнили люди в милицейской форме и в штатском. Столь жесткая реакция администрации СГУ стала своего рода "ответом Чемберлену", точнее, коллективу ученых-историков и студентов, недовольных происходящим в университете закручиванием гаек. В ряде СМИ, рассказывающих про ситуацию с саратовским истфаком, уже упоминалось, что за почти век своего существования он являлся "факультетом повышенной опасности" и "рассадником крамолы и вольнодумства".
Из Крестов в богему
Сегодня мы вспомним одну из наиболее забытых страниц истории опального факультета, связанную с некогда известнейшим в России человеком — Давидом Рязановым, про которого сейчас если и вспоминают, то в узких столичных академических кругах. И это понятно: Давид Борисович Рязанов (настоящая фамилия Гольдендах) известен не просто как историк, но как участник русского и западного социал-демократического движения, а после Октябрьской революции — как основатель Института Маркса и Энгельса, который в последующем стал Институтом марксизма-ленинизма.
Ровесник Ленина, Давид Гольдендах родился в еврейской семье в Одессе 10 марта 1870 года. Учась гимназии, он попадает в водоворот местного социалистического подполья — сначала примыкает к народникам, затем знакомится с трудами Маркса и Энгельса. В 19 лет уезжает в Париж, где посещает лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс, а также трудится в национальной библиотеке. По возвращении в Россию юного интеллектуала арестовывают за участие в революционной деятельности, и он несколько лет проводит в тюрьмах (в частности, с 1891 по 1896 годы пробыл в питерских Крестах) и ссылках. Впоследствии уезжает в Европу, где сближается с русскими эмигрантами-социалистами (с Георгием Плехановым). Когда Россию в 1905 году захватила первая русская революция, Давид Рязанов вновь возвращается на родину, сначала живет в Одессе, потом перебирается в Петербург, где становится одним из организаторов первых профсоюзов. В 1907 году Рязанова высылают из страны, и он вновь оказывается в Европе, где сближается с Львом Троцким, который в русской социал-демократии занимал промежуточную, центристскую, позицию между правыми (меньшевиками) и левыми (большевиками), критически относясь к Ленину и его соратникам. Спустя три десятилетия это выйдет Давиду Борисовичу боком и станет своеобразной причиной его попадания в Саратов.
Вернувшись в 1917-м в Россию, утонченный интеллектуал и европеец до мозга костей, Рязанов проявляет свою "инаковость" против центральных партийных убеждений: критикует ленинский план вооруженного захвата власти, выступает против однопартийной большевистской диктатуры, предлагая создать "однородное социалистическое правительство", при этом считает вредным разгон Учредительного собрания. В 1918-м в знак протеста против подписания Брестского мира выходит из рядов большевиков, но через несколько месяцев возвращается, занимая в последующие годы сугубо мирные должности в Народном комиссариате просвещения под руководством Анатолия Луначарского, с которым он политически сблизился еще со времен европейской эмиграции.
В 1921 году Рязанов, работавший до этого в управлениях архивным делом и по делам науки Наркомпроса, становится основателем Центра социально-политической истории (ныне филиал Государственной публичной исторической библиотеки России) и одновременно Института Маркса и Энгельса, которыми руководил десять лет. В 1929-м Рязанов становится действительным членом Академии наук СССР по специальности "история". Под его началом в свет выходят сотни книг не только Маркса и Энгельса, но других мыслителей: 25-томник Георгия Плеханова, работы Людвига Фейербаха, Адама Смита, Дени Дидро, Георга Гегеля, Карла Каутского и многих других.
В 1930 году в стране на высоком уровне отметили 60-летие "выдающегося историка и деятеля коммунистического движения" и 40-летие его общественной и научной деятельности, в печати публиковались приветственные статьи, а сам юбиляр получил множество поздравительных телеграмм от первых лиц СССР.
Как отмечает биограф Давида Рязанова Яков Рокитянский, в этот период, когда первые волны массовых репрессий уже коснулись партийных оппозиционеров, выдающийся академик, всегда имевший свое мнение, помогал товарищам, исключенным из партии и находившимся в ссылках. Среди них были и такие фигуры, которые впоследствии стали жупелом официозной пропаганды. Например Троцкий, который, к 1930 году покинув СССР, не забыл про Рязанова и опубликовал в "Бюллетене оппозиции" поздравительную статью к юбилею академика-историка, которая в СССР была не комплиментом, а скорее компроматом на академика. Хоть Рязанов и не поддерживал никакую из внутрипартийных оппозиций линии ЦК, его откровенно независимые взгляды вызывали у руководства не меньшую неприязнь, чем правые или левые уклоны. Старому подпольщику стали припоминать его дореволюционые антиленинские выпады в прессе уже в конце 1920-х. Давид Борисович писал ответные статьи своим критикам, но публикации Рязанова не выходили в печать, доходя до партийного руководства и лично генерального секретаря Иосифа Сталина. И вот в ночь с 23 на 24 декабря 1930 года директора Института Маркса и Энгельса арестовывают по сфабрикованному делу о "Союзном бюро РСДРП (меньшевиков)", а уже в апреле 1931-го особое совещание ОГПУ приговаривает к трем годам ссылки, которую надлежало отбывать в Саратове.
