Детский дом №2 в Саратове, в защиту которого поставили подписи 204 тысячи человек, уничтожили тихо и аккуратно. Сперва его "реорганизовали", присоединив к областному центру диагностики и консультирования, потом уволили директора и начали сокращать персонал. Дети-сироты оказались заложниками экспериментов делающих карьеру чиновников от образования.
О последних печальных событиях мы решили поговорить с бывшим директором учреждения Галиной Ефимовой. Галина Викторовна давать интервью не хотела, но, узнав о том, что из детдома уже вывозят мебель, не смогла сдержать эмоций.
— Как изначально шло слияние с центром диагностики и консультирования? Что вам обещали, что декларировали, а что в итоге получилось?
— О том, что грядет реорганизация детских домов, мы знали давно. Конечно, это решение было принято наверху, кем-то очень "умным". Не нравятся кому-то детские дома? Да пускай они будут центрами, пусть у них добавляются какие-то функции, задачи — мы были к этому готовы. Даже не то что готовы — занимались конкретной подготовкой. Вот у нас, например, школа приемного родителя действовала седьмой год. Мы в Саратове первые начали это делать.
— Галина Викторовна, что это за школа, можно поподробней? Она оказалась востребованной потенциальными родителями?
— Поначалу, конечно, приходилось ее рекламировать. Потому что для приемных родителей ее посещение было необязательным. Но по мере обучения люди понимали всю важность занятий, как важно быть готовым к приему такого ребенка.
— Однажды, выступая в Госдуме, председатель комитета по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина сказала, что за последние два года около 30 тысяч детей были возвращены из приемных семей обратно в детские учреждения. Страшные цифры...
— Да, такие случаи есть. Школа приемного родителя готовила как раз к тому, чтобы принять сложного ребенка. Существует стереотип, когда родители приходят и говорят: "Я своего-то вырастила и этого выращу". Но он в нашей ситуации не работает. Даже если родители в процессе обучения откажутся от своей цели, это не так плохо — значит они не готовы принять ребенка и в дальнейшем не нанесут ему психологическую травму. Родители трезво оценивают свои возможности. Но мы занимались не только подготовкой, но и сопровождением приемных семей. Обзванивали, раз в квартал приглашали пообщаться в неформальной обстановке, обсуждали проблемы. Родителям и детям это очень нравилось.
— Вы ждали, что реорганизация не коснется сути учреждения, а просто расширит его функции...
— Совершенно верно. Мы планировали разработать программы по работе с кровной семьей. Это важно, чтобы не было изъятий из семей. Вот то, что делается сейчас — лишь бы в какую семью передать ребенка — это неправильно.
— Существуют ли, на ваш взгляд, примеры "коммерческого" усыновления детей? Скажем, фермер берет себе из детского дома десять детей, чтобы они работали у него по хозяйству. И при этом еще и пособие получает.
— Безусловно, такие примеры есть. Несколько лет назад к нам приезжал Астахов и говорил: "А если мы единовременное пособие увеличим до ста тысяч?" А я ему сказала, что нельзя во главу ставить коммерческий интерес. Конечно, помощь государства в воспитании детей должна быть, но не она должна стоять во главе угла. Особенно это касается нашей глубинки, где и с работой проблемы и есть подсобные хозяйства, где рабочая сила не помешает.
— А как там дети воспитываются, это большая тайна за семью печатями...
— Почему я и билась за детский дом — мы все время под пристальным контролем. Каких только у нас не было проверок, месяца не проходило без них. Плюс общественность — спонсоры, меценаты, журналисты. Они все вхожи в детский дом, он открыт, они видят детей. Отсюда могут сделать вывод, хорошо ли живется здесь ребенку. А приемные или опекаемые семьи в области? Кто их контролирует? Органы опеки. Но у них и специалистов столько нет.
— Чем занимался центр диагностики и консультирования перед тем, как его объединили с детдомом?
— В центре работает комиссия, которая состоит из медиков, психологов, педагогов. Туда направляются дети из семей или учреждений. И специалисты определяют, в какой школе может обучаться ребенок — в общеобразовательной или коррекционной.
— По сути, детский дом и центр — это совершенно разнородные учреждения...
— Это было понятно с самого начала. Во-первых, центр обслуживает всю область, выезжает в районы. Какие основания соединять эту организацию с городским детским домом? Когда нас всех собрали и сообщили эту "приятную" новость, меня интересовало только одно: наше учреждение сохранится? В конце мая меня пригласили в министерство образования области и дали подписать уведомление о том, что моя должность как директора будет сокращена. После этого я спросила, видят ли меня чиновники в каком-то качестве в новой структуре? В качестве заместителя, методиста или кого-то еще? Ведь если центр продолжает заниматься сиротами, мой опыт мог бы пригодиться. На что мне сказали, что не видят. Но я все-таки надеялась, что детский дом оставят. Если только я их раздражаю, то готова уйти. Но коллектив, службы, которые мы создали, 60 семей из Ленинского района, которые у нас занимались...Приходили сами родители и приводили детей, с которыми работали психологи, логопеды, дефектологи. Я думала, что вот это все останется — и это самое главное.
