В структуре регионального ГУ МВД есть подразделение со змеиным названием — «Кобра». Это такой привет из 90-х. На самом деле оно давно переименовано в оперативно-розыскную часть (ОРЧ № 3 в составе регионального управления уголовного розыска). Но сотрудники, зовущие себя «кобровцами», продолжают чтить былые традиции. Результат их бескомпромиссной борьбы с организованной преступностью иногда попадает в СМИ — в виде снимков подозреваемых. Те обычно запечатлены на фото раздетыми до трусов. Чтобы лучше было видно синяки на оголенном теле. До сих пор корреспонденту ИА «Версия-Саратов» доводилось описывать истории посещения «Кобры» людьми, обвиняемыми в различных преступлениях. Однако на сей раз — случай особый. Заявлено о применении «особых методов допроса» к свидетелю. И разбираться в этом, похоже, стоит уже сотрудникам ФСБ.
Эта история косвенно связана с громким делом саратовских киллеров, журналистское расследование по которому наше издание проводит с весны 2018 года. Напомним, 21 марта правоохранители задержали сотрудников частной охранной компании — Романа Силенко, его сына — Михаила Силенко, Юлию Быстрову и Алексея Клусова. Все они были помещены в СИЗО-1. Их заподозрили в покушении на силовиков, а также в организации и исполнении заказных убийств.
Ранее мы рассказывали о том, что предполагаемый руководитель банды киллеров — Роман Силенко — в апреле был найден мертвым в двухместной камере изолятора. Рассматривали правдоподобные версии совершения преступлений задержанными. И окунались в таинственную историю с исчезновением семейной пары Бухаников 12-летней давности, завязанную на активах саратовской мебельной фабрики.
Однако самым невероятным оказалось то, как силовики вели расследования по факту убийств, впоследствии объединенных в одно уголовное дело. Подробно об этом рассказывалось в четвертой части нашего сериала «Слежка, поджоги, убийства». Речь шла о письмах киллеров, на которые, по данным издания, не обращали внимания следователи. И о подозрительном интересе правоохранительных органов к бизнесу убитого саратовского застройщика Джейхуна Джафарова. Он был расстрелян возле своего дома 24 октября 2017 года, а спустя несколько часов в кабинете фирмы покойного уже проводился обыск силами отдела по борьбе с экономическими преступлениями.
Родственники жертв киллеров высказывали корреспонденту ИА «Версия-Саратов» многочисленные претензии по поводу работы следователей. Они уверены, что никто не намерен искать заказчиков преступлений, а все в итоге будет списано на тех задержанных, которые до конца расследования останутся в живых.
Как оказалось, претензии к силовикам, занятым в этом деле, есть не только у представителей потерпевшей стороны. На связь с нами вышла девушка одного из обвиняемых — Алексея Клусова, которая заявила о том, что ее фактически пытали в полиции. Она попросила не называть имя, но предоставила в распоряжение редакции все необходимые документы и готова в открытую общаться с представителями компетентных органов по поводу произошедшего (контакты имеются у корреспондента и могут быть предоставлены по запросу).
Олеся — назовем ее так — сразу отметила, что сейчас сражается не за Клусова (хотя и не верит в его вину), а за себя.
— Неужели те, кто надо мной издевался, так и останутся безнаказанными? И будут дальше калечить жизни людей? Сейчас они пытаются привязать все мои заявления к этому делу киллеров. Мол, я выгораживаю своего сожителя, поэтому пишу обращения и заявления. Но все совсем не так! Я хочу добиться справедливости и наказания тех, кто совершил преступление в отношении меня, — заявила собеседница.
Ниже приводим ее рассказ о том, что произошло после задержания предполагаемых участников банды киллеров 21 марта 2018 года.
Собиратели душ
— Они приехали по мою душу 21 марта. Около 9 часов вечера. В квартиру в Энгельсе, где мы с Алексеем Клусовым жили. Представились, что из «Кобры». Как я позже выяснила, это были сотрудники УБОП УУР ГУ МВД по Саратовской области.