Здравствуй, Камышинская улица!
В наш город Давид Борисович прибыл 85 лет назад, 16 апреля 1931 года, лишенный всех регалий и фактически выброшенный в небытие. Но при этом нельзя сказать, что в саратовской ссылке он бедствовал — и условия были неплохими, и связи с родными. "О жизни Рязанова в Саратове до начала 1934 года известно мало. В это время он нигде не мог работать, мало с кем общался. В Энгельсе... проживали родственники жены Рязанова — ее племянница Анна Либих с мужем и тремя детьми: Львом, Зинаидой и Леной. Еще находясь в Москве, Рязановы оживленно переписывались с ними, присылали детям подарки, прежде всего книги. Теперь эти родственные отношения значительно укрепились. Изредка Рязановы ездили в Энгельс. Гораздо чаще приезжали в Саратов Либихи, они и помогли Рязановым навести порядок в квартире. Этим старым больным людям было, конечно, нелегко вести хозяйство. Позднее удалось найти домработницу — немку Берту из города Энгельса, которая стала как бы членом их семьи", — пишет Яков Рокитянский.
В Саратове Давид Рязанов вместе с супругой Анной Львовной поселились в небольшом домике по адресу: улица Камышинская, 85. Одноэтажный деревянный флигель на пересечении Рахова/Мичурина до наших дней не сохранился, но, как отмечает Рокитянский, опекающее ссыльного профессора ОГПУ подобрало ему трехкомнатную квартиру с кухней и погребом: "В одной комнате был устроен кабинет Рязанова, вторая использовалась как спальня, третья — как гостиная. Окна кабинета и спальни выходили на улицу. Квартира была неплохой. Но все портило отсутствие канализации, что создавало невыносимые санитарные условия".
Оказавшись в Саратове, Давид Рязанов не только боролся против несправедливого приговора, ведя безответную переписку с партийным руководством, но и занимался научной работой. Хотя в первое время было не до науки. "У меня были отняты и до сих пор не возвращены все книги и материалы, все рукописи, выписки и заметки, находившиеся в моем кабинете в Институте Маркса и Энгельса. Я лишен был возможности воспользоваться и той огромной массой книг, брошюр, документов, рукописей и корреспонденции Маркса и Энгельса, а равно и материалов по истории Первого Интернационала, собранных мною и полученных от Лауры и Поля Лафаргов, Бебеля, Каутского и др. за 1907-1917 гг., переданных мною в Институт. Три года я был обречен на интеллектуальный голод, три года не имел возможности следить за иностранной литературой по моей специальности. До сих пор я не могу получить даже те тома собраний Маркса и Энгельса на русском и немецком языках, которые были подготовлены, обработаны и редактированы мною и вышли в 1931-33 гг. под именем Адоратского и др.!" — писал Рязанов из саратовской ссылки в политбюро в 1934 году.
Но несмотря на трудности, уже через год после прибытия в Саратов опальный академик начал готовить к изданию собрание сочинений английского классика политэкономии Давида Рикардо, которое в середине 1930-х годов вышло в Государственном социально-экономическим издательстве. Правда, в выходных данных фамилия переводчика не упоминалась, а в советской печати продолжали выходить разгромные статьи, разоблачающие "небезызвестного историка-меньшевика". Давид Рязанов по старинке безуспешно пытался писать на них ответы, оказывающиеся у чекистов, которые уже готовили "сюрприз" пожилому ученому.
Незадолго до истечения срока ссылки Рязанова, 13 декабря 1933 года особое совещание коллегии ОГПУ постановило продлить ее еще на два года, а 5 марта 1934-го приговор был скорректирован: Давиду Рязанову запрещалось проживать в Московской и Ленинградской областях. Но все это было тяжелым ударом, поскольку в начале 1934-го сильно заболела Анна Львовна. В этих условиях Рязанову удалось добиться для жены персональной пенсии, ее переезда в Москву, где она могла лечиться. Для этого Рязанова даже выпустили на пару дней в столицу, возвратившись из которой в Саратов пожилой политссыльный не мог жить в одиночестве, и в августе 1934-го к нему на Камышинскую улицу из Энгельса переехали родственники Анны Львовны — племянница с дочерьми. В этот же период в Саратовском университете началась работа по воссозданию ранее реформированного исторического факультета, и Рязанов, понимавший, что наш город стал для него пожизненным пристанищем, подался в СГУ.