— И что же было дальше?
— Два месяца прошло. Я думала, что после того, как я уйду, дело, которое мы начинали, сохранится. Меня пригласили в отдел кадров подписать все необходимые документы перед увольнением. Настроение, мягко говоря, пессимистическое. Мне вручают кучу бумаг, я все подписываю. Потом меня мягко пожурили за то, что я всякие интервью даю, лезу не в свое дело. А ведь совсем недавно было время, когда я никуда "не лезла" и была очень даже ко двору — детский дом получал штандарты губернатора, всевозможные грамоты... Раньше нас все время хвалили — мы постоянно делились опытом, кого-то обучали. И вдруг в одночасье мы стали изгоями. Про нас даже упоминать стало нельзя.
— Вам часто пытались указать на то, что детей-сирот в Саратове перестали выявлять. Поэтому, мол, нерентабельно содержать учреждение с большим штатом сотрудников. Как вы на это реагировали?
— Детей не стали меньше выявлять. Да, больше берут в семьи. Но их постоянно выявляют, даже несмотря на то, что дают негласные указания опеке не изымать детей до последнего. И ждут, пока ребенка либо угробят, либо выкинут.
Я думала, что вот с сентября текущего года дети начнут поступать. Меня, такой неугодной, уже нет. Кстати, постановлением правительства России № 481 утверждено новое положение о деятельности организаций для детей-сирот, которое вступило в силу с 1 сентября 2015 года. Согласно новому положению, дети должны помещаться под надзор в организацию, расположенную территориально наиболее близко к месту их жительства или пребывания. Но ни одного ребенка новой структуре не дали. Девятиклассники выпустились, кого-то усыновили. Осталось пять детей.
— Вы знаете примеры, когда детей из Саратова увозят в детдома по Саратовской области?
— Да, детей из Саратова отвозят в учреждения в Алексеевку Хвалынского района, в Белогорное Вольского района. Когда они просятся в детский дом № 2, им отказывают. Министерство просто не дает направление... По новым нормативам в одной группе-семье у нас должно быть 8 детей. Всего на детдом 24 ребенка. Но их "не могут найти". В то же время в Белогорном сто с лишним детей... Неужели нельзя дать двадцати четырем детям возможность жить в областном центре? Ведь здесь возможностей больше! Здесь и театры, и музеи, и спонсоры, и лечение.
— Галина Викторовна, что происходит с вашим коллективом?
— Сейчас сотрудников предупредили о сокращении. В центре психолого-педагогического и медико-социального сопровождения, который образовался в результате слияния, совершенно другое штатное расписание. И всех моих обученных людей, которые знают, как работать с приемной семьей, как проводить тренинги с родителями, как обучать других педагогов, увольняют. Остается один психолог. А всего сотрудников службы сопровождения было шестеро. Семьи Ленинского района были разделены между кураторами, ими занимались, их вели. А теперь работа службы разваливается. Я даже не знаю, как охарактеризовать такую ситуацию. Это безумие и настоящий вандализм.
— А что со зданием, с оборудованием, мебелью?
— Мебель начали потихоньку вывозить. Недавно моя сотрудница увидела, как несут диван, и поделилась впечатлением: "Как будто гроб несут". Причем к закупке всего этого министерство не имеет никакого отношения. Это все спонсоры покупали, отношения с которыми выстраивались двадцать лет. Это не просто написать письмо, прийти в приемную и секретарю отдать. Все построено на личных контактах, живом общении, формы которого мы постоянно придумывали. Люди раскрывались, появлялось доверие. Я могу сказать, по каким статьям у нас было финансирование в полном объеме. Это питание, мягкий инвентарь, одежда, заработная плата и коммуналка. Есть еще "нулевка", там "три копейки", которые можно на посуду истратить или на бензин. Этого хватает только на квартал. Финансы на мебель, на моей памяти, не выделялись. Не говоря уже о стиральных машинках, компьютерах, телевизорах. Мы даже на "Газель" собирали сами, которую они сейчас уже прочат куда-то передать. На ней написаны названия организаций-спонсоров, которые выделили деньги.
— По сути, вы двадцать лет ходили по миру с протянутой рукой...
— Сначала приходилось выпрашивать средства на одежду, обувь, моющие средства — на самое необходимое. Потом мы постепенно стали обрастать "добром". Тогда я уже двери просила, пластиковые окна, кто-то помогал делать паркет. И так далее.
— Галина Викторовна, а что с детьми?
— Они ходят по детскому дому как неприкаянные. Когда есть коллектив, все совсем по-другому: соревнования разные, мероприятия, в КВН играем. А сейчас им даже в футбол не с кем поиграть. И постоянно тревога присутствует. Они же все понимают. И не знают, что же с ними будет дальше.