Пришли, постучали в дверь. Я увидела в глазок троих парней в гражданской одежде. Открыла не сразу. Поскольку до этого были угрозы со стороны Романа Силенко в наш адрес, у меня была первая мысль о том, что это от него люди пришли убивать.
Дело в том, что в конце 2017 года Леше (задержанный Алексей Клусов, — прим. авт.) ночью позвонила Юля (задержанная Юлия Быстрова, — прим. авт.). Я Лешу сильно ревновала, у меня наладилась семейная жизнь, и упускать такое счастье не хотелось. Поэтому я ему сказала: «Что это она тебе звонит ночью? Ну-ка, давай на громкую связь ставь!». Он включил громкую связь, а там ее голос напуганный, заплаканный. Говорит: «Алексей, он нас всех хочет убить! Он нас убьет!». Позже об этом звонке никто не вспоминал, на работе они это не обсуждали, потому что Силенко всегда был рядом с Юлей.
Юлия Быстрова за месяц до задержания. Фото из соцсетей
Так что, когда эти люди пришли, у меня аж все похолодело внутри. Они постучали соседям, стали расспрашивать — кто здесь проживает, почему дверь не открывают… Сосед мне через дверь говорит: «Открой, это из полиции». Тогда я открыла — подумала, может быть полиция ищет кого-то, вопросы задать хотят. Меня тут же за руку схватили, заломили и в комнату завели. Я спросила: «Что происходит?». Один мне говорит: «Сейчас ты узнаешь!».
Начался обыск, в ходе которого осмотрели квартиру и изъяли системный блок, телефоны. Это было при понятых — соседях. Потом им сказали: «Все, вы свободны». Я осталась наедине с полицейскими. И тогда мне заявили: «Собирайся, сейчас мы тебя повезем в ад». Говорили таким тоном, что мне стало очень страшно. Но позвонить никому не давали, не то, что адвоката вызвать.
Отвели в машину и уже там началось. Мне стали задавать вопросы, вроде: ты вообще знаешь, что с тобой сейчас будет? Я говорю: «Я не понимаю вообще — в чем дело». Один из них отвечает в грубой форме: «Ничего, сейчас приедем — поймешь». Я никогда не попадала в такие ситуации и думала, что грубая речь ни о чем не говорит. Ведь я ни в чем не виновата, значит, ничего со мной не произойдет плохого.
Привезли в Саратов. Я четко запомнила, что рядом там кафе «Счастье», как издевательство. Огромные глухие ворота. Завели в кабинет и сразу сказали прямым текстом, с матом: «Мы тебя сейчас будем (запрещенный к печати синоним слова „бить“, — прим. авт.) как мужика». Я так поняла, что в тот момент Леши у них еще не было. Они хотели, чтобы я подписала документ с оговором в его адрес. Мне не дали даже его прочитать. Просто поставили перед фактом, что нужно подписать это. Я сказала, что это какое-то недоразумение и делать этого я не буду.
Потом зашли два человека, как я поняла — начальники. Потому что при них себя остальные вели как подчиненные. Один из этих начальников — седой, крепкий мужчина с голубыми глазами — подошел ко мне. Я сидела на стуле. Начал говорить что-то про Лешу, вроде того — мы его все равно посадим. Потом этот седой сказал: «Она что, отказывается подписывать?». И уже обратился ко мне: «Ты че, тварь?..». После этого в глазах потемнело.
Был размах кулака, а потом я потеряла сознание. Позже врачи мне на словах говорили, что я перенесла клиническую смерть (после этого я долго лежала в больнице, есть все выписки).
Когда я пришла в себя, то сидела в неестественной позе. Голова была запрокинута сильно на бок, и я не могла ее поднять. Была боль в шее и в ушах. Все звенело. Я не понимала, кто говорит, откуда идет шум… Оказалось, что я не могу говорить — позже в больнице мне долго восстанавливали речь. Попыталась встать, но не вышло. В итоге удалось поднять голову руками и подпереть ее ладонями. Боль была адская. А они стояли и смотрели на меня.