"Осенью 1934 года Рязанов с ведома НКВД обратился с просьбой в краевые парторганы предоставить ему работу в области просвещения и культуры. В связи с предполагавшимся восстановлением исторического факультета он предложил свои услуги для организации его материальной части — библиотеки и кабинетов и был направлен к Рубинштейну, тогда заведовавшему культурой края",— пишет биограф Рокитянский, которому в архивах СГУ удалось найти приказ от 22 ноября 1934 года о зачислении "с 21 ноября с.г. Д.Б. Рязанова временно исполняющим обязанности консультанта по научной части с окладом в 500 руб. в месяц". Упоминался он также в приказе № 40 по университету от 27 июня 1937 года, где назван в числе "консультантов по укомплектованию исторической библиотеки", также с окладом в 500 рублей.
Библиотечный двурушник
Работая на истфаке, а позже в библиотеке СГУ, Рязанов "перерыл сотни тысяч книг, причем не только в университетской библиотеке, но и в других книгохранилищах Саратова". "Он фактически создал библиотеку истфака и укомплектовал, в частности, библиотеку кафедры нового и новейшего времени, значительно пополнил исторической литературой книжные фонды Научной библиотеки СГУ", — пишет Яков Рокитянский, ссылаясь на слова директора университетской библиотеки Веры Артисевич, которая в 1934 году принимала бывшего директора Института Маркса и Энгельса на работу.
9 мая 1937 года Давид Рязанов, отчитываясь декану истфака Павлу Рыкову (родственнику видного советского деятеля, уроженца Саратова Алексея Рыкова), писал:
"Я... изучил книжные фонды Научной библиотеки и Центральной библиотеки, обследовал библиотеку В.К. (Высшей коммунистической — прим. авт.) с/х школы и не только "открыл" библиотеку Нессельроде, но и разобрал ее при самых тяжелых условиях, составил необходимые списки литературы по всеобщей и русской истории, собрал коллекции книг для справочного аппарата... Я разобрал и систематизировал все большие книжные поступления — несколько тысяч книг, не имея все время ни одного помощника, проработал каталог периодических изданий Центральной библиотеки, Балашовской и Института механизации с/х и т.д. и т.д. На совершенно пустом месте теперь организована в течение двух лет... при минимальных расходах библиотека — студенческая и научная 15-18000 томов и в некоторых своих частях представляющая unicum в СССР".
В разгар Большого террора, летом 1937 года, несколько подзабытый "в верхах" ссыльный ученый внезапно напоминает о себе просьбой получить разрешение для выезда на лечение на юг. Причем соответствующее письмо Рязанов адресует не кому-нибудь, а главе НКВД Николаю Ежову. Произошло это 22 июля, а на следующий день Рязанова арестовали, обвинив в подрывной троцкистской деятельности. В качестве одного из "доказательств" следователи предъявили 67-летнему консультанту библиотеки СГУ общение с одним из сторонников Льва Троцкого Иваном Смирновым, который в начале 1930-х работал в Саратове начальником стройки завода комбайнов (об этом мы рассказывали в статье "Руины истории"). На допросах Давид Рязанов, в отличие от многих более молодых и физически сильных жертв ежовщины, не сломался и не признал вины. "Я никогда не вел борьбу против ВКП(б) или против Советского правительства. Это могут подтвердить все мои старые товарищи как в Политбюро ЦК ВКП(б), так и в Советском правительстве. Я остался, хотя и вне рядов партии, убежденным коммунистом и приверженцем Советской власти. Мне не в чем запираться. Меня можно обвинять, как это делал покойный Ильич, в излишней прямолинейности, но в двурушничестве можно только не зная меня лично и не зная моей работы в партии", — записано в одном из протоколов допросов. На 15-минутном суде, состоявшемся 21 января 1938 года, он также не признал обвинений, хотя упорство не помогло: приговор — расстрел — был приведен в исполнение в тот же день.
В судебном акте по делу Давида Рязанова была также прописана конфискация имущества, львиную долю которого составляли книги. Как удалось выяснить Якову Рокитянскому, часть из них была продана в комиссионные магазины, часть оказалась в Научной библиотеке СГУ, 353 книги были переправлены в мае 1938 года в Москву, в Институт марксизма-ленинизма.
Арестовали и Анну Львовну, которая провела пять лет в мордовских лагерях, а по отбытии срока в 1943 году вернулась в Саратов. После начала борьбы с культом личности она долго добивалась реабилитации супруга, но если ее оправдали в оттепельном 1958-м, то Давида Рязанова лишь в перестройку — 22 марта 1990 года. В постсоветское время имя Рязанова стало выходить из небытия, в последние годы на базе созданного академиком-социалистом Центра социально-политической истории проходят Рязановские чтения. В этом году они состоялись 19 февраля и были приурочены к 95-летию Института Маркса и Энгельса. Мероприятие было организовано совместно с Российским Государственным архивом социально-политической истории и Российским Государственным социальным университетом.
Что же касается Саратовского госуниверситета, то здесь, похоже, про известного ученого стараются не вспоминать. На сайте СГУ можно найти разве что несколько ссылок на Рязанова в библиотечных фондах. А про память ученого и его служение университету, очевидно, стараются не говорить — слишком уж неудобная он фигура. Вольнодумец, как все историки...