В итоге, я подписала то, что они от меня требовали. Не могла даже прочитать, что там было написано. До сих пор не знаю, что я подписала. На вопросы: «Что это?», мне отвечали: «Тебе что, мало? Подписывай!». Я подписала, потому что поняла, что больше уже не выдержу ни второго, ни третьего удара.
После этого мне советовали «вскрыться». Говорили, что сейчас меня отпустят домой, и я потом где-нибудь выплыву или не выплыву и буду числиться как пропавшая. И в этом они якобы могут обвинить родственников Джафарова (Джейхун Джафаров, по версии следствия, убит людьми, задержанными по делу саратовских киллеров, — прим. авт.). Поэтому и поступило такое предложение — «вскрыться». Вены там порезать или что они имели в виду. Мол: «Это будет для тебя самое лучшее в твоей ситуации». После того, как появилась информация о якобы совершенном самоубийстве Романом Силенко, я с ужасом это предложение их вспоминала. Он ведь тоже якобы сам «вскрылся» в камере.
То, что я перенесла в этой «Кобре» — трудно описать. Один из сотрудников высказывал непристойности в мой адрес. А потом он бросил в меня гранату! Я была в таком состоянии, что не могла резко двигаться. Я просто с ужасом все это наблюдала, совершенно беспомощная. Вы не представляете, что они там творили! Смотрели личные фото с телефона, а потом один из них заявил: «А что, может развлечемся?». Мол, я все равно уже не жилец.
Когда я была в «Кобре», я слышала, как по коридору кого-то вели. Потом были крики. Вы не представляете, какие это были крики. Я не знаю, как Леша кричит. Он очень спокойный человек. Но голос был его. А вопли — нечеловеческие. Это не передать словами. Я ничего не могла сделать. Слышу его, понимаю, что это он, но не могу даже пошевелиться.
Боюсь, что его вынудили оговорить себя, показывая, что я у них в руках. Я не знаю, как долго находилась в бессознательном состоянии. Возможно, его приводили и показывали, как я там валяюсь в кабинете. Я потом слышала, что кто-то из полицейских переговаривался, мол, все — этот (Клусов) еле ходит уже.
Действительно, как они и обещали — устроить мне ад — так все и получилось. Это был на самом деле ад. Не могу это вспоминать спокойно, врачи вообще запретили в памяти возвращать этот кошмар.
После этого они мне сказали: «Ты же понимаешь, что с тобой сделали, и кто это сделал? Ты домой теперь не попадешь». Я понимаю — это было начальство того подразделения, куда меня привезли. Один из сотрудников, который был там, сказал: «Мне тебя так жалко, но они отсюда уже не отпустят живой». Спросил у меня номер телефона, куда можно позвонить, чтобы меня отсюда попытались вытащить. Я продиктовала рабочий номер телефона — я работаю в серьезной организации в Энгельсе. В итоге удалось сделать на этот номер дозвон.
Меня искали все это время. Мой руководитель. К счастью, ему удалось найти. И тогда в отделе начался переполох. Кажется, они не знали, как дальше поступать. Но на звонки отвечали, что меня здесь якобы нет.
В 2015 году адвокату одного из «клиентов» «Кобры» удалось сделать снимки прямо в кабинете ОРЧ № 3. Фото использовались в качестве доказательства якобы применявшихся по отношению к задержанному пыток. На одном из снимков на стене можно увидеть картину с пылающей змеей. Подробнее в публикации «Пытки продолжаются»
Я слышала, как полицейские между собой разговаривали о результатах обыска в моей квартире. Они говорили, что их не устраивает то, что там ничего не было найдено. И я услышала такую фразу: «Ничего, сейчас найдем!». Ключи у них были, но, видимо, только от одного замка. В квартиру без меня они попасть не могли. У нас весь подъезд в ту ночь не спал, все за меня переживали. Соседка сказала, что они опять приехали в наш дом. Жители стали задавать вопросы: «А почему вы без хозяйки квартиры приехали, вы же ее забрали?.. Что вы с ней сделали?». Одному из моих соседей стало плохо, когда он увидел, что снова пришли полицейские, а меня до сих пор нет. Его в итоге увезли на «скорой».
Как я поняла, полицейские просто ждали, когда стемнеет, чтобы вывезти меня из этого отдела. К тому времени я уже сутки находилась в «Кобре» без еды, воды… Я, собственно, пошевелиться особо не могла. Сидела, положив голову на руки, чтобы она не падала. Тот полицейский, который за меня переживал, сразу сказал: ни в коем случае не подавай вида, что тебе больно или плохо, иначе не выпустят. Тут подошел опять этот седой, стал меня трясти за голову, задавать вопросы, чтобы проверить мое состояние… А я не могу, понимаете? Не могу! Боль ужасная.
Все-таки меня вывели оттуда, посадили в машину и повезли. Был уже вечер 22 марта. Сначала везли в Энгельс к следователям. Но уже после того, как мы проехали мост, сотруднику, который меня вез, позвонили и приказали ехать обратно в «Кобру». Я была в ужасе! К счастью, заводить меня туда второй раз не стали, а оставили в машине. Видимо, какие-то планы поменялись, сотрудники получили новые указания. Повезли меня в следственный комитет Саратовской области на улице Григорьева. Там было два следователя — Костенко (руководитель группы, работающей по делу саратовских киллеров Иван Костенко, — прим. авт.) и Лебедев (следователь-криминалист из Балашова, командированный в группу Максим Лебедев, — прим. авт.).
Костенко дал указание Лебедеву перепечатать то, что меня вынудили подписать в «Кобре». Он садится за ноутбук и начинает перепечатывать. В этот момент я Костенко рассказываю о том, что меня там избили, о том, что даже не знаю, что в этой бумаге написано. Рассказала все, и про гранату, и про угрозы… А он отвечает: «Ты подписала? Все, я не хочу тебя больше слушать!».
Клянусь вам, я просто лежала на его столе верхней частью тела. Безумно болела шея… Мне говорят: «Сейчас подпишешь, и мы тебя отпустим. Может быть». Мне было так безумно больно. Простите меня, там был Костенко, был Лебедев, еще один мужчина в кабинете. А буквально за моей спиной сидела женщина… Неужели они ничего не чувствовали? Ничего не видели? Я ведь просила их вызвать «скорую»! Нет, они утверждают теперь, что ничего не было, что я пришла и ни на кого не жаловалась!
Я умоляла, говорила: «Ну вы же следователь!». Какой там следователь? Он мне сказал, чтобы я немедленно подписала ту перепечатку. Мне это даже не зачитали. Могу только догадываться, что там были показания против Алексея. Мне еще там, в «Кобре», сказали, что он уже из заключения не выйдет.
В итоге меня заставили подписать повторно то, что я даже не могла прочесть. В противном случае пообещали отвезти туда, откуда привезли. То есть опять в эту «Кобру». Я говорю: «Скажите хотя бы, что я там подписываю?». А Костенко отвечает: «Тебе это важно? Тебе это зачем?». Потом сказал, чтобы я ехала домой и ждала их там. Я ответила, что мою квартиру уже осматривали. Он говорит: «Здесь указываю я что делать, и что ты будешь делать».
Они дали мне 20 рублей на проезд в автобусе, поскольку денег у меня с собой не было никаких. Единственные, которые были у меня в тот день — 5 тысяч рублей на продукты и коммунальные платежи — забрали в ходе обыска. Я напрямую отправилась домой, в тот вечер не стала обращаться в больницу, потому что очень боялась, что они реализуют обещание — снять в квартире дверь с петель. И тогда проведут второй обыск уже без меня. Я думала только о том, чтобы добраться до квартиры, позвонить кому-нибудь, чтобы я была там не одна, чтобы мне ничего не подкинули туда. Мне же говорили, что хотели там найти оружие и какие-то деньги. Самый первый вопрос, который их интересовал, когда обыск проходил: «Где деньги?». Они искали какие-то деньги, но ничего не нашли.
Когда я приехала из Саратова и пошла к дому от автобусной остановки, то увидела припаркованный у подъезда автомобиль. В нем находился мой начальник, который меня разыскивал. Он видел мое состояние, я все ему рассказала. Он сказал, что искал меня по сигналу с телефона, а когда узнал, что я в «Кобре», ему сказали, что меня уже отпустили и я еду домой. Разрешил мне не выходить на работу на следующий день, но предложил отлежаться дома, а не в больнице…
В ту ночь — с 22 на 23 марта — ни следователи, ни полицейские так и не приехали ко мне. Со мной были родственники. Сказали: «Они уже не придут». Я уснула. Безумно болела голова, но я боялась покинуть квартиру. Утром я обратилась в больницу.
В итоге на теле не осталось следов побоев — синяков. Но лицо очень сильно отекло. Врачи все это видели. Делали выписки. Но они мне сказали: давайте не будем сообщать об этом в органы. Это было в БСМП города Энгельса (ГАУЗ «ЭГКБ № 1», — прим. авт.).
Сначала меня осмотрел травматолог, потом — нейрохирург. После этого госпитализировали. Мне сразу там надели корсет на шею. Диагностировали закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение головного мозга, ушиб шейного отдела позвоночника… Было нарушение работы сетчатки обоих глаз — начало резко падать зрение. После всего этого меня долго держали в стационарах — в одном за другим.
Уже оттуда я написала заявление в прокуратуру. Позже — на имя президента. Но все мои заявления и жалобы спускали обратно в регион, а ответы мне давали те на кого я жаловалась! Один из документов о том, что никаких нарушений со стороны полиции не выявлено, подписал тот седой, который нанес мне удар!
Сейчас мне известно, что следователи не обнаружили никаких нарушений ни в действиях «кобровцев», ни в действиях своих коллег, которые не приняли мер реагирования, когда опрашивали меня после «Кобры».
Леша присылает мне письма из СИЗО, пишет: «Приходил следователь. Успокой свое сердечко, а то мое может не выдержать…». Понимаете, мне страшно за его жизнь! Как ему там все преподносят? Что я за него какие-то жалобы пишу? Но это ведь не так! Я пишу за себя. Хочу, чтобы наказали тех, кто надо мной издевался. И я ему не писала о том, что отправляю заявления, да и вообще обо всей этой истории. Почему тогда он постоянно просит меня «успокоиться»? В одном письме вообще написал так: «Эти сволочи…», а дальше — целый абзац зачеркнутый так, что ничего не разобрать…
Фактчек
Корреспондент нашего издания проверил слова заявительницы. На руках у нее действительно имеются выписки из лечебных учреждений. Диагноз, который был ей поставлен в энгельсской больнице после обследования: закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга, ушиб мягких тканей головы, закрытая травма капсульно-связочного аппарата шейного отдела позвоночника. Судя по бумагам, с 23 марта она проходила длительное лечение в стационарах и до сих пор продолжает наблюдаться у врачей.
Слова о повторном появлении в Энгельсе полицейских, которые якобы намеревались провести обыск в отсутствии хозяйки квартиры, подтвердить не удалось. Соседи, с которыми пообщался корреспондент, не смогли вспомнить ничего по этому поводу. Казалось, что они были чем-то напуганы — заявляли, что вовсе не в курсе того, что происходило в ночь с 21 на 22 марта у них под дверью (что очень сомнительно).
По словам Олеси, следователи, которые проводили проверку по ее заявлениям, не устраивали ей очные ставки с предполагаемыми нарушителями в погонах. Это подтверждается документально — данные отсутствуют в бумагах об итогах проверочных мероприятий. Когда корреспондент показал девушке фото обнаруженных в соцсетях сотрудников «Кобры», она их опознала. На некоторые снимки отреагировала слезами.
«Вот этот меня ударил. Этот сказал, что все хорошее для меня закончилось, когда посадили в машину и заблокировали двери. Этот сказал: сейчас мы будем тебя… (бить) как мужика. Этот забрал телефон и сказал, что он мне больше не понадобится, потому что я — не жилец», — комментировала собеседница фотографии сотрудников.
Также корреспондент изучил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении «кобровцев» от 1 августа 2018 года (оригинал до сих пор так и не получен заявительницей и, соответственно, постановление не обжаловано). В этом документе, за подписью старшего следователя СО по Кировскому району Саратова Дмитрия Сюсина, приводится подробный рассказ сожительницы Клусова о том, что с ней происходило в «Кобре» (с ее слов). Тут и про угрозы, и про удар по голове, и про гранату, и про совет «вскрыться», чтобы спастись от мести родственников жертвы киллеров…
Также в постановлении приводятся показания сотрудников полиции, исходя из которых следует, что они провели обыск в квартире заявительницы, после чего покинули жилище одновременно с ней и с понятыми. По словам стражей правопорядка, еще до начала проведения обыска Олеся «почему-то сказала им, что „затаскает“ их по судам».
Девушку якобы повезли в отдел ночью по ее собственной просьбе — чтобы быстрее опросить как свидетеля и отпустить домой, поскольку на следующий день ей нужно было идти на работу. В «Кобре», по их словам, она дала показания о том, что ей «известны события произошедшего преступления, совершенного Клусовым и другими лицами». А потом ее доставили в СУ СК РФ по Саратовской области. Угрозы в ее адрес якобы не высказывались, насилие — не применялось.
Вспомнить, когда по времени заявительницу вывезли из отдела, никто из сотрудников не смог. Однако они все, как один, предположили, что девушка, являясь сожительницей задержанного, своими действиями пытается «ввести органы следствия в заблуждение» и «препятствовать производству по уголовному делу в отношении Клусова».
Нам удалось проверить часть из этих доводов. Корреспондент опросил свидетелей — понятых, которые присутствовали при проведении обыска 21 марта в квартире Олеси. По словам женщины, проживающей этажом ниже, она особенно не общалась ни с заявительницей, ни с Клусовым. Виделась несколько раз с ними на улице. Но когда полицейские предложили стать понятой при обыске — согласилась. В ходе этого оперативного мероприятия, по словам собеседницы, хозяйка квартиры не высказывала в адрес правоохранителей никаких угроз, не обещала «затаскать» их по судам.
— Она просто была растеряна и повторяла, отвечая на их вопросы, что никакого оружия в доме нет. Проводить обыск не мешала. Там все серьезно перевернули, везде покопались, где можно — и в диване, и в мусорном ведре даже, — вспомнила понятая.
Кроме того, по ее словам, полицейские около получаса оставались с Олесей наедине в квартире, после того, как отпустили понятых. Лишь после этого она увидела, как стражи правопорядка выходят на улицу вместе с девушкой. Это еще один момент, который не сходится в показаниях «кобровцев». Интересно, что эту понятую также опрашивали следователи, когда проводили свою проверку, однако ее пояснений в «отказном» постановлении нет. Возможно, как раз из-за таких нестыковок.
ГАУЗ «ЭГКБ № 1»
Странными в исследуемом документе выглядят показания врача-нейрохирурга ГАУЗ «ЭГКБ № 1» Вячеслава Молотилова. Именно он поставил указанный выше диагноз заявительнице и производил ее лечение на протяжении как минимум 7 дней. Молотилов признал, что осуществил осмотр девушки 23 марта, и, поскольку она жаловалась на свое здоровье, принял решение о госпитализации.
Однако тут же он утверждает, что «в процессе лечения объективными методами и дообследованием, травматической патологии шейного отдела позвоночника и головного мозга им выявлено не было». «Однако он все равно, по окончании лечения, установил вышеуказанный диагноз, так как он его поставил изначально, но только на основании жалоб. То есть, он не мог по окончании лечения не написать ранее установленный им вышеуказанный диагноз, который установил лишь со слов, так как жалобы на состояние здоровья все-таки были», — говорится в «отказном».
Корреспондент обратился за консультацией к практикующим врачам. По словам экспертов, подобное действительно возможно, если речь идет о сотрясении мозга и закрытой черепно-мозговой травме. Однако у них вызвал удивление тот факт, что после окончания лечения нейрохирург оставил в диагнозе указание на якобы не подтвержденную закрытую травму капсульно-связочного аппарата шейного отдела позвоночника.
Подобная странность не вызвала подозрений у следователя Сюсина. Он, основываясь на показаниях Молотилова, пришел к выводу, что установленный Олесе диагноз «не нашел своего клинического подтверждения».
Вячеслав Молотилов отказался беседовать с нами о произошедшем.
— Я и в прокуратуре не хотел об этом говорить, — отметил врач. — Есть следственный комитет, вот туда и обращайтесь. То, что они пишут в официальном документе — все так и есть.
Дмитрий Сюсин сообщил корреспонденту ИА «Версия-Саратов», что полностью уверен в точности своих выводов. Следователь заявил, что «давно прошло то время, когда сотрудники полиции могли кого-то избить безнаказанно». По его словам, заявительница просто обладает «очень хорошим артистическим мастерством, что было отмечено во всех медицинских инстанциях, где она лежала и требовала лечить от несуществующих заболеваний».
— Прежде чем окунуться во все это, я вам советую — проанализируйте: надо ли вообще заострять внимание. Может быть, есть более актуальные жизненные проблемы у людей, — отметил Сюсин и предрек, что сожитель Олеси «будет сидеть длительное время», но это не повод «устраивать такие спектакли».
При этом неоднократно заданный вопрос: «В ходе проверки все-таки было установлено время, когда заявительница покинула отделение полиции?» следователь проигнорировал. Не ответили на него и «кобровцы», с которыми удалось списаться корреспонденту в соцсетях.
Между тем, время отбытия девушки из отдела полиции может говорить о многом. Если верить словам стражей правопорядка, то она спокойно, по собственной инициативе дала показания в качестве свидетеля и никаких инцидентов в «Кобре» не происходило. Но почему этот процесс тогда занял, как минимум, целую ночь и большую часть следующего дня?
Руководитель следственной группы по делу саратовских киллеров Иван Костенко вообще не сумел вспомнить, когда именно полицейские привезли Олесю в здание СУ СК– 22 или 23 марта. Между тем, в отношении него и его коллеги — криминалиста Максима Лебедева — тоже проводилась проверка. По жалобе девушки на то, что люди в погонах якобы не отреагировали на ее сообщение о преступлении со стороны «кобровцев». Эта проверка также велась силами сотрудников регионального СУ СК и никаких нарушений не выявила. Доводы заявительницы были опровергнуты «имеющимися по делу документами и пояснениями следователей».
Между тем, нам удалось побеседовать с начальником сожительницы предполагаемого киллера. Он рассказал, что в то время руководил государственной организацией, в которой работает заявительница. Пояснил, что действительно 22 марта разыскивал пропавшую сотрудницу по биллингу с ее телефона. В этом ему помог знакомый в областном ГУ МВД. В итоге, оборудование показало участок, где располагается Главк и его подразделения. Ближе к вечеру того дня ему сообщили, что девушка уже отпущена домой. По его словам, он действительно дождался ее в машине возле подъезда, после чего та якобы пожаловалась на то, что получила в полиции «подзатыльник». Повреждений на ней он не заметил, однако она, как отметил собеседник, явно находилась в шоковом состоянии.
— Я продолжу бороться, — заявила корреспонденту Олеся. — Пусть даже они обвинят меня в ложном доносе! Любая проверка на полиграфе покажет, что я говорю правду. Я готова все это пройти, чтобы доказать, что не вру.
P.S. Считаем, что в этой истории логичнее всего было бы разбираться не представителям СУ СК, а сотрудникам ФСБ. Только так, на наш взгляд, может быть обеспечена непредвзятая позиция проверяющих. Ведь заявление о сомнительной работе «кобровцев» касается не только полицейских, но и следователей. Они, если бы уголовное дело в отношении стражей правопорядка все-таки было бы возбуждено, гипотетически могли тоже понести наказание — за отказ принимать сообщение о преступлении.
Мы продолжим следить за развитием событий.